Сообщите об этом в нью-йоркской «Америкой». По другому не получится, потому что мы не хотим раскрывать наше местонахождение или переносить ребенка. Если вы хотите согласиться с нашими условиями, поместите в газету следующее объявление: «Я согласен, деньги приготовлены».
Наш план такой: через восемь часов после того, как мы получим денги, мы сообщим вам, где найти ребенка. Если будет какая-нибудь ловушка, то вся ответственность за последствия ляжет на вас.
– Что это значит? – спросил Брекинридж, взяв письмо. – Я имею в виду слова: «Обстоятельства не позволят нам передать вам ребенка, как вы этого хотите»?
– Я умолял его, – сказал Кондон, – повести меня туда, где содержится ребенок, чтобы убедиться, что он здоров и находится в безопасности.
– Если он не позволит нам увидеть ребенка перед выплатой денег, – мрачно проговорил Линдберг, – мы все равно заплатим их.
– В конце концов, – бодро проговорил Кондон, – этот парень до конца сдержал свое слово по отношению к нам. И мы сдержали свое слово по отношению к нему.
– Да, – сказал Линдберг, глаза его заблестели, взгляд их стал безумным. – Нет никаких оснований думать, что они не вернут моего сына, после того как получат свои деньги.
Я промолчал. Пытаться переубедить этих двух чудаков не имело смысла.
– Нам сейчас лучше всего составить наш ответ похитителям, – сказал Кондон, отечески кладя руку на плечо знаменитого гостя. – Для объявления в газете.
Мы сидели в гостиной. Кондон, Брекинридж и Линдберг долго и подробно обсуждали этот вопрос. Я в обсуждении не участвовал. Я думал о Чикаго, где, наверное, уже таял снег.
– Мы не можем позволить, чтобы переговоры затянулись надолго, – говорил Линдберг. – Если похитители потеряют терпение или газетчики пронюхают об этом, мой сын может поплатиться жизнью.
– Сэр, – сказал Кондон, – я думаю, для нас важно хотя бы попытаться увидеть ребенка до выплаты денег.
Я едва не свалился с кушетки: на этот раз старик сказал нечто дельное.
– Нет, – сказал Линдберг. – Наше положение не позволяет нам предъявлять какие-либо требования. Это их игра, нам придется соблюдать их правила. Поместите в газету объявление, которое они хотят.
В начале четвертого утра в гостиную вошла хорошенькая и строптивая дочь Кондона Майра и предложила нам слегка закусить в столовой. Я не знал, почему она вновь здесь, и не спрашивал. Правда, на этот раз она была несколько дружелюбнее, возможно, причиной этого было присутствие знаменитого полковника Линдберга; а приготовленные ею салат-оливье с курицей и напиток из лимонного сока были просто великолепны. Через полчаса мы начали расходиться, и Линдберг остановился у рояля в гостиной, где на пестрой шали лежал развернутый пакет.
Линдберг быстро и нетерпеливо взял сверток и сразу, словно он был горячим, передал его мне.
– Лучше нам вернуться, – сказал он, – и показать этот костюм Энн.
Я вел машину, а самый знаменитый в мире пилот был моим пассажиром. Довольно долго мы молчали. Мы приблизились к мосту Джорджа Вашингтона: его серебряная дуга едва различалась в темноте, зато прекрасно были видны движущиеся по нему над Гудзоном огни бесконечного потока машин. Мы влились в этот поток, и когда городской Нью-Джерси постепенно перешел в Нью-Джерси сельский, он заговорил:
– Вы считаете меня глупцом, не так ли, Нейт?
– Я считаю вас человеком, которому свойственно ошибаться. Проблема состоит в том, что большинство людей, которые дают вам советы, забывают об этом.
Он рассеянно смотрел в окно, в темноту. На нем по-прежнему были янтарные очки и кепка; он так ни разу и не снял их в течение всей поездки обратно.
– Скорее бы все это кончилось.
– Я вас понимаю.
Он взглянул на меня.
– Вы доверяете Кондону?
– Не очень.
– Вы думаете, он их пособник?
– Возможно. Или простофиля, которого водят за нос.
– А может быть, он именно такой, каким кажется?
– Какой это такой?
– Добросердечный старый патриот, который хочет помочь... – и он замолчал.
– Который хочет помочь «Одинокому Орлу»? Возможно. Но сейчас важнее ответить на вопрос, являются ли эти вымогатели людьми, у которых находится ваш сын.
– Вы думаете, он не у них?
– Они могут действовать на основании информации, полученной от слуг или от Микки Роснера. Например, им известно ничуть не больше того, что известно мне. А что вы обо мне знаете, черт возьми?
– Я знаю, что верю вам.
– Ну и зря. Вы не должны никому верить.
– Я доверяю своему внутреннему чутью.
– И что, ваше внутреннее чутье говорит вам, что «Джон» является одним из похитителей?
Он покачал головой из стороны в сторону, но потому, что хотел сказать «нет», – он думал о своем.
– Я хочу использовать все возможности, чтобы найти своего сына. И этот ночной комбинезон...
– Этот ночной комбинезон – стандартное изделие, Слим. На нем нет каких-либо знаков, по которым его можно было бы опознать. Он куплен в магазине. Таких комбинезонов тысячи, десятки тысяч.
– Вы не забыли, что я дал газетчикам неправильное описание этого костюма?
– Не забыл. Значит, этим вымогателям просто повезло или же они получили эту информацию от кого-то из слуг. Кстати, у меня возникла еще одна мысль. У вашего сына есть своя личная спальня в доме вашей жены в Энглвуде?
– Ну конечно есть.
– Сколько ночных комбинезонов, сколько точно таких комбинезонов, как этот, хранятся в шкафу в детской в Энглвуде?
– Я не знаю. Не думаю, что у нас есть точный список одежды ребенка.
– Правильно. И сколько у них слуг в этом доме? Около тридцати, и любой из них мог дать вымогателям описание этого комбинезона или стащить его из шкафа в детской. Этим можно объяснить, почему «Джону» с кладбища и его шайке понадобилось несколько дней, чтобы прислать эту пижаму. И почему она такая чистая.
Он промолчал.
– Кроме того, Кондон сам мог вытащить ночной комбинезон из шкафа в детской.
– Вы это серьезно?
– Он мог это сделать, как мог это сделать я. Мы оба спали в этой комнате. Я застал Кондона, когда он залез в ящик с игрушками вашего сына. Вы помните это?
Он нахмурился и ничего не сказал.
Я покачал головой и сосредоточил свое внимание на дороге. Мы проезжали по сельской местности, очень похожей на мой родной Иллинойс. Мне вдруг ужасно захотелось домой.
– Энн узнает, – сказал он.
– Что?
– Комбинезон Чарли. Она узнает его.
Мне хватило здравого смысла промолчать.
Мы продолжали ехать молча. Я начал думать о том, чего не сказал ему. О том, какой фальшивой казалась мне немецкая манера написания этих писем, особенно в свете сицилийской фразы – statti citto – произнесенной в телефонном разговоре с Кондоном, и раскрытого самим Кондоном бандитского значения «подбиси» на всех письмах. Последнее письмо также содержало подозрительное количество правильно написанных трудных слов наряду с написанными неправильно простыми короткими словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Наш план такой: через восемь часов после того, как мы получим денги, мы сообщим вам, где найти ребенка. Если будет какая-нибудь ловушка, то вся ответственность за последствия ляжет на вас.
– Что это значит? – спросил Брекинридж, взяв письмо. – Я имею в виду слова: «Обстоятельства не позволят нам передать вам ребенка, как вы этого хотите»?
– Я умолял его, – сказал Кондон, – повести меня туда, где содержится ребенок, чтобы убедиться, что он здоров и находится в безопасности.
– Если он не позволит нам увидеть ребенка перед выплатой денег, – мрачно проговорил Линдберг, – мы все равно заплатим их.
– В конце концов, – бодро проговорил Кондон, – этот парень до конца сдержал свое слово по отношению к нам. И мы сдержали свое слово по отношению к нему.
– Да, – сказал Линдберг, глаза его заблестели, взгляд их стал безумным. – Нет никаких оснований думать, что они не вернут моего сына, после того как получат свои деньги.
Я промолчал. Пытаться переубедить этих двух чудаков не имело смысла.
– Нам сейчас лучше всего составить наш ответ похитителям, – сказал Кондон, отечески кладя руку на плечо знаменитого гостя. – Для объявления в газете.
Мы сидели в гостиной. Кондон, Брекинридж и Линдберг долго и подробно обсуждали этот вопрос. Я в обсуждении не участвовал. Я думал о Чикаго, где, наверное, уже таял снег.
– Мы не можем позволить, чтобы переговоры затянулись надолго, – говорил Линдберг. – Если похитители потеряют терпение или газетчики пронюхают об этом, мой сын может поплатиться жизнью.
– Сэр, – сказал Кондон, – я думаю, для нас важно хотя бы попытаться увидеть ребенка до выплаты денег.
Я едва не свалился с кушетки: на этот раз старик сказал нечто дельное.
– Нет, – сказал Линдберг. – Наше положение не позволяет нам предъявлять какие-либо требования. Это их игра, нам придется соблюдать их правила. Поместите в газету объявление, которое они хотят.
В начале четвертого утра в гостиную вошла хорошенькая и строптивая дочь Кондона Майра и предложила нам слегка закусить в столовой. Я не знал, почему она вновь здесь, и не спрашивал. Правда, на этот раз она была несколько дружелюбнее, возможно, причиной этого было присутствие знаменитого полковника Линдберга; а приготовленные ею салат-оливье с курицей и напиток из лимонного сока были просто великолепны. Через полчаса мы начали расходиться, и Линдберг остановился у рояля в гостиной, где на пестрой шали лежал развернутый пакет.
Линдберг быстро и нетерпеливо взял сверток и сразу, словно он был горячим, передал его мне.
– Лучше нам вернуться, – сказал он, – и показать этот костюм Энн.
Я вел машину, а самый знаменитый в мире пилот был моим пассажиром. Довольно долго мы молчали. Мы приблизились к мосту Джорджа Вашингтона: его серебряная дуга едва различалась в темноте, зато прекрасно были видны движущиеся по нему над Гудзоном огни бесконечного потока машин. Мы влились в этот поток, и когда городской Нью-Джерси постепенно перешел в Нью-Джерси сельский, он заговорил:
– Вы считаете меня глупцом, не так ли, Нейт?
– Я считаю вас человеком, которому свойственно ошибаться. Проблема состоит в том, что большинство людей, которые дают вам советы, забывают об этом.
Он рассеянно смотрел в окно, в темноту. На нем по-прежнему были янтарные очки и кепка; он так ни разу и не снял их в течение всей поездки обратно.
– Скорее бы все это кончилось.
– Я вас понимаю.
Он взглянул на меня.
– Вы доверяете Кондону?
– Не очень.
– Вы думаете, он их пособник?
– Возможно. Или простофиля, которого водят за нос.
– А может быть, он именно такой, каким кажется?
– Какой это такой?
– Добросердечный старый патриот, который хочет помочь... – и он замолчал.
– Который хочет помочь «Одинокому Орлу»? Возможно. Но сейчас важнее ответить на вопрос, являются ли эти вымогатели людьми, у которых находится ваш сын.
– Вы думаете, он не у них?
– Они могут действовать на основании информации, полученной от слуг или от Микки Роснера. Например, им известно ничуть не больше того, что известно мне. А что вы обо мне знаете, черт возьми?
– Я знаю, что верю вам.
– Ну и зря. Вы не должны никому верить.
– Я доверяю своему внутреннему чутью.
– И что, ваше внутреннее чутье говорит вам, что «Джон» является одним из похитителей?
Он покачал головой из стороны в сторону, но потому, что хотел сказать «нет», – он думал о своем.
– Я хочу использовать все возможности, чтобы найти своего сына. И этот ночной комбинезон...
– Этот ночной комбинезон – стандартное изделие, Слим. На нем нет каких-либо знаков, по которым его можно было бы опознать. Он куплен в магазине. Таких комбинезонов тысячи, десятки тысяч.
– Вы не забыли, что я дал газетчикам неправильное описание этого костюма?
– Не забыл. Значит, этим вымогателям просто повезло или же они получили эту информацию от кого-то из слуг. Кстати, у меня возникла еще одна мысль. У вашего сына есть своя личная спальня в доме вашей жены в Энглвуде?
– Ну конечно есть.
– Сколько ночных комбинезонов, сколько точно таких комбинезонов, как этот, хранятся в шкафу в детской в Энглвуде?
– Я не знаю. Не думаю, что у нас есть точный список одежды ребенка.
– Правильно. И сколько у них слуг в этом доме? Около тридцати, и любой из них мог дать вымогателям описание этого комбинезона или стащить его из шкафа в детской. Этим можно объяснить, почему «Джону» с кладбища и его шайке понадобилось несколько дней, чтобы прислать эту пижаму. И почему она такая чистая.
Он промолчал.
– Кроме того, Кондон сам мог вытащить ночной комбинезон из шкафа в детской.
– Вы это серьезно?
– Он мог это сделать, как мог это сделать я. Мы оба спали в этой комнате. Я застал Кондона, когда он залез в ящик с игрушками вашего сына. Вы помните это?
Он нахмурился и ничего не сказал.
Я покачал головой и сосредоточил свое внимание на дороге. Мы проезжали по сельской местности, очень похожей на мой родной Иллинойс. Мне вдруг ужасно захотелось домой.
– Энн узнает, – сказал он.
– Что?
– Комбинезон Чарли. Она узнает его.
Мне хватило здравого смысла промолчать.
Мы продолжали ехать молча. Я начал думать о том, чего не сказал ему. О том, какой фальшивой казалась мне немецкая манера написания этих писем, особенно в свете сицилийской фразы – statti citto – произнесенной в телефонном разговоре с Кондоном, и раскрытого самим Кондоном бандитского значения «подбиси» на всех письмах. Последнее письмо также содержало подозрительное количество правильно написанных трудных слов наряду с написанными неправильно простыми короткими словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146