– Мистер Пепперберг? – спросила Стефани, подходя к нему сзади.
Вздрогнув, он обернулся. Затем, не выпуская из пальцев сигарету и опершись руками о стол, он неловко привстал.
Стефани, с ее наметанным журналистским глазом, было достаточно одной секунды, чтобы оценить его. Он был значительно моложе, чем она ожидала, – двадцать с небольшим. Худой, с чуть безумным взглядом пронзительных голубых глаз, с большим адамовым яблоком. Типичный житель центра. Шесть золотых бусинок в ушах плюс в левом ухе серьга в виде меча. Но одет он был прилично, одежда не выглядела потрепанной. Да, она ожидала увидеть совершенно другого человека. В нем определенно чувствовалась творческая жилка – это ей было абсолютно ясно, как и то, что этот вид панка был результатом целенаправленных усилий.
Она протянула руку.
– Привет. Я Стефани Мерлин.
– Я знаю. – Он осторожно положил сигарету в переполненную пепельницу – доказательство того, что уже давно держал этот столик. У него оказалось неожиданно твердое рукопожатие. – Я видел вас по телевизору, – застенчиво добавил он.
Она улыбнулась, чтобы снять напряжение.
– Надеюсь, вам не пришлось ждать слишком долго, мистер Пепперберг?
– Алан. Зовите меня Алан.
– Хорошо, Алан. А я – Стефани.
Она положила сумку на стул напротив него, уселась, поставив локти на столешницу, покрытую десятилетним слоем имен, дат, инициалов, сердечек, а также многократно повторяемым словом из трех букв, врезанным в израненную поверхность.
Как только она села, он тоже опустился на стул, взял из пепельницы недокуренную сигарету и нервно затянулся.
– Не возражаете? – спросил он, отворачиваясь в сторону, чтобы выдохнуть дым.
Она покачала головой.
– Нет, пожалуйста.
Алан благодарно улыбнулся. Он сделал еще одну затяжку и стал играть стаканом, в котором позвякивали кубики льда.
– Я рад, что вы согласились на эту встречу, – начал он, глядя в стакан. – Тем более что я позвонил, можно сказать, из ниоткуда. – Он поднял глаза и невесело усмехнулся. – Я боялся, вы подумаете, что это какой-то сумасшедший звонит. Но оперные фаны вообще странные люди. Во всяком случае, они отличаются от других людей.
Стефани не могла скрыть своего удивления.
– Вы фан оперной музыки?
Он обезоруживающе улыбнулся.
– Скорее коллекционер. Коллекционирую оперные записи. – Он поднял на нее глаза. – Некоторые коллекционируют живопись, кто-то – ложки, кто-то – этикетки.
Стефани ободряюще кивнула.
– У меня коллекция – ох! – около пятнадцати тысяч старых пластинок – сорокапятки, семьдесят восьмые, тридцать третьи… около четырех тысяч бобин… и примерно шесть тысяч кассет, а уж компактным дискам я и счет потерял.
Удивление Стефани росло.
– Где же вы живете? В музыкальной башне?
Он усмехнулся.
– В мансарде. Но она больше напоминает магазин звукозаписей, чем жилье. Ну да ладно. В прошлом месяце, – его голос понизился до шепота, – мне удалось заполучить оригинал записи Каллас, ее выступления в Мехико-Сити. Вы представляете! – Его глаза вспыхнули диким огнем. – Это была пиратская запись, ну, вы понимаете, у кого-то из сидящих в зале был магнитофон. Вообще-то, качество записи ужасное. – Он улыбнулся. – Но мне надо было ее заиметь в коллекции. Надо! – Он сжал кулак. – Отстегнул за нее десять штук.
Стефани была поражена.
– Десять тысяч? Вы имеете в виду долларов ?
Он махнул рукой.
– Да это пустяки. За эту жемчужину в моей коллекции! За нее и сто тысяч не жалко отдать. Вы представляете, насколько редки подобные записи?
– Ну, уж во всяком случае, одно ясно, – сухо заметила Стефани. – Вы не принадлежите к категории голодающих служителей искусства.
– Н-нет… – Было заметно, что ему неловко. – Мой…э…дед. Видите ли, он оставил мне небольшой трастовый фонд.
Внезапно у Стефани в памяти вспыхнула лампочка.
– «Пепперберг гаранти траст Пеппербергс»! – воскликнула она. – Так вы из тех Пеппербергов?
Алан поморщился.
– Виноват. – На лице появилась извиняющаяся улыбка. – Я белая ворона в своей семье. Не пошел в банковское дело.
Неудивительно, что он с легкостью мог отстегнуть десять тысяч за какую-то некачественную запись! Имя Пеппербергов стояло в ряду таких имен, как Анненберги, Рокфеллеры, Меллоны.
– Скажите мне вот что, Стефани, – попросил он, резко меняя тему разговора. – Вы слышали о Борисе Губерове?
– Конечно! – Стефани засмеялась. – Любой школьник о нем слышал.
– Он был – а для меня таким и остается – величайшим пианистом мира! – В подкрепление своих слов он потряс кулаком. – Величайшим!
Она позволила себе легкую улыбку.
– Даже в сравнении с Горовицем, Рубинштейном, Фельцманом?
Он насмешливо фыркнул и сделал рукой такое движение, будто отгонял мух.
– До того как он заболел артритом, он их всех мог переиграть! Думаю, что и сейчас может. Его называли пианистом пианистов. Вы понимаете, что это значит?
– Алан, – сказала Стефани. – Давайте перейдем к делу. Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы говорить об искусстве фортепьянной игры.
– Я знаю. Я просто пытаюсь показать вам, что мне можно верить. Я кое-что понимаю в классической музыке. Я не хочу, чтобы у вас сложилось неправильное представление обо мне.
Она выглядела озадаченной.
– Но почему у меня должно сложиться неправильное представление о вас?
– Потому что я собираюсь вам сообщить нечто настолько дикое и невероятное, что вы можете заподозрить, что у меня крыша поехала.
Она молча ждала продолжения.
– Вы можете без предвзятости отнестись к тому, что я вам сообщу? – спросил он мягко.
В его голосе было что-то такое, что заставило ее утвердительно кивнуть.
– Хорошо, Алан. Что бы вы мне ни рассказали, я оставляю все сомнения вам. Но это все, что я могу обещать.
Похоже, этот ответ его удовлетворил.
– Ладно.
Он допил то, что оставалось у него в стакане, затем оглянулся по сторонам, как бы желая удостовериться, что их не подслушивают, и наклонился к ней через стол.
– Вы знаете, над чем работал ваш дедушка? – спросил он вполголоса.
Стефани пожала плечами.
– Он собирался писать биографию Лили Шнайдер… – Она нахмурилась. – А что?
Он ответил вопросом на вопрос.
– Но вам знаком ее голос?
Стефани кивнула.
– Конечно.
– В таком случае, – Алан улыбнулся, – у меня есть кое-что послушать.
Со стоящего рядом стула он взял маленький магнитофон «Сони» с наушниками и положил его на стол.
– Вот. – Он пододвинул магнитофон поближе к ней. – Наденьте наушники.
Пока она надевала наушники, он достал две кассеты. Посмотрев надписи на них, он выбрал одну, вставил в магнитофон и нажал кнопку.
Зазвучало знакомое, кристально чистое сопрано, в сопровождении фортепиано. Это был сладкий и нежный – и в то же время сильный, мощный голос – его невозможно было спутать ни с каким другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137