Линдберг вскрыл конверт и начал читать письмо; рядом стояли Кондон и Тэрекинридж.
Я шагнул было, чтобы взглянуть на письмо, однако увидел, что на мальчишеском лице Слима появилось хмурое выражение, и остановился. Он покачал головой – нельзя.
– Вы не участвуете в этом, Нейт, – сказал он. – Мы поедем на машине профессора. Вы же поедете к центру Манхэттена и присоединитесь к парням из Налогового управления. И будете ждать.
Я раздраженно вздохнул:
– Обычно вы мной не командовали, Слим. Не похоже, что это мне нравится.
Он поднял руку, как будто собирался положить ее на мое плечо, но по выражению моего лица понял, что я не оценю этого жеста.
Он сказал:
– Я знаю, что вам не нравится, как я делаю это. Но вы всего лишь консультант, вы здесь даже не полицейский. Я не хочу, чтобы вы знали, куда мы идем... – Он сжал письмо, слегка скомкав его – ... и не хочу, чтобы вы пошли за нами.
– Зачем мне идти за вами? Мой пистолет у вас.
Он застенчиво улыбнулся, стушевался, потом шагнул вперед, положил руку мне на плечо и сжал.
– Обещайте мне, Нейт.
Опять меня просили дать обещание, которое мне не хотелось сдерживать. И все-таки я кивнул.
– Благодарю вас, – он посмотрел на Брекинриджа. – Я попрошу вас остаться здесь, с семьей профессора, Генри.
Брекинридж кивнул, как обычно, несколько уныло, но с достоинством.
Дочь Кондона принесла отцу пальто и шляпу и помогла ему их надеть, умоляя его беречь себя. Профессор, пучеглазый и краснолицый, спокойный, как морж во время жары, сказал:
– Позвольте мне взять посылку, – и схватил обмотанную веревкой треснувшую урну для голосования и заодно отдельный пакет с двадцатью тысячами долларов в золотых сертификатах.
Линдберг, который относился к деньгам равнодушно и даже с некоторым презрением, не обратил на это внимания, и двое мужчин торопливо пошли к стоящему перед домом «форду купе». Линдберг сел за руль, Джефси – рядом, с выкупом на коленях; машина поехала по улицам, свернула на юг и исчезла из виду. Прошло четыре часа, близилась полночь, мы сидели в библиотеке Морроу, и от Линдберга с профессором не было ни слуху ни духу.
– Возможно, они мертвые валяются где-нибудь в канаве, – предположил я.
– Если это действительно так, – сказал Уилсон, – то мы не виноваты.
– Скажи это прессе, – мрачно сказал Айри.
– Удача, джентльмены!
Зычный, чрезмерно мелодичный голос принадлежал не кому иному, как профессору Джону Ф. Кондону, который вошел в комнату с распростертыми руками, словно собирался кого-то обнять. Я не стал кидаться ему в объятия и остался сидеть.
Следом за профессором вошли Линдберг и Брекинридж; все мужчины были в пальто и шляпах, кроме Слима, который был без шляпы с самого начала. За ним торопливо вошли слуги Морроу и начали собирать пальто и головные уборы.
– Мы передали выкуп, – сказал Линдберг, сунув руку в карманы пиджака, – и получили записку с указанием дороги. – Он улыбнулся улыбкой, в которой радость соседствовала с отчаянием.
Он положил на стол небольшую записку, и мы все сгрудились вокруг него. Ее содержание было следующим:
Мальчик находится на зудне «Нелли».
Зудно небольшой, 28 футов длина, на этот зудне находятся два человек. Они ни в чем не виноват.
Вы найдете лодку Между Хорснек Бич и Гэй Хед возле острова Элизабет.
Обычной подписи в виде кругов и отверстий не было, но почерк был тем же.
– Я уже договорился, чтобы нам предоставили самолет-амфибию, – сказал Линдберг, глаза которого сверкали, как угольки. – Мы вылетаем на рассвете.
– Прошу вас, садитесь, джентльмены, – сказал Айри, указывая в сторону стола и посмотрев сначала на Линди, профессора и Брекинриджа и затем на меня и Уилсона. Мы все подошли к столу и сели.
Линдберг и Кондон начали свой рассказ, причем рассказывал главным образом первый, а второй лишь комментировал те моменты, когда ему приходилось играть главную роль в этой мелодраме.
В записке, которую им передал таксист, было сказано чтобы они ехали по Тремонт Авеню до дома 3225, где находились теплица Д. А. Бергена и цветочная лавка. Перед входом в цветочную лавку стоял стол, под которым прикрытое камнем лежало письмо. В письме говорилось, чтобы они перешли улицу, дошли до ближайшего угла и по Уиттемор Авеню пошли на юг. Они должны были принести деньги. Кондон, как было сказано, должен был идти на встречу один. Его ждали.
– Когда мы подошли к Уиттемор Авеню, – сказал Кондон, наклонившись вперед и глядя на собеседников слезящимися, но внимательными глазами, – я понял, что эти хитрые похитители повторяют меры предосторожности, принятые ими при первой встрече.
– Это почему? – спросил Айри.
Уилсон делал записи.
– Уиттемор Авеню, – сказал Линдберг, – это грунтовая дорога, проходящая параллельно кладбищу святого Реймонда.
Еще одно кладбище.
Профессор поднял палец в воздух, словно проповедник, толкующий об аде и рае.
– Второй раз, – сказал он, – наша встреча состоялась в субботу. И второй раз она проходила... – Он обвел всех нас многозначительным взглядом; в оранжевом свете, падающем на него от камина, он был похож на престарелого начальника отряда бойскаутов, рассказывающего у костра своим питомцам нестрашную историю о привидениях – ... в обиталище мертвых.
– Как я уже сказал полковнику, – делился с нами Кондон, подмигнув Айри, который никак не среагировал на эту фамильярность, – я слышал, что итальянские гангстеры часто хаживают на кладбище...
Хаживают?! Вот тебе и доктор педагогических наук. Шут какой-то.
– И эти две наши встречи на кладбищах, – продолжал Кондон, – укрепили меня во мнении, что эта банда состоит из членов мафии и этого скандинава.
К счастью, в этот момент Линдберг продолжил свой рассказ:
– Кондон встал возле машины и при свете фонаря стал читать письмо, надеясь привлечь внимание наблюдателя, которого, возможно, поставила там банда. К нам направился мужчина в коричневом костюме с опущенным на лоб полем коричневой фетровой шляпы; он довольно сильно сутулился.
Проходя мимо машины, он прикрыл нижнюю часть лица платком и внимательно посмотрел на двух наших героев. Когда этот несомненный наблюдатель исчез из поля зрения, Линдберг хотел выйти из машины, но Кондон остановил его – в записке было сказано, что профессор должен идти один.
Однако Джефси не проявил такого же педантизма в отношении других изложенных в записке требований: оставив в машине коробку и пакет с деньгами, он со словами «сначала я хочу поговорить с Джоном» пошел не на юг по Уиттемор Авеню, а свернул на восток: «Это позволило мне заглянуть за большинство надгробных камней и осмотреть кусты, выходящие на улицу».
Однако, вглядываясь в «жуткую полутьму» кладбища, Кондон ничего, кроме теней, не увидел.
Миновав ворота кладбища, Кондон повернулся и медленно пошел назад;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146