Теперь же на это требовалась мужицкая сила всех троих, а ее у Аабрама в лишке уже не было. Лодка была груженой: несколько десятков сырых шкур, пять из них от взрослых тюленей: собственные толстые полушубки из овчины, чтобы ночью не замерзнуть; мачта, гик и парус, из которого, оставаясь ночевать на льду, сооружали над ялом что-то вроде палатки, а когда плыли по открытой воде, то ставили в помощь веслам. Не было ничего такого, что бы можно было бросить на льду и облегчить груз. Нельзя было оставить ни маленьких легких санок с двумя длинными досками, ни связку веревок, ни ружья, ни трех буханок хлеба, ни куска копченого мяса, ни фляжки со спиртом, ни нарубленных из смолистого пня дров, чтобы на широком каменном плату на дне яла можно было развести огонь и сварить суп, даже с этим почерневшим от копоти плитняком нельзя было еще расстаться, хотя дома он ничего уже стоить не будет — мало ли таких камней на Пааделайде! Но ведь они пока не были на Пааделайде, до него надо было пробиваться еще добрых три часа.
Как раз когда они остановились, чтобы перевести дух и поменяться местами — была отцова очередь впрягаться в лямку,— Яагуп своим острым глазом углядел, как впереди, в нескольких страх саженей, какой-то предмет или животное вскидывалось на лед и тут же оседало в воду.
— Подзорную трубу!— выдохнул Яагуп.
Отец протянул Яагупу трубу. И тут же усилился снегопад, сузившееся пространство вокруг них заполнилось белой падающей мокрой ватой, в подзорной трубе толку не было.
— Зачем тебе труба понадобилась?— спросил отец.— Тюлень — откуда он здесь, в низовье, окажется?
— И тут, случалось, били их,— сказал Аабрам.
Они прислонились к борту яла, в таком густом снегопаде было трудно держать правильный курс. Вдруг гавкнула Полла, стала повизгивать и бегать взад-вперед.
— Молчи!— прикрикнул отец. Собака умолкла, и отец с Яагупом услышали слабый голос.
— Человек,— сказал Яагуп и перекинул лямку через плечо.
Яагупу казалось, что голос шел больше слева, отец считал, что прямо впереди, но Яагуп, кроме всего, еще что- то углядел, так что их следы круто свернули влево. Снег повалил еще гуще; выбирая направление, они могли полагаться лишь на свои уши или компас. Проволочив ял саженей двадцать, остановились. Теперь, кроме биенья своего сердца, они ничего другого не слышали.
— Нет тут на льду никого и ничего. А что там подо льдом, на это нашей мочи сейчас недостанет,— сметая с бороды снежные хлопья, сказал Аабрам.— Возьми по компасу на Пааделайд, и к обеду — дома!
Слово Аабрама, самого старшего и самого опытного охотника, было законом, но сейчас он говорил таким тоном, что Яагуп счел его слова скорее за совет, чем за приказание. Он, правда, все же вытащил из кармана маленький, изготовленный пааделайдским умельцем накиским Пээтером компас с дрожавшей стрелкой, но продолжал прислушиваться.
Когда они остановились, чтобы определить курс, то уже все трое услышали крик о помощи. Доносился он, правда, слабо, но это был голос человека, оказавшегося в беде. И они уже без слов потащились, сколько было сил, с груженым ялом на крик.
Обернувшись, Аабрам увидел, что их следы на льду делали полукруг, забирали слишком вправо. Изменил свой
белый цвет и след от правого полоза, он стал зеленоватым, и на нем выступила вода.
Снег повалил так густо, что Яагуп уже за два шага ничего не видел. Провались он под лед, его бы, конечно, вытащили, но это заняло бы время и было небезопасно, ведь ял был основательно загружен.
— Назад! Назад!— закричал отец Яагупу, и они с Аабрамом стали тянуть ял за корму на себя. Теперь уже Яагуп упирался в носовую часть яла. Ему приходилось быть осторожным, ведь толкни он со всей силой, и мог бы провалиться под лед.
Только оттянув лодку саженей на десять, они решились остановиться. Отец снова попробовал пешнем лед. Одним ударом, правда, уже не пробивал его, но лед здесь был все-таки недостаточно толстым. Он оттащил ял еще сажени на три, где было поспокойнее.
— В некоторых местах здесь проходит течение,— сказал Аабрам.
Один из лахтевахеских Пиксов, мяттаский Тоомас, года два назад распрощался тут с жизнью. Смелости у мужика оказалось больше, чем ума, и только в апреле, когда открылось море, труп прибило к берегу.
И тут же донесся ясный крик: «Помо... помо...»
Взгляды Аабрама, отца и Яагупа скрестились, у всех промелькнула одна и та же мысль: пограничник, кордонщик Высоцкий... Ехал с Пааделайда на лошади — вон как животное колошматит передними ногами, пытается упереться, но опоры не находит и, ломая копытами лед, снова проваливается. По этому, пусть слабому, голосу им все стало ясно, и видеть не надо.
...Отец был уверен, что это начальник заставы Высоцкий, другим пограничникам лошади не полагалось. Уверен был отец и в том, что Высоцкий ехал с Пааделайда. Он отказывался думать, что Высоцкий едет от Рахели. Но и без этой мысли, не допуская ее в сознание, его охватила злоба. Рыскает, черт, по семьям, вынюхивает, будто они на Пааделайде контрабандисты какие. Ведь знает, что здесь никто не занимается контрабандой. С мызой враждуют, но с казенной властью стараются ладить, чтобы не было неприятностей. Все же надо спасти, мелькнуло в голове отца. Сам провалился и безвинную животину в полынью загнал. Раньше надо было коня спасти, животина ни в чем не виновата. И не вызволишь кордонщика, пока лошадь не вытащишь, в смертельном страхе животина забьет подковами избавителя. Надо к лошади подобраться так, чтобы
набросить ей на шею веревку. И втащить на лед, а если не удастся, придется животину удушить, иначе Высоцкого не спасешь. Все займет время, и Высоцкий к тому моменту уже... «Не убий»,— гласит пятая заповедь. Они, конечно, постараются его спасти, если только им под силу будет.
В голове Аабрама копошились примерно те же мысли. Так же как мой отец не дозволял думать о своей жене, так и дедушка мой не допускал мысли, что Рахель, дочь его, путается с начальником заставы. Когда-то обещал выдать свою младшую дочь Рутть за Тимму — славного вдовца, но та сбежала с матросом финского судна еще раньше, чем Тимму успел прислать сватов. Пропала и пропала, до сих пор ни слуху ни духу. Элиасу писали из Америки, будто там видели Рутть, но пока ни одним знаком она о себе родителям знать не дала. Чтобы искупить вину сестры, за ее вероломство, а может, там и кое-что другое было замешано, только гордая старшая сестра, которая до этого отсылала всех сватов, взяла да и по своей доброй воле стала женой Тимму. Несколько лет прожили в ладу, и теперь бы Аабрам ничего не знал, если бы мать раза два не возвращалась от Рахели с заплаканными глазами. Значит, теперь этому конец! Господь бог сам послал наказание... Они, конечно, сделают все, что в их силах, только ведь лед слабый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Как раз когда они остановились, чтобы перевести дух и поменяться местами — была отцова очередь впрягаться в лямку,— Яагуп своим острым глазом углядел, как впереди, в нескольких страх саженей, какой-то предмет или животное вскидывалось на лед и тут же оседало в воду.
— Подзорную трубу!— выдохнул Яагуп.
Отец протянул Яагупу трубу. И тут же усилился снегопад, сузившееся пространство вокруг них заполнилось белой падающей мокрой ватой, в подзорной трубе толку не было.
— Зачем тебе труба понадобилась?— спросил отец.— Тюлень — откуда он здесь, в низовье, окажется?
— И тут, случалось, били их,— сказал Аабрам.
Они прислонились к борту яла, в таком густом снегопаде было трудно держать правильный курс. Вдруг гавкнула Полла, стала повизгивать и бегать взад-вперед.
— Молчи!— прикрикнул отец. Собака умолкла, и отец с Яагупом услышали слабый голос.
— Человек,— сказал Яагуп и перекинул лямку через плечо.
Яагупу казалось, что голос шел больше слева, отец считал, что прямо впереди, но Яагуп, кроме всего, еще что- то углядел, так что их следы круто свернули влево. Снег повалил еще гуще; выбирая направление, они могли полагаться лишь на свои уши или компас. Проволочив ял саженей двадцать, остановились. Теперь, кроме биенья своего сердца, они ничего другого не слышали.
— Нет тут на льду никого и ничего. А что там подо льдом, на это нашей мочи сейчас недостанет,— сметая с бороды снежные хлопья, сказал Аабрам.— Возьми по компасу на Пааделайд, и к обеду — дома!
Слово Аабрама, самого старшего и самого опытного охотника, было законом, но сейчас он говорил таким тоном, что Яагуп счел его слова скорее за совет, чем за приказание. Он, правда, все же вытащил из кармана маленький, изготовленный пааделайдским умельцем накиским Пээтером компас с дрожавшей стрелкой, но продолжал прислушиваться.
Когда они остановились, чтобы определить курс, то уже все трое услышали крик о помощи. Доносился он, правда, слабо, но это был голос человека, оказавшегося в беде. И они уже без слов потащились, сколько было сил, с груженым ялом на крик.
Обернувшись, Аабрам увидел, что их следы на льду делали полукруг, забирали слишком вправо. Изменил свой
белый цвет и след от правого полоза, он стал зеленоватым, и на нем выступила вода.
Снег повалил так густо, что Яагуп уже за два шага ничего не видел. Провались он под лед, его бы, конечно, вытащили, но это заняло бы время и было небезопасно, ведь ял был основательно загружен.
— Назад! Назад!— закричал отец Яагупу, и они с Аабрамом стали тянуть ял за корму на себя. Теперь уже Яагуп упирался в носовую часть яла. Ему приходилось быть осторожным, ведь толкни он со всей силой, и мог бы провалиться под лед.
Только оттянув лодку саженей на десять, они решились остановиться. Отец снова попробовал пешнем лед. Одним ударом, правда, уже не пробивал его, но лед здесь был все-таки недостаточно толстым. Он оттащил ял еще сажени на три, где было поспокойнее.
— В некоторых местах здесь проходит течение,— сказал Аабрам.
Один из лахтевахеских Пиксов, мяттаский Тоомас, года два назад распрощался тут с жизнью. Смелости у мужика оказалось больше, чем ума, и только в апреле, когда открылось море, труп прибило к берегу.
И тут же донесся ясный крик: «Помо... помо...»
Взгляды Аабрама, отца и Яагупа скрестились, у всех промелькнула одна и та же мысль: пограничник, кордонщик Высоцкий... Ехал с Пааделайда на лошади — вон как животное колошматит передними ногами, пытается упереться, но опоры не находит и, ломая копытами лед, снова проваливается. По этому, пусть слабому, голосу им все стало ясно, и видеть не надо.
...Отец был уверен, что это начальник заставы Высоцкий, другим пограничникам лошади не полагалось. Уверен был отец и в том, что Высоцкий ехал с Пааделайда. Он отказывался думать, что Высоцкий едет от Рахели. Но и без этой мысли, не допуская ее в сознание, его охватила злоба. Рыскает, черт, по семьям, вынюхивает, будто они на Пааделайде контрабандисты какие. Ведь знает, что здесь никто не занимается контрабандой. С мызой враждуют, но с казенной властью стараются ладить, чтобы не было неприятностей. Все же надо спасти, мелькнуло в голове отца. Сам провалился и безвинную животину в полынью загнал. Раньше надо было коня спасти, животина ни в чем не виновата. И не вызволишь кордонщика, пока лошадь не вытащишь, в смертельном страхе животина забьет подковами избавителя. Надо к лошади подобраться так, чтобы
набросить ей на шею веревку. И втащить на лед, а если не удастся, придется животину удушить, иначе Высоцкого не спасешь. Все займет время, и Высоцкий к тому моменту уже... «Не убий»,— гласит пятая заповедь. Они, конечно, постараются его спасти, если только им под силу будет.
В голове Аабрама копошились примерно те же мысли. Так же как мой отец не дозволял думать о своей жене, так и дедушка мой не допускал мысли, что Рахель, дочь его, путается с начальником заставы. Когда-то обещал выдать свою младшую дочь Рутть за Тимму — славного вдовца, но та сбежала с матросом финского судна еще раньше, чем Тимму успел прислать сватов. Пропала и пропала, до сих пор ни слуху ни духу. Элиасу писали из Америки, будто там видели Рутть, но пока ни одним знаком она о себе родителям знать не дала. Чтобы искупить вину сестры, за ее вероломство, а может, там и кое-что другое было замешано, только гордая старшая сестра, которая до этого отсылала всех сватов, взяла да и по своей доброй воле стала женой Тимму. Несколько лет прожили в ладу, и теперь бы Аабрам ничего не знал, если бы мать раза два не возвращалась от Рахели с заплаканными глазами. Значит, теперь этому конец! Господь бог сам послал наказание... Они, конечно, сделают все, что в их силах, только ведь лед слабый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54