Она сморщилась, пытаясь улыбнуться.
– Зато у меня красивая рука.
– У тебя все красивое, – сказал я, и хотя прошло столько лет, ей было приятно слышать это. – Только никому не показывай свою писанину... тебя могут обвинить в том, что это ты писала письма о выкупе.
Начальник тюрьмы Кимберлинк велел охраннику открыть стальную дверь с решеткой, и мы вошли в нее. Еще несколько шагов – и мы оказались перед камерой под номером 9, единственной занятой камерой на этом этаже.
Хауптман в сине-серой рубашке с открытым воротом и темно-синих брюках стоял и держался руками за прутья решетки – точно как делают узники домов смерти в плохих фильмах. Он был явно возбужден:
лицо исказилось, глаза безумные. Он совсем не был похож на того спокойного заключенного, о котором я так много слышал.
– Начальник, – проговорил он удивительно высоким, полным отчаяния голосом, – сделайте что-нибудь.
– Ричард, – мягко произнес Кимберлинк, – к вам пришли...
Хауптман еще даже не посмотрел на меня. Он просунул руку через решетку и указал наверх.
– Смотрите, – сказал он. – Смотрите!
Мы посмотрели туда, куда он указывал; по наклонным окнам большого фонаря верхнего света барабанил дождь, звуки которого негромким эхом достигали нас. Одно из окон фонаря с металлической рамой было приоткрыто, чтобы заходил воздух; угол был небольшим, и внутрь вода не затекала, но была другая проблема: в пространство между окнами и металлической сеткой на них попал воробей. Пытаясь вырваться из этой тесной тюрьмы, птица отчаянно и безуспешно взмахивала крыльями и билась о сетку.
– Сделайте что-нибудь, начальник! – воскликнул Хауптман, возбужденный не меньше птички.
– Ладно, Ричард, – сказал Кимберлинк, помахав в воздухе рукой. – Я велю охраннику заняться этим. А вы успокойтесь, к вам пришли.
Кимберлинк и охранник сразу вышли, причем первый указывал на ходу вверх, на фонарь, где застряла птица. Видимо, он действительно собирался ее освободить.
Тем временем Хауптман внимательно и недоверчиво, словно я был выставленным для опознания подозреваемым, смотрел на меня; беспокойство за птицу неожиданно сменилось суровостью.
– Я вас знаю.
– Вообще-то, – сказал я, – мы никогда не встречались, но...
– Вы давали против меня показания.
– Не против вас. Я просто давал показания.
– Вы приятель и телохранитель Джефси.
– Джефси мне не приятель. Уверяю вас, – я протянул ему руку. – Меня зовут Геллер. Натан Геллер. Я частный детектив. Губернатор Хоффман нанял меня, чтобы я помог расследованию, цель которого – установить истину о преступлении, в котором вас обвиняют.
Губы его скривились в улыбке.
– Обвиняют – это мягко сказано, мистер Геллер... ну да ладно.
– Можете называть меня Нейт.
– Хорошо, – он протянул руку через отверстие в решетке. – Меня зовут Ричард. Друзья называют меня Диком. Почему бы вам не называть так?
– Хорошо, Дик, – сказал я.
Прессе и обвинению нравилось называть его Бруно – это превращало его в тевтонского зверя.
Мы пожимали друг другу руки, когда подошел начальник тюрьмы и сказал Хауптману:
– Мы займемся этим вопросом. – Он имел в виду птицу. Потом повернулся ко мне: – Если вам что-нибудь понадобится, здесь всегда есть по крайней мере один охранник.
– Вы можете впустить меня туда? – спросил я. – Мне не хочется разговаривать с ним через эту решетку.
Кимберлинк на мгновение задумался и кивнул, потом кивнул еще раз, но уже охраннику, который повернул ключ в замке камеры и впустил меня.
Затем закрываемая дверь издала позади меня металлический вой, с лязгом захлопнулась, ключ со скрипом повернулся в замке, и я оказался запертым в камере один на один с Бруно Ричардом Хауптманом.
– Садитесь, пожалуйста, – сказал он, указав жестом на свою койку. Я сел, и он сел рядом. Возле койки стоял стол, заваленный газетами, журналами, различными книгами, среди которых были Библия и толстый фолиант в мягкой обложке с копиями протоколов судебного процесса над ним; к стене над койкой были прикреплены различные фотографии его жены и маленького сына. Там имелись раковина и туалет; камера была не маленькой, хотя и не такой большой, как та, в тюрьме графства Кук, в которой я несколько лет назад видел Капоне.
– Я должен объяснить, почему меня наняли, – сказал я.
– Я знаю, почему, – сказал он.
– Губернатор Хоффман говорил вам обо мне?..
– Нет. Но вы полицейский чиновник из Чикаго, который с самого начала занимался этим похищением.
– Правильно.
– То есть вы знакомы с этим делом лучше, чем кто-нибудь другой.
– Ну и это верно. У вас хорошая память.
Он кивнул в сторону копий протоколов суда:
– У меня достаточно времени для чтения. Я знаю немало о каждом свидетеле, кто давал показания за и против меня. Я интересовался вами. Вы известный человек. О вас писали газеты в связи с какими-то событиями в Чикаго.
– Не верьте всему, о чем пишут в газетах.
– Это хороший совет, Нейт. Вы думаете, это сделали со мной чикагские гангстеры?
Эти слова застали меня врасплох.
– Дик, произошло нечто странное...
Он улыбнулся.
– Со мной всегда происходит что-то странное. – Хлопанье крыльев птицы привлекло его внимание. – Извините, – сказал он, поднялся, подошел к двери и посмотрел через решетку вверх. – Они ничего не делают, – проговорил он огорченно, вернулся и снова сел.
– Я хочу услышать от вас, что вы думаете обо всем этом. Поэтому я и пришел сюда.
Хауптман вздохнул:
– Почему я нахожусь здесь? Этот вопрос я задаю себе. Почему этот штат так со мной поступил? Почему у меня хотят отнять жизнь за преступление, совершенное кем-то другим?
– Суд признал вас виновным...
– Ложь! Ложь! – его сине-серые глаза сверкнули, в то время как лицо оставалось удивительно спокойным. – Все ложь. Разве я мог убить ребенка? – Он кивнул на фотографию своего сына; на вид ребенку было года три. – Я человек! Я отец. И я плотник, член профсоюза. Разве я мог соорудить такую лестницу? – Он рассмеялся, и смех его эхом отразился от стен камеры.
– Я вам вот что скажу. Дик, – сказал я. – У вас была не самая лучшая защита. Этот Рейли...
– Рейли?! Может ли человек сделать за миллион долларов то, что Рейли сделал со мной неизвестно почему? За все это время он всего лишь раз в течение примерно пяти минут говорил со мной о моем деле.
– Дик, Рейли не был вашим адвокатом. Он был адвокатом Херста. Может быть, даже адвокатом Капоне.
Он решительно закачал головой:
– Я не хотел идти на эту сделку с Херстом и давать ему исключительное право на публикацию материалов обо мне и Анни. Но что мне оставалось делать? У меня нет денег. Штат заплатил сорок тысяч долларов специалистам по почеркам, которых они пригласили.
– А как насчет почерка? Почерк, которым написаны письма о выкупе, имеет сходство с вашим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146