Сломлена банда, занимавшаяся похищением людей с целью выкупа, а ребенок вернулся домой целым и невредимым. Именно это теперь нужно общественности.
– Да мне же просто повезло.
– Везет только хорошим полицейским. Об этом деле узнала вся страна, и когда, разговаривая вчера с Линдбергом по телефону, я сообщил ему о твоем приезде, он воспринял эту новость с большим воодушевлением.
Мой скептицизм угасал, на смену ему приходило возбуждение.
– Но Элиот... почему ты предложил меня?
Его лицо осталось строгим и непроницаемым.
– Я не доверяю Айри и Уилсону, то есть я не доверяю их суждениям. Они хорошие следователи, только когда изучают бухгалтерские книги... но они не знают улицы, как знаешь ее ты.
– Ну, спасибо, но...
– Ты вот в чем должен отдавать себе отчет, Нейт. Мое предложение послать тебя туда было с энтузиазмом встречено в различных кругах.
– Но почему, черт возьми?
Он пожал плечами.
– Разные люди хотят, чтобы ты поехал туда по разным причинам.
– Например, каким?
Элиот перечислил их по пальцам.
– Линдберг хочет этого потому, что для него ты своего рода полицейский-герой, который спас ребенка. Я, посылая тебя туда, преследую свои цели. Но... в управлении есть люди, которые хотят, чтобы ты поехал туда, потому что считают, что в случае чего с тобой всегда можно будет договориться.
Я начал испытывать раздражение и переменил положение на стуле.
– И все из-за того, что когда-то я...
Он поднял руку.
– Нейт, я знаю. Дело Лингла помогло тебе стать сыщиком в штатском. Но оно также преподнесло тебе урок, которого ты не ожидал. Я полагаю, ты до сих пор носишь браунинг, которым твой отец...
После секундного замешательства я кивнул.
Он вяло улыбнулся.
– У меня мало связей среди полицейских, Нейт. Ты один из немногих людей в чикагской полиции, кому я могу доверять. Я уверен в тебе, а те люди, которые думают, что тебя можно купить за десять долларов, ошибаются.
– Ты чертовски прав, Элиот, – сказал я. – Для этого потребуется по крайней мере сто долларов.
Он не знал, улыбнуться ему или нет, и просто покачал головой.
– Нам пора, – сказал он, вставая. – Я хочу, чтобы ты послушал, что скажет Снорки.
* * *
Тюрьма графства Кук находилась в Вест-Сайде недалеко от места, где я дежурил раньше, в Боханке, квартале, куда мэр Сермак переместил и тюрьму, и суд графства. Его честь сделал это, как он заявил, «для развития недвижимости в районе». Это было самым откровенным заявлением, которое когда-либо делал чикагский мэр.
Помощник начальника тюрьмы Джон Домен отвез нас в железном лифте на пятый этаж, и мы оказались перед массивной, огороженной железной решеткой дверью, на которой была надпись: «Секция». Домен повернул два раза тяжелый ключ в замке, открыл дверь, и мы увидели решетку, за которой находилась огромная, светлая, забетонированная комната – камера Альфонса Капоне; камера, которая свободно могла вместить пятнадцать человек, тем более что учреждение это было ужасно перенаселенным. Снаружи у решетки лицом к камере сидел дежурный с дубинкой на ремне.
Я много лет жил в королевстве Снорки и теперь с некоторым волнением приближался к тронному залу монарха, хотя он и был сделан из бетона и стали.
Капоне, который был не в серой тюремной робе, но в синем фланелевом костюме и коричневой рубашке без галстука, играл за столом в карты с единственным своим соседом по камере – маленьким, симпатичным молодым человеком лет девятнадцати. Когда мы поднимались в лифте, Домен поделился с нами, что Капоне дали сокамерника, чтобы он проводил с ним время за игрой в мяч и карты. Теперь, когда я глядел на этого субтильного белокожего паренька, выражение «игра в мяч» обретало для меня новый смысл.
– Несс! – воскликнул Капоне, поднялся и подошел к решетке с протянутой громадной рукой.
На лице Элиота появилась слабая ироническая улыбка, когда он пожимал руку, просунутую через решетку.
– Мы не обижаемся друг на друга, правда? – проговорил Капоне с обезоруживающей улыбкой.
– Разумеется, – сказал Элиот.
Капоне отнюдь не был гигантом, как предполагали многие, кроме того, как и его противник Элиот Несс, он был гораздо моложе, чем думали люди: ему было, пожалуй, тридцать два или тридцать три года. Однако плечи его были широкими, как у спортсмена, а голова круглой, как тыква. Его полное лицо создавало обманчивое впечатление – толстым он не был.
Что меня действительно поразило, так это его глаза: зеленовато-серые, маленькие, круглые и сверкающие, наполовину скрытые черными густыми бровями, сходящимися на переносице.
Его большие мускулистые руки смотрелись очень эффектно, когда он положил их на прутья решетки, однако ноги его в черных кожаных туфлях с острыми носками были маленькими, почти изящными.
– Есть какие-нибудь новости? – с озабоченным видом спросил Капоне.
– Что тебя интересует, Аль? – ответил Несс встречным вопросом.
– Ребенок!
– Никаких.
Капоне скорбно вздохнул.
Я стоял позади Несса, возле сидящего охранника. Элиот не представил меня, и Капоне не обращал на меня никакого внимания. Да и зачем мне было вмешиваться в разговор старых приятелей?
Кроме того, мне было весело от мысли, что Капоне, возможно, принял меня за Неприкасаемого.
– Поймите, мистер Несс, я не прошу, чтобы мне делали уступки. Если я ничего не смогу сделать для этого ребенка, бросьте, черт возьми, меня обратно в тюрьму.
– По-моему, ты и так в тюрьме, Аль.
– Послушайте, я знаю, как вы ко мне относитесь. Но если меня выпустят отсюда, я дам любую подписку, какую попросят. Если, конечно, они заинтересованы в том, чтобы ребенок вернулся к родителям.
Капоне старался, чтобы его беспокойство за судьбу Чарльза Линдберга-младшего прозвучало искренне, но слова его больше походили на угрозу.
– Можете сопровождать меня, Несс, если хотите. Не отходите от меня ни днем ни ночью, пока мы не вернем ребенка родителям.
– Кроме тебя и меня, никого не будет, а, Аль?
– А сюда я пришлю своего младшего брата, который останется в тюрьме вместо меня до моего возвращения. Неужели вы думаете, что я предам своего родного брата и оставлю его здесь? Я не сделаю этого, хотя мне бы очень хотелось сбежать от великого Элиота Несса!
Несс промолчал; за него все сказала его слабая ироническая улыбка.
Серое лицо Капоне начало краснеть. Веки его зеленовато-серых глаз приподнялись. Смазливый парнишка в камере раскладывал пасьянс, не обращая на нас внимания. Солнечный свет, проникающий через зарешеченные окна, рисовал на полу узоры.
Капоне попытался превратить свой гнев в душевный порыв.
– Дайте мне возможность показать, на что я способен! В течение двадцати четырех часов я уже буду знать, находится ли ребенок в руках профессиональной преступной организации, или его похитил преступник, промышляющий в одиночку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Да мне же просто повезло.
– Везет только хорошим полицейским. Об этом деле узнала вся страна, и когда, разговаривая вчера с Линдбергом по телефону, я сообщил ему о твоем приезде, он воспринял эту новость с большим воодушевлением.
Мой скептицизм угасал, на смену ему приходило возбуждение.
– Но Элиот... почему ты предложил меня?
Его лицо осталось строгим и непроницаемым.
– Я не доверяю Айри и Уилсону, то есть я не доверяю их суждениям. Они хорошие следователи, только когда изучают бухгалтерские книги... но они не знают улицы, как знаешь ее ты.
– Ну, спасибо, но...
– Ты вот в чем должен отдавать себе отчет, Нейт. Мое предложение послать тебя туда было с энтузиазмом встречено в различных кругах.
– Но почему, черт возьми?
Он пожал плечами.
– Разные люди хотят, чтобы ты поехал туда по разным причинам.
– Например, каким?
Элиот перечислил их по пальцам.
– Линдберг хочет этого потому, что для него ты своего рода полицейский-герой, который спас ребенка. Я, посылая тебя туда, преследую свои цели. Но... в управлении есть люди, которые хотят, чтобы ты поехал туда, потому что считают, что в случае чего с тобой всегда можно будет договориться.
Я начал испытывать раздражение и переменил положение на стуле.
– И все из-за того, что когда-то я...
Он поднял руку.
– Нейт, я знаю. Дело Лингла помогло тебе стать сыщиком в штатском. Но оно также преподнесло тебе урок, которого ты не ожидал. Я полагаю, ты до сих пор носишь браунинг, которым твой отец...
После секундного замешательства я кивнул.
Он вяло улыбнулся.
– У меня мало связей среди полицейских, Нейт. Ты один из немногих людей в чикагской полиции, кому я могу доверять. Я уверен в тебе, а те люди, которые думают, что тебя можно купить за десять долларов, ошибаются.
– Ты чертовски прав, Элиот, – сказал я. – Для этого потребуется по крайней мере сто долларов.
Он не знал, улыбнуться ему или нет, и просто покачал головой.
– Нам пора, – сказал он, вставая. – Я хочу, чтобы ты послушал, что скажет Снорки.
* * *
Тюрьма графства Кук находилась в Вест-Сайде недалеко от места, где я дежурил раньше, в Боханке, квартале, куда мэр Сермак переместил и тюрьму, и суд графства. Его честь сделал это, как он заявил, «для развития недвижимости в районе». Это было самым откровенным заявлением, которое когда-либо делал чикагский мэр.
Помощник начальника тюрьмы Джон Домен отвез нас в железном лифте на пятый этаж, и мы оказались перед массивной, огороженной железной решеткой дверью, на которой была надпись: «Секция». Домен повернул два раза тяжелый ключ в замке, открыл дверь, и мы увидели решетку, за которой находилась огромная, светлая, забетонированная комната – камера Альфонса Капоне; камера, которая свободно могла вместить пятнадцать человек, тем более что учреждение это было ужасно перенаселенным. Снаружи у решетки лицом к камере сидел дежурный с дубинкой на ремне.
Я много лет жил в королевстве Снорки и теперь с некоторым волнением приближался к тронному залу монарха, хотя он и был сделан из бетона и стали.
Капоне, который был не в серой тюремной робе, но в синем фланелевом костюме и коричневой рубашке без галстука, играл за столом в карты с единственным своим соседом по камере – маленьким, симпатичным молодым человеком лет девятнадцати. Когда мы поднимались в лифте, Домен поделился с нами, что Капоне дали сокамерника, чтобы он проводил с ним время за игрой в мяч и карты. Теперь, когда я глядел на этого субтильного белокожего паренька, выражение «игра в мяч» обретало для меня новый смысл.
– Несс! – воскликнул Капоне, поднялся и подошел к решетке с протянутой громадной рукой.
На лице Элиота появилась слабая ироническая улыбка, когда он пожимал руку, просунутую через решетку.
– Мы не обижаемся друг на друга, правда? – проговорил Капоне с обезоруживающей улыбкой.
– Разумеется, – сказал Элиот.
Капоне отнюдь не был гигантом, как предполагали многие, кроме того, как и его противник Элиот Несс, он был гораздо моложе, чем думали люди: ему было, пожалуй, тридцать два или тридцать три года. Однако плечи его были широкими, как у спортсмена, а голова круглой, как тыква. Его полное лицо создавало обманчивое впечатление – толстым он не был.
Что меня действительно поразило, так это его глаза: зеленовато-серые, маленькие, круглые и сверкающие, наполовину скрытые черными густыми бровями, сходящимися на переносице.
Его большие мускулистые руки смотрелись очень эффектно, когда он положил их на прутья решетки, однако ноги его в черных кожаных туфлях с острыми носками были маленькими, почти изящными.
– Есть какие-нибудь новости? – с озабоченным видом спросил Капоне.
– Что тебя интересует, Аль? – ответил Несс встречным вопросом.
– Ребенок!
– Никаких.
Капоне скорбно вздохнул.
Я стоял позади Несса, возле сидящего охранника. Элиот не представил меня, и Капоне не обращал на меня никакого внимания. Да и зачем мне было вмешиваться в разговор старых приятелей?
Кроме того, мне было весело от мысли, что Капоне, возможно, принял меня за Неприкасаемого.
– Поймите, мистер Несс, я не прошу, чтобы мне делали уступки. Если я ничего не смогу сделать для этого ребенка, бросьте, черт возьми, меня обратно в тюрьму.
– По-моему, ты и так в тюрьме, Аль.
– Послушайте, я знаю, как вы ко мне относитесь. Но если меня выпустят отсюда, я дам любую подписку, какую попросят. Если, конечно, они заинтересованы в том, чтобы ребенок вернулся к родителям.
Капоне старался, чтобы его беспокойство за судьбу Чарльза Линдберга-младшего прозвучало искренне, но слова его больше походили на угрозу.
– Можете сопровождать меня, Несс, если хотите. Не отходите от меня ни днем ни ночью, пока мы не вернем ребенка родителям.
– Кроме тебя и меня, никого не будет, а, Аль?
– А сюда я пришлю своего младшего брата, который останется в тюрьме вместо меня до моего возвращения. Неужели вы думаете, что я предам своего родного брата и оставлю его здесь? Я не сделаю этого, хотя мне бы очень хотелось сбежать от великого Элиота Несса!
Несс промолчал; за него все сказала его слабая ироническая улыбка.
Серое лицо Капоне начало краснеть. Веки его зеленовато-серых глаз приподнялись. Смазливый парнишка в камере раскладывал пасьянс, не обращая на нас внимания. Солнечный свет, проникающий через зарешеченные окна, рисовал на полу узоры.
Капоне попытался превратить свой гнев в душевный порыв.
– Дайте мне возможность показать, на что я способен! В течение двадцати четырех часов я уже буду знать, находится ли ребенок в руках профессиональной преступной организации, или его похитил преступник, промышляющий в одиночку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146