Забирай себе всех заводчиков и с казной, и с
машинами, и со всем их заводским богачеством. А мне отдавай всю черную
кость: мужиков, солдатов, фабричных, с немудрящей ихней шараборой.
Только скот на племя оставь, поля травные да землю-родильницу для па-
хотьбы". Прочитал письмо Миколашка-царь, заплясал ногами в радости, заш-
лепал в ладошки в веселости и приказал своим генералам, офицерам и на-
чальникам: "Сей-же-час отпишите тому Ленину на все полное согласие. И
какой же он есть всем наукам обученный, слово тайное знающий, коль от
всей казны несметной моей, от товаров купеческих, от припасов помещичьих
отказывается, а забирает себе черную кость безо всякого способия. А на
тую казну мы себе другую черну кость наймем, из тех нанятых в солдаты
заберем, и будем жить опять в спокое да в богачестве". Набежали тут
опять к царю спешно-спешно, с задышкою, многие люди ученые, обточили
перья вострые, отписали тому Ленину царево согласие. А насчет надсмешки
и не гукнули, чтоб не одумался, не пошел на них с тайным словом своим. И
мало ли, долго ли, а в скорости наезжает тишком-тихонечком тут Ленин к
своим солдатам, мужикам и фабричным. А царь с костью белою уж подальше
отъехали. Глядят мужики, солдаты, фабричные, а приехал к ним простецкий
хрестьянский человек и говорит им: "Товарищи, здравствуйте". Куда глаз
хватил, всех за ручку подержал и объявил громким голосом: "Буду с вами я
в одном положении, как есть мы теперь товарищи. Только вы меня слушай-
тесь, я всем наукам обученный и своих товарищев на худое не выучу". Сол-
даты по солдатьей своей выучке сейчас: "Точно так, товарищ Ленин, слуша-
юсь". Фабричные, городской народ грамотный, со сноровкою тож ему не пре-
кословили. А мужики изобиделись, что в расчете просчитался он, зашумели,
загалдели, задвигались: "За что, про что опустил из рук казну и бо-
гатство несметное? Разделил бы нам, мы бы в хозяйстве поправились". Зас-
меялся тут Ленин, головой качнул и сказал им в ответ такое слово: "Не
галдите, не корите, забирайте землю-скот и хозяйствуйте. А там будет де-
ло видное. Не хватило бы казны той про вас, как есть вас многие тысячи,
а белой кости малые сотенки. А нащет того, чтобы всю белую кость совсем
со света свести, то слово я знаю, еще неполное. Не докумекал маленечко.
Но есть у меня другое, достоверное на всю черную кость по всей земле.
Как скажу его, нигде белая кость не найдет себе ни солдатов, ни работ-
ничков. Все под мою руку уйдут, а от их откажутся. И как есть они не до-
бытчики, а прожитчики, то им долго на белом свете не выстоять". И мало
ли, долго ли, а в скорости, как сказал, и приключилось так. Прискакал
верховой к Ленину, привез ему известие от Миколашки-царя. И отписывает в
том известии Миколашка-царь: "Так и так, Ленин, надул ты меня. Взял себе
всю черную кость, а мне отдал не добытчиков, а прожитчиков. Генералы
мои, офицеры-благородия, как кони стоялые без солдатов нашинских. Только
пьют, едят да жир нагуливают. Господины-помещики все припасы свои уж по-
канчивают, одежу из сундуков донашивают, без опаски изорвали всю, поза-
мазали. Проторговались купцы мои, без мужиков некому им товар свой лежа-
лый сбывать. Заводчики мои все машины посбивали, перепортили. Как нету
сноровки у них, по-книжному и знают, а к винту не подладят. А чужеземный
чернокостный народ на службу к нам не наймается, под твою руку прет, на
твое слово тайное. И как дошло нам дело, что хоть ложись да помирай, то
идут на тебя войной генералы мои, офицеры-благородия, чтоб отбить нам
назад к себе всю черную кость". И с того теперь война пошла промеж белой
костью да черною. Только долго белой не выстоять, как привыкли генералы,
офицеры-благородие команду на солдата кричать, войски туды-сюды передви-
гывать, а сами в войне отбиваться непривычные, как есть в их жила тон-
кая. И недолго им на белом свете выстоять"...
Погасла лампа. Храпели мужики. Бормотала спросонок баба. А худощавая
стареющая хуторянка, сидя на тулупе своем, на полу, истово, напевно, как
молитву, выговаривала смешные и трогательные слова своей сказки. У ней
были добавления и отступления, которых я не помню. Не помню точных слов,
но характер слов, содержание, ритм речи ее я помню. Как сейчас слышу.
Оттого смело воспроизвожу. Это - первая мужицкая легенда о человеке с
именем Ленин в бедном легендами уезде, где сгасала яркость многих имен.
И для меня она - убедительное свидетельство: дана была Ленину вера тугой
мужицкой души. Только о том мужик рассказывает сказы, что вошло в его
сердце и память в живых образах, чему он поверил. Оттого в печальный час
я не боюсь смешных слов простой его сказки. Этими сказками входил Ленин
в душу к мужику. И я жалею, что не могу сейчас восстановить еще один
рассказ, башкирина-подводчика. Надо тщательно вспомнить сочетанья его
слов, детали содержания и ритм рассказа. А этого сейчас мне не сделать.
Он говорил о красном тюре (начальник, господин) Ленине, который башкир
от русской жестокости и хитрости защищал. Разноплеменный состав населе-
ния часто служил причиной долгих распрей, иногда и кровопролитных схва-
ток в уезде. Равно невежественные были, равно и жестоки. Долгая их тяжба
еще не кончена. Окончится только тогда, когда придет знание, а с ним
уважение к разноверцу и разнокровцу. В этом уезде и посейчас для
большинства русских крестьян киргизин, башкирин - низшее поганое сущест-
во. Они выпьют из одной чашки с заразным, но после здорового башкирина
отодвинут брезгливо посуду. А в Ленина верили и те и другие. Я во вступ-
лении подробно выписала уезд. Для того, чтобы стало понятно: какая
яростная, какая жестокая была там схватка из-за утвержденья Октября. Не-
которые села и поселки по пять, по семь раз переходили от белых к крас-
ным. Многие хутора сметены с лица земли. Выжжены, обеднели станицы, за-
топтаны, незасеяны богатые земли старообрядцев. Умирает полуразрушенный
уездный город. Этим летом я была в нем и в селах уезда. В городе площади
и редкие тротуары поросли травой. Разрушено не меньше трети домов. Раз-
биты школы. У города нет средств ремонтировать их. В нем не ожила тор-
говля. Торгует случайным товаром одна кооперативная лавка. От многих
башкирских зимовок одно пепелище. Грозная ступня войны четко отпечата-
лась на том уезде. Нищенствуют учителя. В селах мужики позакрывали шко-
лы. Кроме войны притоптал уезд еще голод. Такой же, как в Поволжьи, и в
тот же год. Вот в этом уезде, где столкнулось столько групп и мировозз-
рений, деревянный глухой мещанский город выдержал двухмесячную казачью
осаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
машинами, и со всем их заводским богачеством. А мне отдавай всю черную
кость: мужиков, солдатов, фабричных, с немудрящей ихней шараборой.
Только скот на племя оставь, поля травные да землю-родильницу для па-
хотьбы". Прочитал письмо Миколашка-царь, заплясал ногами в радости, заш-
лепал в ладошки в веселости и приказал своим генералам, офицерам и на-
чальникам: "Сей-же-час отпишите тому Ленину на все полное согласие. И
какой же он есть всем наукам обученный, слово тайное знающий, коль от
всей казны несметной моей, от товаров купеческих, от припасов помещичьих
отказывается, а забирает себе черную кость безо всякого способия. А на
тую казну мы себе другую черну кость наймем, из тех нанятых в солдаты
заберем, и будем жить опять в спокое да в богачестве". Набежали тут
опять к царю спешно-спешно, с задышкою, многие люди ученые, обточили
перья вострые, отписали тому Ленину царево согласие. А насчет надсмешки
и не гукнули, чтоб не одумался, не пошел на них с тайным словом своим. И
мало ли, долго ли, а в скорости наезжает тишком-тихонечком тут Ленин к
своим солдатам, мужикам и фабричным. А царь с костью белою уж подальше
отъехали. Глядят мужики, солдаты, фабричные, а приехал к ним простецкий
хрестьянский человек и говорит им: "Товарищи, здравствуйте". Куда глаз
хватил, всех за ручку подержал и объявил громким голосом: "Буду с вами я
в одном положении, как есть мы теперь товарищи. Только вы меня слушай-
тесь, я всем наукам обученный и своих товарищев на худое не выучу". Сол-
даты по солдатьей своей выучке сейчас: "Точно так, товарищ Ленин, слуша-
юсь". Фабричные, городской народ грамотный, со сноровкою тож ему не пре-
кословили. А мужики изобиделись, что в расчете просчитался он, зашумели,
загалдели, задвигались: "За что, про что опустил из рук казну и бо-
гатство несметное? Разделил бы нам, мы бы в хозяйстве поправились". Зас-
меялся тут Ленин, головой качнул и сказал им в ответ такое слово: "Не
галдите, не корите, забирайте землю-скот и хозяйствуйте. А там будет де-
ло видное. Не хватило бы казны той про вас, как есть вас многие тысячи,
а белой кости малые сотенки. А нащет того, чтобы всю белую кость совсем
со света свести, то слово я знаю, еще неполное. Не докумекал маленечко.
Но есть у меня другое, достоверное на всю черную кость по всей земле.
Как скажу его, нигде белая кость не найдет себе ни солдатов, ни работ-
ничков. Все под мою руку уйдут, а от их откажутся. И как есть они не до-
бытчики, а прожитчики, то им долго на белом свете не выстоять". И мало
ли, долго ли, а в скорости, как сказал, и приключилось так. Прискакал
верховой к Ленину, привез ему известие от Миколашки-царя. И отписывает в
том известии Миколашка-царь: "Так и так, Ленин, надул ты меня. Взял себе
всю черную кость, а мне отдал не добытчиков, а прожитчиков. Генералы
мои, офицеры-благородия, как кони стоялые без солдатов нашинских. Только
пьют, едят да жир нагуливают. Господины-помещики все припасы свои уж по-
канчивают, одежу из сундуков донашивают, без опаски изорвали всю, поза-
мазали. Проторговались купцы мои, без мужиков некому им товар свой лежа-
лый сбывать. Заводчики мои все машины посбивали, перепортили. Как нету
сноровки у них, по-книжному и знают, а к винту не подладят. А чужеземный
чернокостный народ на службу к нам не наймается, под твою руку прет, на
твое слово тайное. И как дошло нам дело, что хоть ложись да помирай, то
идут на тебя войной генералы мои, офицеры-благородия, чтоб отбить нам
назад к себе всю черную кость". И с того теперь война пошла промеж белой
костью да черною. Только долго белой не выстоять, как привыкли генералы,
офицеры-благородие команду на солдата кричать, войски туды-сюды передви-
гывать, а сами в войне отбиваться непривычные, как есть в их жила тон-
кая. И недолго им на белом свете выстоять"...
Погасла лампа. Храпели мужики. Бормотала спросонок баба. А худощавая
стареющая хуторянка, сидя на тулупе своем, на полу, истово, напевно, как
молитву, выговаривала смешные и трогательные слова своей сказки. У ней
были добавления и отступления, которых я не помню. Не помню точных слов,
но характер слов, содержание, ритм речи ее я помню. Как сейчас слышу.
Оттого смело воспроизвожу. Это - первая мужицкая легенда о человеке с
именем Ленин в бедном легендами уезде, где сгасала яркость многих имен.
И для меня она - убедительное свидетельство: дана была Ленину вера тугой
мужицкой души. Только о том мужик рассказывает сказы, что вошло в его
сердце и память в живых образах, чему он поверил. Оттого в печальный час
я не боюсь смешных слов простой его сказки. Этими сказками входил Ленин
в душу к мужику. И я жалею, что не могу сейчас восстановить еще один
рассказ, башкирина-подводчика. Надо тщательно вспомнить сочетанья его
слов, детали содержания и ритм рассказа. А этого сейчас мне не сделать.
Он говорил о красном тюре (начальник, господин) Ленине, который башкир
от русской жестокости и хитрости защищал. Разноплеменный состав населе-
ния часто служил причиной долгих распрей, иногда и кровопролитных схва-
ток в уезде. Равно невежественные были, равно и жестоки. Долгая их тяжба
еще не кончена. Окончится только тогда, когда придет знание, а с ним
уважение к разноверцу и разнокровцу. В этом уезде и посейчас для
большинства русских крестьян киргизин, башкирин - низшее поганое сущест-
во. Они выпьют из одной чашки с заразным, но после здорового башкирина
отодвинут брезгливо посуду. А в Ленина верили и те и другие. Я во вступ-
лении подробно выписала уезд. Для того, чтобы стало понятно: какая
яростная, какая жестокая была там схватка из-за утвержденья Октября. Не-
которые села и поселки по пять, по семь раз переходили от белых к крас-
ным. Многие хутора сметены с лица земли. Выжжены, обеднели станицы, за-
топтаны, незасеяны богатые земли старообрядцев. Умирает полуразрушенный
уездный город. Этим летом я была в нем и в селах уезда. В городе площади
и редкие тротуары поросли травой. Разрушено не меньше трети домов. Раз-
биты школы. У города нет средств ремонтировать их. В нем не ожила тор-
говля. Торгует случайным товаром одна кооперативная лавка. От многих
башкирских зимовок одно пепелище. Грозная ступня войны четко отпечата-
лась на том уезде. Нищенствуют учителя. В селах мужики позакрывали шко-
лы. Кроме войны притоптал уезд еще голод. Такой же, как в Поволжьи, и в
тот же год. Вот в этом уезде, где столкнулось столько групп и мировозз-
рений, деревянный глухой мещанский город выдержал двухмесячную казачью
осаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117