Сейчас там работает первая группа добровольных помощников. Двести пятьдесят человек, не жалея своего времени, будут по очереди дежурить на линии пожертвований 1-800. Этот номер будет появляться время от времени на экране.
В комнате пожертвований, как по команде, словно новогодняя елка, высветилась панель коммутатора.
– Боже мой, у нее действительно голос! – возбужденно говорил Сэмми Кафка своему спутнику. Поток нарядной публики вынес их из «Метрополитен-опера». – Ангельский голос! – Он шумно поцеловал кончики пальцев. – Провести с ней всю жизнь, иметь возможность каждый день слушать, как она репетирует, это словно жить в раю, мой друг! Воистину, благословенный рай!
– Но мне казалось, что толстые женщины не в твоем вкусе, – с улыбкой произнес Карлтон Мерлин.
– Толстые? – Сэмми Кафка внимательно посмотрел на друга. – Кто сказал, что она толстая? Она полная! – Он сжал руки, усыпанные старческими пигментными пятнами, и потряс кулаками. – Полная! – повторил он с мальчишеским огоньком в глазах.
Рассмеявшись, Карлтон тихонько похлопал Сэмми по спине. Он уже давно привык к слабости своего ближайшего и любимейшего друга. Одно чистое верхнее «си» – и Сэмми моментально влюблялся, окончательно и бесповоротно. Так происходило всегда.
– Сюда, – быстро сказал Сэмми, указывая направо. Карлтон, значительно более высокий, чем его друг, вытянул голову и посмотрел в указанном направлении. Действительно, в толпе образовался проход.
Сэмми предусмотрительно взял Карлтона за руку, чтобы людской поток их не разъединил. Сэмми Кафка был очень маленького роста и мог легко затеряться в толпе. Он обращал на себя внимание: изящный старик, с непослушными снежно-белыми волосами, всегда изысканно одетый – этакий денди за семьдесят. Свежая ярко-красная гвоздика в петлице, тщательно завязанный шелковый платок, безукоризненно вычищенные ботинки: Карлтон не помнил случая, чтобы его друг выглядел по-другому – в нем всегда все было совершенно.
В Сэмми чувствовалось что-то от вечной молодости. Возможно, его взгляд: глаза удивленно улыбались миру, словно каждый новый день жизни был его первым днем. А может, дело было в его энергии или легкой юношеской походке, задорном наклоне головы. Он выглядел таким обаятельно-забавным, что его друзья и знакомые прощали ему все его эксцентричные поступки. Но не те, кто принадлежал миру музыки. Всемирно известные композиторы, дирижеры, музыканты, певцы, даже декораторы – для них этот добрый маленький человек означал постоянный кошмар.
Дело в том, что Сэмми Кафка был знаменитым музыкальным критиком. Некоторые утверждали, что не только в Америке, но и во всем мире.
Карлтон Мерлин был моложе семидесятисемилетнего друга: он недавно встретил бодрое семидесятилетие. Как и его друг, он не походил на остальную часть человечества. Но по-своему.
Люди обычно забывали, что Карлтон Мерлин родился в Бостоне, настолько он воплощал коллективный портрет аристократии южных штатов. В отличие от Сэмми Карлтон был высок и импозантен; он гордо выставлял вперед свой живот. Ему нравились белые костюмы в колониальном стиле, шляпы типа «панама» и черные галстуки-шнурки, которые, вместе с его седыми волосами и эспаньолкой, делали его похожим на полковника с плантаций. Его трость с серебряным набалдашником не являлась данью моде: много лет назад по воле несчастного случая он сделался хромым.
– Ты только посмотри на них! – ворчал Сэмми. – Можно подумать, что тут Кинг Конг разбушевался! – Он сердито махнул рукой в сторону толпы, которая хлынула через площадь на улицу. – Когда они внутри, они кричат «браво», а теперь они уже обо всем забыли! Ну куда они все так торопятся? В свои комнаты-коробки? Закусить после театра? Люди! – с презрением произнес он. – Иногда они не заслуживают той красоты, которую им приносят их деньги. – Он продолжал с осуждением наблюдать за толпой. – Дилетанты! – выкрикнул он. В его устах это было худшим из оскорблений.
Карлтон рассмеялся. Он знал, что Сэмми терпеть не мог, когда люди едят или бегут. «А что такое опера? – он почти слышал, как Сэмми говорит это. – Это, черт побери, тончайший пир на земле – пир души! Так как же они могут после этого бежать, как они могут есть, черт их побери!»
– Ладно, давай подождем, пока эти лемминги уйдут, – процедил с отвращением Карлтон, увлекая своего друга к фонтану в центре площади. У них была такая традиция – сидеть у фонтана и наслаждаться только что прослушанным спектаклем, – если, конечно, он того заслуживал. К счастью, сегодня это было именно так, и оба они были в приподнятом состоянии духа, заряженные энергией музыки, – в слишком приподнятом и слишком заряженные, чтобы суетливо кинуться вместе с толпой в эту весеннюю ночь. Эта превосходная опера стоила того, чтобы насладиться ею еще раз, задержать, повторить каждый ее звук, как перекатывают по нёбу тонкое вино.
Так они сидели долгие минуты – Сэмми, со склоненной набок головой и сложенными на коленях руками, и Карлтон, опиравшийся на серебряный набалдашник трости.
Очередной порыв ветра окутал их дымкой мельчайших водяных брызг.
– Ладно… – произнес Сэмми. – Ты долго собираешься еще пробыть в городе?
Карлтон не слышал его. В нем еще звучало чистейшее превосходное сопрано, это «Ombra Leggera» из мейерберовской «Диноры».
– Я говорю, теперь, когда ты приехал в город, ты собираешься побыть здесь какое-то время? – чуть раздраженно повторил свой вопрос Сэмми.
– Да, несколько дней, – кивнул Карлтон. – Потом мне надо лететь обратно в Лондон, а оттуда в Вену.
– Насколько я понимаю, ты все продолжаешь заниматься этой чертовой биографией, – проворчал Сэмми. – Ты – и Лили Шнайдер! Ты уже занимаешься этим – сколько лет? Два с половиной? Три?
Карлтон посмотрел на него с загадочной улыбкой.
– Если точно, скоро будет пять.
– Пять лет! – вздохнул Сэмми, печально покачав головой. – В нашем возрасте это может оказаться тем сроком, который отпущен нам на этой земле.
Карлтон пожал плечами.
– Лили заслуживает того, чтобы была создана ее точная биография. Все, что о ней пока написано, либо слишком очищено, либо абсолютно скандально.
– А ты, конечно, раскопал что-то новое? Способное потрясти воображение? – Сэмми постарался, чтобы его голос не выдал ею заинтересованности в работе друга и чтобы вопрос прозвучал чуть цинично. Он слишком хорошо знал, как тщательно Карлтон охранял все свои открытия. Задавать ему прямые вопросы не имело никакого смысла. Окольным путем еще можно было чего-то добиться.
– Думаю, у меня есть основания сказать, что я кое-чего достиг, – кивнув, уклончиво ответил Карлтон.
– Это хорошо, – Сэмми тоже кивнул, – это хорошо.
– Хотелось бы думать. – Карлтон уставился на пять возвышающихся стеклянных арок здания оперы, которое всегда вызывало у него раздражение своими подсвечниками в стиле «спутник» и фресками Шагала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
В комнате пожертвований, как по команде, словно новогодняя елка, высветилась панель коммутатора.
– Боже мой, у нее действительно голос! – возбужденно говорил Сэмми Кафка своему спутнику. Поток нарядной публики вынес их из «Метрополитен-опера». – Ангельский голос! – Он шумно поцеловал кончики пальцев. – Провести с ней всю жизнь, иметь возможность каждый день слушать, как она репетирует, это словно жить в раю, мой друг! Воистину, благословенный рай!
– Но мне казалось, что толстые женщины не в твоем вкусе, – с улыбкой произнес Карлтон Мерлин.
– Толстые? – Сэмми Кафка внимательно посмотрел на друга. – Кто сказал, что она толстая? Она полная! – Он сжал руки, усыпанные старческими пигментными пятнами, и потряс кулаками. – Полная! – повторил он с мальчишеским огоньком в глазах.
Рассмеявшись, Карлтон тихонько похлопал Сэмми по спине. Он уже давно привык к слабости своего ближайшего и любимейшего друга. Одно чистое верхнее «си» – и Сэмми моментально влюблялся, окончательно и бесповоротно. Так происходило всегда.
– Сюда, – быстро сказал Сэмми, указывая направо. Карлтон, значительно более высокий, чем его друг, вытянул голову и посмотрел в указанном направлении. Действительно, в толпе образовался проход.
Сэмми предусмотрительно взял Карлтона за руку, чтобы людской поток их не разъединил. Сэмми Кафка был очень маленького роста и мог легко затеряться в толпе. Он обращал на себя внимание: изящный старик, с непослушными снежно-белыми волосами, всегда изысканно одетый – этакий денди за семьдесят. Свежая ярко-красная гвоздика в петлице, тщательно завязанный шелковый платок, безукоризненно вычищенные ботинки: Карлтон не помнил случая, чтобы его друг выглядел по-другому – в нем всегда все было совершенно.
В Сэмми чувствовалось что-то от вечной молодости. Возможно, его взгляд: глаза удивленно улыбались миру, словно каждый новый день жизни был его первым днем. А может, дело было в его энергии или легкой юношеской походке, задорном наклоне головы. Он выглядел таким обаятельно-забавным, что его друзья и знакомые прощали ему все его эксцентричные поступки. Но не те, кто принадлежал миру музыки. Всемирно известные композиторы, дирижеры, музыканты, певцы, даже декораторы – для них этот добрый маленький человек означал постоянный кошмар.
Дело в том, что Сэмми Кафка был знаменитым музыкальным критиком. Некоторые утверждали, что не только в Америке, но и во всем мире.
Карлтон Мерлин был моложе семидесятисемилетнего друга: он недавно встретил бодрое семидесятилетие. Как и его друг, он не походил на остальную часть человечества. Но по-своему.
Люди обычно забывали, что Карлтон Мерлин родился в Бостоне, настолько он воплощал коллективный портрет аристократии южных штатов. В отличие от Сэмми Карлтон был высок и импозантен; он гордо выставлял вперед свой живот. Ему нравились белые костюмы в колониальном стиле, шляпы типа «панама» и черные галстуки-шнурки, которые, вместе с его седыми волосами и эспаньолкой, делали его похожим на полковника с плантаций. Его трость с серебряным набалдашником не являлась данью моде: много лет назад по воле несчастного случая он сделался хромым.
– Ты только посмотри на них! – ворчал Сэмми. – Можно подумать, что тут Кинг Конг разбушевался! – Он сердито махнул рукой в сторону толпы, которая хлынула через площадь на улицу. – Когда они внутри, они кричат «браво», а теперь они уже обо всем забыли! Ну куда они все так торопятся? В свои комнаты-коробки? Закусить после театра? Люди! – с презрением произнес он. – Иногда они не заслуживают той красоты, которую им приносят их деньги. – Он продолжал с осуждением наблюдать за толпой. – Дилетанты! – выкрикнул он. В его устах это было худшим из оскорблений.
Карлтон рассмеялся. Он знал, что Сэмми терпеть не мог, когда люди едят или бегут. «А что такое опера? – он почти слышал, как Сэмми говорит это. – Это, черт побери, тончайший пир на земле – пир души! Так как же они могут после этого бежать, как они могут есть, черт их побери!»
– Ладно, давай подождем, пока эти лемминги уйдут, – процедил с отвращением Карлтон, увлекая своего друга к фонтану в центре площади. У них была такая традиция – сидеть у фонтана и наслаждаться только что прослушанным спектаклем, – если, конечно, он того заслуживал. К счастью, сегодня это было именно так, и оба они были в приподнятом состоянии духа, заряженные энергией музыки, – в слишком приподнятом и слишком заряженные, чтобы суетливо кинуться вместе с толпой в эту весеннюю ночь. Эта превосходная опера стоила того, чтобы насладиться ею еще раз, задержать, повторить каждый ее звук, как перекатывают по нёбу тонкое вино.
Так они сидели долгие минуты – Сэмми, со склоненной набок головой и сложенными на коленях руками, и Карлтон, опиравшийся на серебряный набалдашник трости.
Очередной порыв ветра окутал их дымкой мельчайших водяных брызг.
– Ладно… – произнес Сэмми. – Ты долго собираешься еще пробыть в городе?
Карлтон не слышал его. В нем еще звучало чистейшее превосходное сопрано, это «Ombra Leggera» из мейерберовской «Диноры».
– Я говорю, теперь, когда ты приехал в город, ты собираешься побыть здесь какое-то время? – чуть раздраженно повторил свой вопрос Сэмми.
– Да, несколько дней, – кивнул Карлтон. – Потом мне надо лететь обратно в Лондон, а оттуда в Вену.
– Насколько я понимаю, ты все продолжаешь заниматься этой чертовой биографией, – проворчал Сэмми. – Ты – и Лили Шнайдер! Ты уже занимаешься этим – сколько лет? Два с половиной? Три?
Карлтон посмотрел на него с загадочной улыбкой.
– Если точно, скоро будет пять.
– Пять лет! – вздохнул Сэмми, печально покачав головой. – В нашем возрасте это может оказаться тем сроком, который отпущен нам на этой земле.
Карлтон пожал плечами.
– Лили заслуживает того, чтобы была создана ее точная биография. Все, что о ней пока написано, либо слишком очищено, либо абсолютно скандально.
– А ты, конечно, раскопал что-то новое? Способное потрясти воображение? – Сэмми постарался, чтобы его голос не выдал ею заинтересованности в работе друга и чтобы вопрос прозвучал чуть цинично. Он слишком хорошо знал, как тщательно Карлтон охранял все свои открытия. Задавать ему прямые вопросы не имело никакого смысла. Окольным путем еще можно было чего-то добиться.
– Думаю, у меня есть основания сказать, что я кое-чего достиг, – кивнув, уклончиво ответил Карлтон.
– Это хорошо, – Сэмми тоже кивнул, – это хорошо.
– Хотелось бы думать. – Карлтон уставился на пять возвышающихся стеклянных арок здания оперы, которое всегда вызывало у него раздражение своими подсвечниками в стиле «спутник» и фресками Шагала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137