Гости много пили, а Октавиап Сабин, муж Аннуцы, у которого был хороший голос, так пел, что жители Лунки долго не могли забыть и даже через много лет, когда он приезжал к ним в деревню, все просили его спеть в церкви Апостола Запричастный стих.
Уже изрядно опьянев, хотя этого нельзя было заметить ни по походке, ни по разговору, Анна с горечью подумала, что с этого дня наступил конец ее владычеству.
Через несколько недель они переехали всей семьей в казенное каменное здание школы. В новом хозяйстве псе заботы снова легли на плечи Анны. Она ухаживала свиньями, доила корову, пересчитывала цыплят, собирала яйца, пекла хлеб, а летом во время полевых ра-бот не уходила с поля, следя за тем, чтобы Думитру, который обрабатывал их югэры, не ошибался при дележе.
Дела в хозяйстве шли все лучше, и сельская интеллигенция, прежде косившаяся на Джеордже за его единств ионный деревянный чемоданчик, перевязанный бечевкой, теперь охотно приняла его в свою среду; вскоре Дже ордже даже стал задавать тон в их обществе.
Из пятнадцати югэров школьной земли Джеордже предпочитая отдавать их Эмилии. Та хоть знала, как поступить с ними: дом у нее был полная чаша — новая мебель, портреты на стенах, одежда, белье, посуда.
Потом пошли внуки. У Аннуцы родился Андрей, у Эмилии — Дан. Каждое лето Аныуца с мужем приезжали в Лунку, и мальчики росли вместе, как братья. Однажды, глядя, как они копошатся на солнце, как два розовых червячка, старуха подумала с неожиданной радостью, которая заполнила ее всю: «Боже, какое великое чудо таит в себе жизнь. Люди рождаются, растут и умирают, когда приходит их час... А после них рождаются другие, и так до тех пор, пока господь не положит конец жизни на земле...»
О своей смерти Анна не задумывалась. В шкафу уже было приготовлено все необходимое: полотенца для священников и дьячков, черное платье, туфли, которым никогда не суждено прикоснуться к земле, свечи и столбики мелких денег. На каждом из них было помечено: «Для господина священника», «Для певчих», «Для нищих», Однажды зимой погиб деверь Анны — Думитру Моц. Под ним проломился лед на Теузе, и он больше двух часов провозился по пояс в ледяной воде, пока не вытащил на берег телегу и лошадь. Джеордже одолжил их у Гэврилэ Урсу. Все родственники, даже самые дальние, кинулись, чтобы взять его сына Митру к себе, а заодно и его югэр земли. Но Джеордже оставил Митру у себя, чтобы тот смог закончить семь классов и попутно помогать им по хозяйству. Землю мальчика записали на имя Анны, а причитающиеся ему деньги положили в шкаф, чтобы Митру было с чем начинать жизнь, когда ему исполнится восемнадцать лет.
Худой и вспыльчивый, Митруц был любознательным и работящим мальчуганом. Первые месяцы в доме директора он робел и испуганно вздрагивал каждый раз, когда кто-нибудь заговаривал с ним. Анна снова успокоилась — нашлось кем командовать, кого муштровать. Целый день она пилила мальчика, а когда заставала его с книгой или за уроками, то кричала: — Брось это, паренек, книгами сыт не будешь! Лучше работай, чтобы мы были довольны и пожалели тебя, когда вырастешь...
Митруц вскакивал, покорно откладывал в сторону книгу или тетрадь и шел туда, куда его посылала Анна. Но в то же время он все более враждебно посматривал на старуху, и Анна то и дело ловила на себе его острые, как сверла, глаза, в которых вспыхивал злобный огонек. Митруц никогда не был разговорчивым, а теперь из него трудно было выжать и че.тыре-пять слов в день. Это выводило Айну из себя. Ей хотелось каждый день выслушивать от него слова благодарности, видеть его заискивающим и покорным, а так как Митруц был далек от этого, она стала подозревать его в каких-то темных умыслах.
Теперь ей было о ком позлословить, когда в дом заходила какая-нибудь старуха-соседка. Они усаживались на солнышке, и Анна начинала жаловаться на неблагодарность окружающих. В пример она приводила того сироту, который должен был бы с утра до вечера молить бога о ее здоровье, а вместо этого, конечно, проклинает ее и желает ей гибели. Она умышленно повышала голос, чтобы неблагодарный слышал.
Однажды терпение Митруца лопнуло. Он подскочил к ней и закричал смешным, срывающимся голосом:
— Да оставь меня наконец в покое, тетя Анна! Что тебе от меня надо? Лучше бы помолчала. Стыдно, ведь старая женщина, а жить не даешь. Отца водила за нос до самой смерти, сказала, что приехали богачами, и заставила работать, как раба. Обещала ему, что поможешь мне учиться в школе, стать барином. Не боишься бога. Одной ногой в могиле, а не боишься.
Митруц грохнул о землю кувшин, повернулся на каблуках и выбежал со двора. Он не явился ни к ужину, ни утром на другой день.
Анна не спала всю ночь. Беспокоилась. Ее не пугало, как отнесется к этому Джеордже, что скажут на селе, по она никак не могла понять, на что мог рассердиться этот сопляк. А утром, когда Джеордже спросил, где Митруц, ей захотелось от стыда провалиться сквозь землю. Старуха вся покраснела.
— Он осерчал... на меня... и ушел.., — заикаясь, пробормотала она.
— Этого только не хватало!—вскричала Эмилия.— Джеордже, беги скорее за ним... Ах, мама, мама...
Через час Джеордже вернулся, держа за плечи плачущего навзрыд Митруца. Увидев, что Эмилия бросилась навстречу мальчику и расцеловала его в обе щеки, старуха отправилась к себе в комнату и принялась складывать вещи в большую плетеную корзину. Когда Эмилия вошла, чтобы отчитать Анну, старуха стояла на коленях и кулаками уминала вещи в корзине.
— Что ты тут делаешь, мама?— удивилась Эмилия.
— Ничего... Мне нечего делать у вас... вы стали господами... Но знай, что я заставлю тебя заплатить мне за все годы, пока я была у тебя в услужении, а если не заплатишь, подам в суд. Землю продам, разорюсь на адвокатов, но не отступлю! Я еду в Арад к моей бедной Аннуце, хоть и была для нее сущей змеей ради тебя и твоего муженька, чтобы вы могли благоденствовать, жирели тут от добра, издевались надо мной и держали меня зимой в этой холодной комнате, чтобы сдохла от ревматизма.
Когда Эмилия заплакала, потрясенная этой неожиданной вспышкой, старуха поняла, что она по-прежнему самая сильная в доме. Она продолжала уминать вещи, хотя ей хотелось смеяться от радости.
— Джеордже, Джеордже!—закричала Эмилия.— Пойди сюда, мама хочет уехать от нас...
— Что случилось, мама?— спросил, вбегая в комнату, Джеордже.
— Ничего. Тому, кто меня не любит, я плачу тем же. К обеду, однако, старуха забыла об отъезде, уселась
во главе стола и начала резать хлеб.
— Ну, ты, как тебя там!— кричала она, словно вспомнив о чем-то. — Иди сюда, я дам тебе свежего хлеба.
— Не пойду,— послышался из-за печки обиженный голос Митруца. — Не люблю свежего хлеба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159