Когда он справлялся со своей нуждой, ему приходилось самому тащить ведро по лестнице вверх и опоражнивать за борт — не так-то просто это было для мальчишки. Я, конечно, ждал, чтобы Пенну, поднимаясь по ступенькам, разлил содержимое ведра и чтобы хотя бы часть его стекла в трюм. Ничего подобного не случалось — мальчишка он был отважный, но и достаточно осмотрительный для своих лет.
Много ли там было у людей желания наблюдать запутанные отношения в нашей семье, все думали о том, что будет дальше. Подсчитывали часы. Утро перешло после недолгого зимнего дня в вечер, и вечер после длинной зимней ночи обернулся в туманное утро. Час тянулся за часом.
Наконец — это, кажется, произошло на пятые сутки после отплытия «Кукушки»—ее парус показался вновь. Неужели это Яагуп, Гаабрель и Пээтер? А кто другой? Все шведские лодки были вытащены под навес и перевернуты, чтобы не попортились за зиму. Могло быть беженское судно с Хийумаа, Сырве или Латвии, не все же латыши спасались от карательных отрядов в лесах, кто мог, искал прибежища в Швеции. В Латвии дело было еще хуже, чем на Сааремаа и в Эстонии.
Слава богу, это «Кукушка», сомнений не стало, когда судно обогнуло выступы острова и вошло в бухту, а Гаабрель — кто же еще?— завел мотор. Яагуп — конечно же он — стоял у руля, а малорослый Пээтер начал убирать паруса. Слава богу, что они вернулись, что их не схватили, какую бы весть они ни привезли с собой из Пааделайда. Наблюдая за «Кукушкой», люди сгрудились на корме, и дедушке Аабраму хватило труда, чтобы развести их по палубе, не то перевернут судно еще здесь, у Готланда.
— Ну как там?— крикнули с нашей лодки сразу несколько человек, когда «Кукушка» подошла ближе.
— Что, терпение кончилось?— отозвался Яагуп и велел Гаабрелю глушить мотор.
Несколько дней люди в напряженном молчании ждали «Кукушку», в страхе, что она может не вернуться, теперь всех будто прорвало. Но трое смельчаков молчали, пока не поставили «Кукушку» на якорь и не убрали с палубы паруса. Мой отец Тимму дожидался у борта «Кукушки», пока все трое не перебрались к нему в челнок и он не перевез их на нашу лодку. Не успели они подняться на палубу, как их тут же окружили люди:
— Барон сбежал? Казаков видели? Наши-то хоть живы?
До этого сдерживаемые, скрытые в себе вопросы словно бы высвободились из-под спуда, они градом обрушились на
Яагупа, Гаабреля и Пээтера и оглушили их. Каждый хотел узнать о родных, которые остались на Пааделайде, я, понятно, прежде всего о Лене.
— Чудеса, да и только! Казаки на Пааделайде и не появлялись. Ни одной души. Говорят, Маак не допустил. Сказал начальнику карательного отряда, офицеру, что сам справится со своими мужиками. У Маака всего один сарай с сеном сгорел, да и тот не пааделайдцы подожгли.
— Откуда барону знать, что это не мы?
— У барона доносчиков больше, чем мы думали.
— Маак не дурак! Он зовет нас обратно.
— Зовет обратно? Кто это сказал? С кем ты говорил? — спросил отец, не поверив Пээтеру.
— С самим бароном! — отозвался Пээтер.
— И ты решился пойти к барону в мызу?
— А чего бояться, если на землях Маака не было казаков или матросов, которых на этот раз нагнали из Риги?.. Бывало и раньше, что барону от меня перепадало кое-что из того, что мы привозили из Швеции и чего на Сааремаа не найдешь...
— Но ведь теперь-то у тебя ничего с собой не было,— засомневался хюльескивиский Тюссьпикс, самый состоятельный на Пааделайде человек.
— Зато и поджилки больше тряслись, но идти надо было, разве можно людским разговорам верить, пока сам от барона не услышишь?
— И сейчас с трудом верится,— сказал отец.
— Спроси у Яагупа, у своего родного сына!
— И ты, Яагуп, был в мызе?
— Я тоже не верил. Ночью посоветовались в лодке, а утром отправились вдвоем — я и Пээтер. Нам же надо было точный ответ привезти. Вошли через кухню. Хозяйка доложила барону. Нас отвели в канцелярию, барон и управляющий оба на месте. Так что зовут назад, говорят: что вам в Швеции делать, тут на перевозке камней хороший заработок.
— А если ловушка? Поманят назад, потом всех в Сибирь отправят,— отец все еще не верил.
Наконец заговорил Элиас, он скорее рассуждал сам с собой и так тихо, что стоящие поодаль вряд ли его слышали:
— Может, капкан, а может, и правда то, что говорит барон: где он еще таких дойных коров найдет, как вы? За Пааделайд, который еще недавно был .залит морем, вы собирали ему в год почти тысячу рублей. Никто не станет
для него так ворочать камни, ни сааремаасцы, ни с Большой земли, ни русские. А уж немцы и вовсе, хотя Мааку очень хотелось бы оказаться вместе со своими мызами и землями под властью Вильгельма. Маак этого не желает, но в Германии довольно своих людей, которые хотят от своих собственных баронов и Вильгельма освободиться. Ни за что не поверю, чтобы немецкие рабочие приветствовали то, что творит со своим народом русский царь. Да, Маак не дурак, он-то понимает, что у балтийских баронов нигде не будет такой защиты, как в царской России. К тому же он читает, что пишут о русской революции в иностранных газетах.
— Попадись ему в руки готландская газета, там будет то же самое, что и в российской,— заметил учитель Прийт.
— Есть и среди шведов люди, которые думают по-другому, чем эти газетные писаки. Тех двоих, что ушли тайком с нашей лодки, их ведь назад не вернули. Не все верят, что мы грабители,— кто бы их стал привечать?
— Их могут поймать и отправить в Россию,— сказала тууликская Зина.
Элиас пожал плечами, вскинул свою седую голову и пристально посмотрел на нее.
— Что же ты нам посоветуешь?— спросил крепкий, приземистый Тюссьпикс, самый богатый пааделайдец, отец Силлы.
— Сам-то как считаешь?— спросил Элиас.
— Если смерть и Сибирь не грозят, можно бы и...
— Тогда барон тем, кто вернется, обязательно ренту вкрутит,— сказал отец.
— За что же это? — удивился хюльескивиский Тюссьпикс.
— А за то, что сейчас толчешься у чужих берегов!
— И раньше здесь бывали...
— Только не зимой и не с семьей и своим добром,— сказал отец.— Маак знает не хуже тебя, что ты его испугался и хотел пуститься в бега. Этого он тебе не простит, даже если ты с повинной головой вернешься и станешь перед ним на колени. С этой поры ты для него все равно из числа подозрительных — и начнет подыскивать нового арендатора на хутор Хюльескиви.
— Мы его не испугались. Страх перед казаками...
— Он тебе тут же скажет, если вообще удостоит разговором, что безвинного никто не тронет. Даже если ты сам ему и не подпускал петуха под стреху, то уж явно злорадствовал, что кое-где господа гибнут и мызы горят. Помогал
грабителям и поджигателям бежать за море. Если барон сейчас даже любезно посмотрит на тебя, жалости от него ты уже не жди,— сказал отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54