— Когда это мы дожидались господских милостей! Лишь бы как-нибудь прожить! — не утерпела тууликская Зина.
— Тебе жалко мельницу,— буркнул мой отец.
— А то нет,— вступился Сейю.— Только наладили, новые жернова оттесали, хюльескивискому хутору крупу последний раз смололи, был хороший юго-западный ветер.
— Сдуру все со страху побросали. «Казаки идут!» «Казаки идут!» Казаки пришли и прошли! Мы с Сейю возвращаемся, пусть другие делают что хотят. Пускай Элиас едет в землю ханаанскую! Нас дома ждут работа и хлеб,— твердо решила Зина.
Крылья пааделайдского ветряка — это последнее, что мы видели с моря, и когда Сейю и Зина заговорили о нем, многим показалось, что они до сих пор видят свою мельницу. И на Готланде были ветряки, очень похожие на па- аделайдские, и все же нам представилось, что мельница Сейю и Зины гораздо лучше здешних. Страх перед казаками прошел, и теперь нас всех снова притягивал Пааделайд. И отца, наверное, тоже, обо мне уже не говоря. А вот Элиаса — нет.
— Меня свезите на берег! — потребовал он.— С меня хватит царей и баронов. Ты, Рахель, со своим парнем пойдешь со мной? Я не знаю, что решат Тимму, Наама, Аарон и Яагуп.
— Если не сочтут в Швеции грабителем и не выдадут России, я тоже сойду со своими детьми на берег. Яагуп сам себе хозяин, он знает, что ему делать,— сказал отец.
Старый Элиас принялся убеждать:
— Разве мы останемся в Швеции? С первым пароходом отправимся за океан. А там поездом дальше на запад, пока не доберемся до противоположного американского берега. Там-то уж мы найдем себе и место, и работу, и хлеб тоже. Другие до нас находили, отыщем и мы. У меня еще тамошние документы в кармане.
— Ну, что будем делать, Яагуп?— спросил отец.
— А что Аабрам и Лесбет думают?
— Если, по-твоему, на Пааделайде все спокойно, никого в Сибирь не ссылают, зачем же тогда тащить свои старые кости за океан? Деньги на билет вроде бы имеются — какая бы там Россия ни была, но ее золотой рубль
повсюду в цене,— на далеком новом месте мы будем только мешаться молодым,— закончил Аабрам.
— Я не моложе тебя!— раздраженно буркнул Элиас.
— Аабрам как знает, а я со всеми вернусь домой,— решительно заявила бабушка Лесбет и поправила уголок своего большого платка.
Меня никто не спросил, что я думаю или чего хочу. Старый Элиас, видимо, считал, что я, как человек, не прошедший конфирмацию и инвалид, всегда вместе с отцом. Но ни дядюшка Элиас, ни отец не знали, как мне хочется обратно на Пааделайд, к Лене. Только Рахель, как ни странно, кажется, обо всем догадалась.
— Ты ведь остаешься с нами, Аарон,— сказала она.
— А что будет с Леной?— вырвалось у меня из глубины сердца.
— Что же с ней будет, да и чем ты ей поможешь? Из кадакаской семьи никто с нами не ушел — глядишь, эти продажные души еще баронскую милость заслужат,— сказал отец, и со мной было все решено.
Не мог же я сказать, что не только из-за Лены тревожусь, что и вся хюльескивиская семья вместе с Силлой возвращается. Больно резануло то, что отец отозвался обо всех кадакаских и о самой Лене как о «продажных душах»... Лена была готова стать преданной отцу, но он не захотел этого. Неужели отец все еще думает о Рахели, неверной ему?.. Отец, конечно, сказал презрительно «продажные души», но имел в виду арендаторскую верность барону, и все же мое «сердце больно жмет и давит силою тройной»...
Я рассказываю о себе, о том, что я пережил семьдесят лет назад, о чем думал при тусклом зимнем дне, когда стоял на слабых ногах на палубе «Своего острова» у готландского берега. Для человека семьдесят лет — долгий век, многим столько и не дано прожить, не говоря уже о том, сколько человек за это время забудет всего и как мало запомнит. Я в свои восемьдесят два года хорошо помню все, что тебе тут рассказал: бегство пааделайдцев и их разделение на две группы возле Готланда. Большинство вернулось на Пааделайд, малая часть пошла за Элиасом. Я оказался среди нее. Я бы тоже с радостью вернулся, но не был еще настолько самостоятельным, чтобы самому решать свою судьбу. Меня повезли дальше! Может, поэтому я и не помню столь ярко ни одного момента из моей последующей долгой жизни, которая все же пестрела всякими внешними событиями. Но даже в том малом, что осталось
в памяти и достойно поведанья тебе, я кое-что изменю, ведь любой из нас старается выглядеть в лучшем свете, чем он есть на самом деле. Ты ведь читал воспоминания? Поэтому, если кто желает приблизиться к истине, ему следует больше напрягать глаза, чем уши. Пусть смотрит, как человек поступает, и меньше слушает то, что он говорит. Ноты не мог видеть ни меня, ни наших, тебя и на свете-то еще не было, так что придется тебе мириться с тем, что услышишь. Только ведь и завтра день будет, и дров для камина хватит еще и на завтрашний вечер. Толстой бы добавил: «Если жив буду». Толстой умер в восемьдесят два года, я, простой портной, пережил годами великого Толстого. Никому не ведом тот день и час, когда ему придется кануть в вечность. И никто не может оказаться крепок задним умом — по крайней мере в этом деле,— ни одному покойнику не дано еще было увидеть свой труп, как вы там в Эстонии теперь повторяете вслед за. сааремаасцем Аавиком.
Так закончил Аарон Кивиряхк в тот вечер и позвал меня на улицу посмотреть на звезды. Уголья в камине погасли, а небо было усыпано мерцающими угольками — большими и маленькими. Здесь, над островом Рог1ипе-1е11ег, сейчас не было облаков, не слышалось ветра, да и Великий океан медленно и спокойно дышал своими заливами и фьордами далеко за островом Ванкувер.
Долго стояли мы во дворе, запрокинув головы и безмолвно любуясь сиянием бесчисленных звезд на темно-синем небесном куполе. И лишь когда из-за зубчатых Скалистых гор показался серпик луны, мы вернулись в дом.
Фебе задвинула заслонку потухшего камина и ушла к себе в комнату, оставив гореть цветастую напольную лампу. Аарон включил вдобавок еще пятирожковую люстру и тихо спросил:
— Ты читал книгу Харлоу Шепли «О звездах и человеке»? По-моему, это самая интересная книга, попавшаяся мне в руки в старости. В юности больше всего запомнилась «Книга для чтения» Карла Роберта Якобсона. Видишь, они на полке рядышком. Вы перевели книгу Шепли и на эстонский, а следовало бы перевести на все языки мира, чтобы ее непременно прочли, особенно те, кто стоит у власти. Особенно они, тогда можно было бы не так страшиться новой большой войны. Меня радует эта книга, когда на небе много звезд. Когда там нет ни одной звезды, не видно луны или солнца, когда радио, телевидение и газеты
переполнены подстреканием к новой войне, тогда меня поддерживает книга Шепли.
Аарон достал с полки два издания Шепли — себе в оригинале, для меня переводную:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54