– Она наверняка была предупреждена о том, что готовится! Боже мой! Ты только вдумайся, что из этого следует! Скорее всего, ей было сказано… или даже приказано… отдалиться от мужа… может быть, самим фюрером? – После паузы Стефани добавила: – Теперь понятно, почему она смогла, как шарик, наполненный гелием, вылететь из этой вонючей истории.
– И при этом сохранить благоухание розы, – добавил Сэмми, кривя губы в иронии.
Стефани кивнула.
– Потом они с Олендорфом уехали в мировое турне. Первые гастроли были в Парижской опере. Лили свела всех с ума. Следующая остановка – в Лондоне. На каждом представлении в «Ковент-Гардене» публика закидывала ее цветами. Затем «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке, где и Лили, и Олендорфу были предложены контракты на астрономические суммы. Но, будучи добропорядочными нацистами, они снисходительно их отклонили. Затем Мехико, Буэнос-Айрес, Монтевидео, Рио – и опять назад, через Атлантический океан. Их слава обгоняла их, и естественно, на всех спектаклях был аншлаг. Лисабон, Мадрид, миланский «Ла Скала» – Лили завоевывала публику везде. А затем – гвоздь турне: по просьбе папы она пела в Риме, в соборе Святого Петра.
– Вообще-то, детка, я все это помню – я был тогда совсем молодым. Не было газеты, которая не опубликовала бы фотографию коленопреклоненной Лили, целующей кольцо на руке Его святейшества.
– Какая жестокая шутка! Лили была – и, вероятно, есть, поскольку я абсолютно убеждена, что она живет и здравствует, – в высшей степени безжалостной, охочей до власти сучкой. Этому есть все доказательства. Что она делает после возвращения в Берлин? Укрепляет свою власть с помощью серии романов с высокопоставленными нацистами, причем каждый последующий более высокопоставленный, чем предыдущий. А когда завоевывать больше было некого, она поступила очень просто. Она устроила так, что маэстро Олендорф стал во главе Венской оперы, и спокойно переехала к нему в Вену. Эта парочка заправляла всей культурной жизнью Вены, при этом Лили тихо занималась домашним хозяйством, проживая с главным местным нацистом.
– Ее можно было бы назвать последней великой куртизанкой.
Стефани рассвирепела.
– Вот уж поистине, куртизанка! – фыркнула она. – Дядя Сэмми, куртизанки не ведут себя так, как это делала Лили. Сначала любовница нескольких высокопоставленных нацистов в Берлине, потом одного, но тоже высокопоставленного, нациста в Вене. А после этого, во время оккупации Австрии войсками союзников, что она делала, а? Если память мне не изменяет, она соблазнила командующего советскими частями в Вене.
– Н-да… – Сэмми кивнул.
– Но вот неожиданность! – Стефани исходила сарказмом. – Фрау Шнайдер вдруг обнаружила, что приходится расплачиваться по счетам. Расплачиваться за то, что все это время была одним из самых известных – и музыкально одаренных – членов партии. Внезапно вся ее карьера пошла псу под хвост, поскольку союзники не давали ей возможности ни выступать – будь то на сцене или по радио – ни записываться.
Стефани подалась вперед, почти привстав на кровати.
– Но разве это ее остановило? Нет, черт побери, нет! Наша фрау Шнайдер, переспавшая, наверное, со всеми мужиками от Берлина до Вены, мало-мальски обладавшими властью, нанимает себе дуэнью – дуэнью ! – и бегает по Лондону, как какая-то беспомощная, одинокая, несчастная девочка.
– Да, – тихо подтвердил Сэмми. – Но, детка, ты должна признать, что этот номер сработал, не так ли? Ей удалось поймать сэра Кеннета Хью-Коукса.
– Который совершенно случайно оказался председателем «Хевенли рекордс» и самым влиятельным продюсером классических записей в мире! Он сделал ее не только леди Хью-Коукс, но одновременно и гражданкой Великобритании, что сразу разрешало все ее проблемы с союзниками и давало право выступать где угодно, в том числе в Германии и Австрии! – Стефани откинулась назад и перевела дух. – И вот мы опять возвращаемся в тот же квадрат… – Стефани нахмурилась и замолчала.
– И что же это за квадрат, дорогая? – тихонько подтолкнул ее Сэмми.
– На этом этапе Лили имела все, я подчеркиваю: все. Огромное состояние. Мировую известность. Значительную власть. Даже титул, черт его побери!
– И что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать: почему она разыграла свою смерть и исчезла? Подумай, дядя Сэмми. – Голос Стефани понизился до шепота. – Что могло ей принести это исчезновение? То, что не могут принести ни деньги, ни власть.
4
В пути
– Извини, дядя Сэмми, – сказала Стефани. – Ответ остается прежним: нет.
Они устроились на заднем сиденье длинного темно-синего лимузина. Тонированные стекла скрывали их от посторонних глаз.
На Стефани были очки, темный длинный парик, темные контактные линзы. Она была одета вызывающе: ярко-желтая юбка-брюки поверх черных колготок, желтые в черную полоску туфли на среднем каблуке, свободного покроя рубашка, тоже с черными и желтыми полосами, объемный желтый блейзер с вышитым на кармашке гербом.
Ее было видно за версту – в этом и состоял фокус.
– Этот наряд слишком бросается в глаза, чтобы предположить, что я скрываюсь.
– Да уж, лучше всего прятаться там, где тебя меньше всего ожидают найти, – согласился Сэмми.
Стефани раскрыла свою – тоже желтую! – сумку, висевшую у нее на плече, чтобы проверить, все ли она взяла. Соответствующий паспорт и виза. Косметичка. Носовые платки. Бумажник. Дорожные чеки.
– И все-таки мне бы хотелось, чтобы ты изменила свое решение, детка, – упрямо твердил Сэмми.
– Я же уже объяснила тебе. – Стефани раскрыла пудреницу и, передвигая ее, стала придирчиво рассматривать себя в зеркало. – Значительно безопаснее действовать одной. – Привычно сдув лишнюю пудру с пуховки, Стефани стала припудривать темной бронзовой пудрой и без того смуглые от грима щеки. При этом она успела кинуть неодобрительный взгляд в сторону Сэмми.
– Но я могу оказаться полезным, ты же знаешь. – Сэмми закинул ногу на ногу и обхватил руками коленку. – Может быть, ты забыла, дорогая, что классическая музыка – это то, в чем я неплохо разбираюсь. Я знаю оперы, музыкантов, композиторов, певцов вдоль и поперек.
Он подождал ответа, но Стефани была занята подкрашиванием губ.
– Не говоря уже о том, – продолжал Сэмми, – что я отлично говорю по-итальянски, неплохо по-немецки, сносно по-венгерски, по-французски… по-французски я говорю как иностранец. Я действительно могу пригодиться в Европе. Особенно, – лукаво добавил он, – в Восточной Европе.
– Отличная попытка, но мимо. – Стефани убрала губную помаду. Она с громким щелчком захлопнула пудреницу, как бы подтверждая, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Сэмми откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди.
– Вот так и оставайся, – сказала Стефани беззаботно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
– И при этом сохранить благоухание розы, – добавил Сэмми, кривя губы в иронии.
Стефани кивнула.
– Потом они с Олендорфом уехали в мировое турне. Первые гастроли были в Парижской опере. Лили свела всех с ума. Следующая остановка – в Лондоне. На каждом представлении в «Ковент-Гардене» публика закидывала ее цветами. Затем «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке, где и Лили, и Олендорфу были предложены контракты на астрономические суммы. Но, будучи добропорядочными нацистами, они снисходительно их отклонили. Затем Мехико, Буэнос-Айрес, Монтевидео, Рио – и опять назад, через Атлантический океан. Их слава обгоняла их, и естественно, на всех спектаклях был аншлаг. Лисабон, Мадрид, миланский «Ла Скала» – Лили завоевывала публику везде. А затем – гвоздь турне: по просьбе папы она пела в Риме, в соборе Святого Петра.
– Вообще-то, детка, я все это помню – я был тогда совсем молодым. Не было газеты, которая не опубликовала бы фотографию коленопреклоненной Лили, целующей кольцо на руке Его святейшества.
– Какая жестокая шутка! Лили была – и, вероятно, есть, поскольку я абсолютно убеждена, что она живет и здравствует, – в высшей степени безжалостной, охочей до власти сучкой. Этому есть все доказательства. Что она делает после возвращения в Берлин? Укрепляет свою власть с помощью серии романов с высокопоставленными нацистами, причем каждый последующий более высокопоставленный, чем предыдущий. А когда завоевывать больше было некого, она поступила очень просто. Она устроила так, что маэстро Олендорф стал во главе Венской оперы, и спокойно переехала к нему в Вену. Эта парочка заправляла всей культурной жизнью Вены, при этом Лили тихо занималась домашним хозяйством, проживая с главным местным нацистом.
– Ее можно было бы назвать последней великой куртизанкой.
Стефани рассвирепела.
– Вот уж поистине, куртизанка! – фыркнула она. – Дядя Сэмми, куртизанки не ведут себя так, как это делала Лили. Сначала любовница нескольких высокопоставленных нацистов в Берлине, потом одного, но тоже высокопоставленного, нациста в Вене. А после этого, во время оккупации Австрии войсками союзников, что она делала, а? Если память мне не изменяет, она соблазнила командующего советскими частями в Вене.
– Н-да… – Сэмми кивнул.
– Но вот неожиданность! – Стефани исходила сарказмом. – Фрау Шнайдер вдруг обнаружила, что приходится расплачиваться по счетам. Расплачиваться за то, что все это время была одним из самых известных – и музыкально одаренных – членов партии. Внезапно вся ее карьера пошла псу под хвост, поскольку союзники не давали ей возможности ни выступать – будь то на сцене или по радио – ни записываться.
Стефани подалась вперед, почти привстав на кровати.
– Но разве это ее остановило? Нет, черт побери, нет! Наша фрау Шнайдер, переспавшая, наверное, со всеми мужиками от Берлина до Вены, мало-мальски обладавшими властью, нанимает себе дуэнью – дуэнью ! – и бегает по Лондону, как какая-то беспомощная, одинокая, несчастная девочка.
– Да, – тихо подтвердил Сэмми. – Но, детка, ты должна признать, что этот номер сработал, не так ли? Ей удалось поймать сэра Кеннета Хью-Коукса.
– Который совершенно случайно оказался председателем «Хевенли рекордс» и самым влиятельным продюсером классических записей в мире! Он сделал ее не только леди Хью-Коукс, но одновременно и гражданкой Великобритании, что сразу разрешало все ее проблемы с союзниками и давало право выступать где угодно, в том числе в Германии и Австрии! – Стефани откинулась назад и перевела дух. – И вот мы опять возвращаемся в тот же квадрат… – Стефани нахмурилась и замолчала.
– И что же это за квадрат, дорогая? – тихонько подтолкнул ее Сэмми.
– На этом этапе Лили имела все, я подчеркиваю: все. Огромное состояние. Мировую известность. Значительную власть. Даже титул, черт его побери!
– И что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать: почему она разыграла свою смерть и исчезла? Подумай, дядя Сэмми. – Голос Стефани понизился до шепота. – Что могло ей принести это исчезновение? То, что не могут принести ни деньги, ни власть.
4
В пути
– Извини, дядя Сэмми, – сказала Стефани. – Ответ остается прежним: нет.
Они устроились на заднем сиденье длинного темно-синего лимузина. Тонированные стекла скрывали их от посторонних глаз.
На Стефани были очки, темный длинный парик, темные контактные линзы. Она была одета вызывающе: ярко-желтая юбка-брюки поверх черных колготок, желтые в черную полоску туфли на среднем каблуке, свободного покроя рубашка, тоже с черными и желтыми полосами, объемный желтый блейзер с вышитым на кармашке гербом.
Ее было видно за версту – в этом и состоял фокус.
– Этот наряд слишком бросается в глаза, чтобы предположить, что я скрываюсь.
– Да уж, лучше всего прятаться там, где тебя меньше всего ожидают найти, – согласился Сэмми.
Стефани раскрыла свою – тоже желтую! – сумку, висевшую у нее на плече, чтобы проверить, все ли она взяла. Соответствующий паспорт и виза. Косметичка. Носовые платки. Бумажник. Дорожные чеки.
– И все-таки мне бы хотелось, чтобы ты изменила свое решение, детка, – упрямо твердил Сэмми.
– Я же уже объяснила тебе. – Стефани раскрыла пудреницу и, передвигая ее, стала придирчиво рассматривать себя в зеркало. – Значительно безопаснее действовать одной. – Привычно сдув лишнюю пудру с пуховки, Стефани стала припудривать темной бронзовой пудрой и без того смуглые от грима щеки. При этом она успела кинуть неодобрительный взгляд в сторону Сэмми.
– Но я могу оказаться полезным, ты же знаешь. – Сэмми закинул ногу на ногу и обхватил руками коленку. – Может быть, ты забыла, дорогая, что классическая музыка – это то, в чем я неплохо разбираюсь. Я знаю оперы, музыкантов, композиторов, певцов вдоль и поперек.
Он подождал ответа, но Стефани была занята подкрашиванием губ.
– Не говоря уже о том, – продолжал Сэмми, – что я отлично говорю по-итальянски, неплохо по-немецки, сносно по-венгерски, по-французски… по-французски я говорю как иностранец. Я действительно могу пригодиться в Европе. Особенно, – лукаво добавил он, – в Восточной Европе.
– Отличная попытка, но мимо. – Стефани убрала губную помаду. Она с громким щелчком захлопнула пудреницу, как бы подтверждая, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Сэмми откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди.
– Вот так и оставайся, – сказала Стефани беззаботно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137