– Скажите еще раз ваше имя, – сказал я.
– Джо Перроне. Джозеф.
– Где вы взяли это письмо?
– На Ган Хилл Роуд возле Нокс-плейс меня остановил парень и дал мне его.
– Это далеко отсюда?
– А вы что, не знаете? – спросил таксист.
– Нет, – сказал я. – Я не местный. Я турист. Турист с пистолетом.
– Это примерно в миле отсюда.
– Что сказал этот парень? Как он выглядел?
Маленький таксист пожал плечами.
– Он спросил, знаю ли я, где находится Декатур Авеню и где будет номер 2974. Я сказал, что конечно знаю этот район. Потом он огляделся вокруг, посмотрел через одно плечо, через другое, сунул руку в карман и дал мне этот конверт и один доллар.
– Как он выглядел?
– Не знаю. Он был в коричневом пальто и в коричневой фетровой шляпе.
– Вам не бросились в глаза какие-нибудь особенности его внешности?
– Нет. Я не обратил внимания на его внешность.
– Вы совсем не запомнили этого человека?
– Нет.
– Вы узнаете его, если увидите еще раз?
– Нет. Я смотрел на доллар. Вот Джорджа Вашингтона – его бы я узнал. Но может, вы объясните, что случилось?
В разговор вмешался Брекинридж:
– Боюсь, сейчас мы не сможем вам сказать этого, мистер Перроне. Но можете не сомневаться, это крайне важно.
– Покажите мне ваш значок, – сказал я.
– Пожалуйста. – Он отколол значок от форменной куртки.
Я записал номер в свою записную книжку. Затем записал его на чистой странице, оторвал ее и протянул Гаглио.
– Окажите нам услугу, – сказал я. – Подойдите к такси, припаркованному против дома, и сравните этот номер с номером удостоверения личности на заднем сиденье. Запишите также номер на номерном знаке.
Гаглио, радуясь тому, что сумел пригодиться, кивнул, встал, взял листок бумаги и выбежал из комнаты.
– Что дальше? – спросил Брекинридж.
– Профессор поедет на встречу, – сказал я. – Я буду за рулем.
– Там не должно быть полицейских, – сказал Кондон.
– В штате Нью-Йорк я не полицейский, – возразил я. – Просто сознательный, патриотически настроенный гражданин.
– С пистолетом, – уточнил таксист.
– Правильно, – сказал я. – Мы поедем на моей колымаге.
Под «моей колымагой» я, разумеется, имел в виду машину, которую мне предоставил Линди.
Гаглио вернулся и сказал:
– Номера одинаковые.
– Хорошо, – сказал я и повернулся к Перроне: – Идите и занимайтесь своим делом. Возможно, вас вызовут в полицию.
– Что я должен буду говорить?
Кондон положил руку на сердце, словно школьник, клянущийся в верности своему другу:
– Говорите только правду и ничего, кроме правды.
– За исключением того, что я наставил на вас пистолет, – сказал я.
– Верно, – сказал он, потом поднялся и вышел.
– А как насчет наших друзей, Макса и Милтона? – спросил Кондон.
– Они останутся здесь, – сказал я. – И никакие они для меня не друзья.
* * *
Ночь тоже нельзя было назвать дружелюбной. Небо было черным, а город серым. Холодный ветер гнал листья, мусор и клочки бумаги по безлюдным улицам «самого прекрасного места в мире».
После того как я сел за руль и Кондон поместил свое крупное тело на сиденье рядом, я сказал:
– Я чужак в этой части света, профессор, вам придется показывать мне дорогу.
– Это я смогу, – бодро сказал он. Потом неожиданно помрачнел и сказал:
– Я надеюсь, что, несмотря на разногласия, мы можем объединить усилия в этом праведном деле.
– Все будет отлично, профессор. Я здесь лишь для того, чтобы подстраховать вас.
Успокоившись, Кондон сложил руки на коленях, мы отъехали от обочины и покатили на запад.
Когда мы проехали восемь безлюдных кварталов, он сказал:
– Скоро будет Джером Авеню, сверните на север.
Я свернул на почти пустынную магистраль, серую и мрачную под слабым светом уличных фонарей. Кондон указал на последнюю станцию метро на Джером Авеню, и я замедлил движение.
– Вот она, сосисочная, – сказал я.
С левой стороны улицы стояло покосившееся, обветшалое строение, функционирующее в летнее время. По-видимому, это заведение не работало уже несколько сезонов. Перед этой жалкой маленькой палаткой находилась не менее жалкая покосившаяся терраса. Я развернул машину и остановил перед ней.
– Позвольте мне, – сказал Кондон и вышел из машины.
Он поднялся по невысокой лестнице на террасу, ступеньки гнулись и стонали под его весом. В середине террасы лежал большой плоский камень – я видел, как Кондон нагнулся и поднял его. Он быстро вернулся с конвертом в руке.
Почти прямо над нами горел уличный фонарь. Он разорвал конверт и прочитал записку вслух:
– "Пересеките улицу и двигайтесь вдоль кладбищенской ограды в направлении 233-й стрит. Я вас встречу".
– Это далеко, профессор?
– Примерно с милю. Упомянутая ограда окаймляет кладбище Вудлоун с севера, 233-я стрит идет на север, потом сворачивает на запад и пересекает Джером Авеню примерно в миле от этой сосисочной. Она образует северную границу кладбища.
– И что это значит?
– Вам придется еще раз развернуть машину.
Я сделал еще один разворот. С одной стороны от нас был холмистый, заросший деревьями парк, с другой – длинное, огороженное железным забором кладбище. Улица как будто вымерла: ни машин, ни прохожих.
– Это Вудлоун, – объяснил Кондон. – А этот парк называется Ван Кортленд.
– Вам лучше бы было поехать с тем таксистом, – сказал я.
– Возможно, детектив Геллер, но если меня прижать, я признаюсь, что с вами и вашим пистолетом я чувствую себя увереннее.
Мы продолжали ехать по Джером Авеню вдоль кладбища и остановились примерно в шестидесяти футах от того места, где ее пересекала 233-я стрит. Впереди была треугольная площадь перед входом на кладбище Вудлоун, тяжелые железные ворота были затворены и, несомненно, заперты.
Я подъехал к тротуару.
– Идите и встаньте у этих ворот.
– Вы думаете, похитители имели в виду это место?
– Да. Идите. Я вас подстрахую отсюда.
– Я думаю, это разумно. Они не войдут со мной в контакт, если я буду не один.
– Если что – я здесь.
Он кивнул и большими шагами направился к площади, нахально оглядываясь по сторонам. Он явно не стремился оставаться незамеченным.
Он вел себя правильно. Нам нужно было, чтобы похитители увидели его.
Он принялся расхаживать взад и вперед. Достал из кармана записку, прочитал и перечитал ее, явно стремясь дать сигнал представителям банды похитителей, которые могли наблюдать за ним. Никого и ничего. Он походил еще немного.
Прошло минут десять ожидания, и затем он промаршировал к машине. Сел на сиденье рядом со мной.
– Не знаю, что случилось, – сказал он. – Там никого нет. Мы приехали вовремя?
– Сейчас пятнадцать минут десятого, – сказал я. – Возможно, мы подъехали немного рано. Здесь потеплее. Посидите несколько минут.
Мы сидели молча. Ветер за окном разговаривал за нас.
Потом Кондон сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146