Он убедился в этом еще на войне.
— Этот случай нельзя упустить. Если хотите, я могу поговорить с людьми,— предложил он.
— О чем? — мягко спросил Арделяну.
— О поместье барона Паппа, которое необходимо.. поймите меня... необходимо экспроприировать. Товарищ,— почти с мольбой обратился он к Мохаю,— вы потеряли столько времени!.. Люди вернулись с фронта, ждали, надеялись. Им столько наговорили о земле. И никто словом не обмолвился об этом проклятом поместье, которое они ненавидят и мечтают получить.
Джеордже замолчал, удивленный внутренним отзвуком своих слов. Чудо начинало совершаться. Собеседники не знали об этом, он не мог объяснить им, но ему было очень хорошо.
— Как? — бросился Арделяну к Мохаю. — Вы ничего не сделали в этом направлении?
— Нельзя было! — воскликнул тот. — Комендант, бешеный пес, заявил, что расстреляет на месте каждого, кто наговорит об этом... Поместье маленькое, его все равно не хватит на всех. Не помню, как выразился комендант, что это якобы даже не поместье, а образцовая ферма... Там побывал американский журналист, друг Рузвельта, — Но ведь поместье входит в пределы волости Лунка? — спросил Арделяну.
— Да.
— Хорошо. Я сегодня же поеду туда. До вечера создадим там комиссию для раздела земли между крестьянами. А ты, товарищ Мохай, ответишь перед партией. Почему ты не сообщил партии об этом, боялся, что и там найдутся коменданты?
— Опыта у меня нет,— вздохнул старик,— учиться надо много...
— Чему вы смеетесь? — с удивлением обратился Арделяну к Джеордже.
Джеордже в самом деле улыбался, и от этой улыбки лицо его стало неожиданно молодым.
— Я смеюсь, потому что рад... Здесь чувствуешь, что живешь...
«Здесь сердце революции»,— хотелось добавить ему.
На улице захлопали выстрелы. Все замолчали и озабоченно прислушались. Мохай закрыл лицо руками. В комнату, шатаясь, ввалился парень со следами побоев на лице.
— Прибыли рабочие из Арада! —крикнул он.
— Пошли,— сказал Арделяну. — Думаю, что теперь все будет в порядке.
Прежде чем выйти, он застегнулся на все пуговицы и пригладил волосы. Губы у него слегка дрожали.
— Я поговорю с людьми,— предложил Джеордже. Арделяну кивнул головой.
Толпа вынесла Митру из котловины. Никто не обращал на него внимания, как на случайно затесавшееся среди людей бревно, которое не падает на землю из-за тесноты. Первое время Митру отдался на волю толпы, но потом начал наносить удары локтями направо, налево, куда попало. Его беспокоила судьба старухи и свиньи и совсем не интересовало, что происходит вокруг. Пусть дерутся, если хотят, убивают друг друга, ему нечего с ними делить. Прежде чем банда Пику проникла на базар, Митру удалось уцепиться за ствол ракиты и вырваться таким образом из общего потока. Его разбирал смех — делайте что хотите, а я отсюда не двинусь. Когда вокруг стало посвободнее, он решил пойти назад, но это оказалось невозможным — толпа все прибывала. Митру углубился в боковые улочки и в конце концов заблудился. Усталый и голодный, он присел на скамейку у чьей-то закрытой калитки и вскоре заметил, что время от времени занавеска на окне поднимается и кто-то изнутри посматривает на улицу.
Митру успокаивал себя, что в конце концов старухе удастся как-нибудь вывернуться, «Кому нужна эта развалина», — подумал он, но тотчас же спохватился. Он по-своему любил старую Анну, возможно, потому, что немного побаивался ее. Ему хотелось быть похожим на нее — не принимать все близко к сердцу. Но, очевидно, прежние люди были другой закваски, а потом они выродились... «Плохо придется тому, кто к ней пристанет,— думал он. — Угостит топором, спуску не даст».
Митру прислушался к шуму на площади, но в ушах гудело, и он ничего не мог разобрать. Перед отъездом Эмилия угостила его кофе с молоком. Он выпил его с чувством горечи, думая, что сынишка его никогда не пробовал ничего подобного. А может быть, Фэникэ отказался бы от кофе, не зная, что это такое. Что ярмарку сорвали, беда невелика, меньше расстройства. Флорица нуждалась в стольких вещах. Она ничего не говорила, но он знал, что ей нужно, и переживал, словно сам нуждался во всем этом. Хватило бы денег хоть на красную тряпку, Флорица была б счастлива и этим. Митру стал делать сложные подсчеты, заранее зная, что ничего не получится,—- слишком не везло за последнее время, но ему было приятно хотя бы думать об этом. Чем черт не шутит — может, все и наладится к лучшему... На деньги, вырученные от продажи полагающейся ему от директора пшеницы и кукурузы, он построит к зиме дом. С едой будет трудней — у них не останется ни зернышка, а в долги залезать нельзя. У Митру сжималось горло при одной только мысли, что тогда ему придется просить об отсрочке долга. Да и покурить иногда не мешает, а табаку не осталось ни крошки. Хорошо еще, что я дурака не свалял. Когда приехал в село, всех хотел убить. Гэврилэ, слава богу, открыл мне глаза. А может, перейти и мне в баптистскую веру, ведь у них не зазорно прийти в молельню плохо одетым. Да и Флорице понравится петь в хоре — голос у нее хороший, а в церкви Грозуца разве допустит? Если бы в Лунке было три церкви, он пел бы во всех трех, пусть дивятся все, каким голосом наградил его бог. Сколько сейчас может быть времени? — продолжал думать Митру и вспомнил о золотых наручных часах, снятых им однажды с убитого немца, но отданных в соседнем селе за литр палинки. Вот если бы не отдавал...
Здесь и нашли его Глигор Хахэу и Битуша. Пьяные, они так галдели, что на них напустились из-за закрытых ворот все уличные собаки. Но Митру удивило другое. Оба были нагружены различным скарбом: платьями, пиджаками, в руках одного из них сверкала новехонькая кастрюля. Глигор нес, перекинув через плечо, желтое шелковое одеяло, конец которого тащился по грязи. Они узнали Митру, плюхнулись рядом и принялись обнимать и целовать его, обслюнявив все лицо. Оба выглядели безмерно счастливыми, хохотали до упаду, икали, поминутно плевались и не могли вымолвить ни одного разумного слова.
От Битуши можно было всего ожидать. Драчун и пьяница, всегда веселый, несмотря на свои лохмотья, Битуша батрачил у Пику, где и останется до старости, если тот его пожалеет и не выгонит на все четыре стороны. Но Глигор? При всем его саженном росте и огромной силе (парень легко носил по два мешка зерна и охотно взвалил бы на себя еще один, да люди не разрешали — боялись, что надорвется), Глигор отличался добротой и стеснительностью, краснея по всякому поводу, и не мог связать и двух слов, так как тотчас же смущался и окончательно терял дар речи.
Митру так и не удалось ничего от них узнать. Глигор обхватил его своими ручищами так, что он не мог сдвинуться с места, а Битуша втиснул ему между зубов горлышко бутылки с крепкой, как огонь, водкой и заставил пить до тех пор, пока у Митру не полезли глаза на лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Этот случай нельзя упустить. Если хотите, я могу поговорить с людьми,— предложил он.
— О чем? — мягко спросил Арделяну.
— О поместье барона Паппа, которое необходимо.. поймите меня... необходимо экспроприировать. Товарищ,— почти с мольбой обратился он к Мохаю,— вы потеряли столько времени!.. Люди вернулись с фронта, ждали, надеялись. Им столько наговорили о земле. И никто словом не обмолвился об этом проклятом поместье, которое они ненавидят и мечтают получить.
Джеордже замолчал, удивленный внутренним отзвуком своих слов. Чудо начинало совершаться. Собеседники не знали об этом, он не мог объяснить им, но ему было очень хорошо.
— Как? — бросился Арделяну к Мохаю. — Вы ничего не сделали в этом направлении?
— Нельзя было! — воскликнул тот. — Комендант, бешеный пес, заявил, что расстреляет на месте каждого, кто наговорит об этом... Поместье маленькое, его все равно не хватит на всех. Не помню, как выразился комендант, что это якобы даже не поместье, а образцовая ферма... Там побывал американский журналист, друг Рузвельта, — Но ведь поместье входит в пределы волости Лунка? — спросил Арделяну.
— Да.
— Хорошо. Я сегодня же поеду туда. До вечера создадим там комиссию для раздела земли между крестьянами. А ты, товарищ Мохай, ответишь перед партией. Почему ты не сообщил партии об этом, боялся, что и там найдутся коменданты?
— Опыта у меня нет,— вздохнул старик,— учиться надо много...
— Чему вы смеетесь? — с удивлением обратился Арделяну к Джеордже.
Джеордже в самом деле улыбался, и от этой улыбки лицо его стало неожиданно молодым.
— Я смеюсь, потому что рад... Здесь чувствуешь, что живешь...
«Здесь сердце революции»,— хотелось добавить ему.
На улице захлопали выстрелы. Все замолчали и озабоченно прислушались. Мохай закрыл лицо руками. В комнату, шатаясь, ввалился парень со следами побоев на лице.
— Прибыли рабочие из Арада! —крикнул он.
— Пошли,— сказал Арделяну. — Думаю, что теперь все будет в порядке.
Прежде чем выйти, он застегнулся на все пуговицы и пригладил волосы. Губы у него слегка дрожали.
— Я поговорю с людьми,— предложил Джеордже. Арделяну кивнул головой.
Толпа вынесла Митру из котловины. Никто не обращал на него внимания, как на случайно затесавшееся среди людей бревно, которое не падает на землю из-за тесноты. Первое время Митру отдался на волю толпы, но потом начал наносить удары локтями направо, налево, куда попало. Его беспокоила судьба старухи и свиньи и совсем не интересовало, что происходит вокруг. Пусть дерутся, если хотят, убивают друг друга, ему нечего с ними делить. Прежде чем банда Пику проникла на базар, Митру удалось уцепиться за ствол ракиты и вырваться таким образом из общего потока. Его разбирал смех — делайте что хотите, а я отсюда не двинусь. Когда вокруг стало посвободнее, он решил пойти назад, но это оказалось невозможным — толпа все прибывала. Митру углубился в боковые улочки и в конце концов заблудился. Усталый и голодный, он присел на скамейку у чьей-то закрытой калитки и вскоре заметил, что время от времени занавеска на окне поднимается и кто-то изнутри посматривает на улицу.
Митру успокаивал себя, что в конце концов старухе удастся как-нибудь вывернуться, «Кому нужна эта развалина», — подумал он, но тотчас же спохватился. Он по-своему любил старую Анну, возможно, потому, что немного побаивался ее. Ему хотелось быть похожим на нее — не принимать все близко к сердцу. Но, очевидно, прежние люди были другой закваски, а потом они выродились... «Плохо придется тому, кто к ней пристанет,— думал он. — Угостит топором, спуску не даст».
Митру прислушался к шуму на площади, но в ушах гудело, и он ничего не мог разобрать. Перед отъездом Эмилия угостила его кофе с молоком. Он выпил его с чувством горечи, думая, что сынишка его никогда не пробовал ничего подобного. А может быть, Фэникэ отказался бы от кофе, не зная, что это такое. Что ярмарку сорвали, беда невелика, меньше расстройства. Флорица нуждалась в стольких вещах. Она ничего не говорила, но он знал, что ей нужно, и переживал, словно сам нуждался во всем этом. Хватило бы денег хоть на красную тряпку, Флорица была б счастлива и этим. Митру стал делать сложные подсчеты, заранее зная, что ничего не получится,—- слишком не везло за последнее время, но ему было приятно хотя бы думать об этом. Чем черт не шутит — может, все и наладится к лучшему... На деньги, вырученные от продажи полагающейся ему от директора пшеницы и кукурузы, он построит к зиме дом. С едой будет трудней — у них не останется ни зернышка, а в долги залезать нельзя. У Митру сжималось горло при одной только мысли, что тогда ему придется просить об отсрочке долга. Да и покурить иногда не мешает, а табаку не осталось ни крошки. Хорошо еще, что я дурака не свалял. Когда приехал в село, всех хотел убить. Гэврилэ, слава богу, открыл мне глаза. А может, перейти и мне в баптистскую веру, ведь у них не зазорно прийти в молельню плохо одетым. Да и Флорице понравится петь в хоре — голос у нее хороший, а в церкви Грозуца разве допустит? Если бы в Лунке было три церкви, он пел бы во всех трех, пусть дивятся все, каким голосом наградил его бог. Сколько сейчас может быть времени? — продолжал думать Митру и вспомнил о золотых наручных часах, снятых им однажды с убитого немца, но отданных в соседнем селе за литр палинки. Вот если бы не отдавал...
Здесь и нашли его Глигор Хахэу и Битуша. Пьяные, они так галдели, что на них напустились из-за закрытых ворот все уличные собаки. Но Митру удивило другое. Оба были нагружены различным скарбом: платьями, пиджаками, в руках одного из них сверкала новехонькая кастрюля. Глигор нес, перекинув через плечо, желтое шелковое одеяло, конец которого тащился по грязи. Они узнали Митру, плюхнулись рядом и принялись обнимать и целовать его, обслюнявив все лицо. Оба выглядели безмерно счастливыми, хохотали до упаду, икали, поминутно плевались и не могли вымолвить ни одного разумного слова.
От Битуши можно было всего ожидать. Драчун и пьяница, всегда веселый, несмотря на свои лохмотья, Битуша батрачил у Пику, где и останется до старости, если тот его пожалеет и не выгонит на все четыре стороны. Но Глигор? При всем его саженном росте и огромной силе (парень легко носил по два мешка зерна и охотно взвалил бы на себя еще один, да люди не разрешали — боялись, что надорвется), Глигор отличался добротой и стеснительностью, краснея по всякому поводу, и не мог связать и двух слов, так как тотчас же смущался и окончательно терял дар речи.
Митру так и не удалось ничего от них узнать. Глигор обхватил его своими ручищами так, что он не мог сдвинуться с места, а Битуша втиснул ему между зубов горлышко бутылки с крепкой, как огонь, водкой и заставил пить до тех пор, пока у Митру не полезли глаза на лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159