Все окружили Джеордже, возбужденно галдя, тянули его за полы шинели. Здесь были растроганный до слез поп Иожа, Кордиш, от которого так и несло цуйкой, писарь Мелиуцэ в блестящем, как жесть, смокинге и маленький сборщик налогов Покоро-дица, монотонно бубнивший: «Добро пожаловать. С приездом... Да здравствует...» На пороге, освещенная падавшим изнутри желтым светом лампы, стиснув руки, стояла Эмилия. Она видела, как Джеордже, высокий и стройный, неловко слезает с телеги... идет к ней широкими шагами... Зубы у нее стучали от сдерживаемых рыданий.
Не успев даже рассмотреть мужа, Эмилия спрятала лицо на его груди, прижавшись к грубой ворсистой шинели, пахнувшей дешевым табаком, дымом и грязью. Они не успели сказать друг другу ни слова. Гости повалили в дом и разлучили их. Только теперь Эмилия ясно разглядела его: глаза в сетке морщин, пересохшие губы, худую шею с выступавшим кадыком, пустой рукав, засунутый за ремень. Вся бурлившая в ней радость словно ушла в землю, она почувствовала, что близка к обмороку, и оперлась о стол.
Все эти годы образ мужа не покидал ее, и часто по ночам она вспоминала его знакомые ласки, а теперь перед ней стоял какой-то другой, постаревший мужчина. И в эту первую, самую трудную, минуту встречи банда нахалов не давала им остаться вдвоем.
— Пожалуйте в дом,— резко, почти грубо сказала она. — Я приготовлю тебе помыться и переодеться, Джеордже...
— Мы собрались здесь... на радостях! На радостях! — кричал Кордиш, пьяно вертя головой. — И цуйки хватили... Окосели... на радостях...
Поп Иожа взял его за плечо и втолкнул в дверь.
— Где мама? — спросил Джеордже. — Спит... Тоже напилась.
Эмилия помогла мужу раздеться и с раздражением показала на соседнюю комнату, где голосили пьяные гости.
— Только их не хватало.
В комнату вошли Дан и Суслэнеску. , — я чуть было не забыл,— засмеялся Джеордже. — Господин Суслэнеску приехал работать к нам в школу. Мы приютим его на несколько дней... Моя жена...
— Целую ручки, сударыня,— поклонился Суслэнеску. — Мне очень неловко досаждать вам своей персоной... в момент, когда...
— Пустяки, мы очень рады, что нашего полку прибыло,— улыбнулась Эмилия, и, хотя улыбка была натянутой, все лицо ее преобразилось и просветлело.
Суслэнеску заключил из этого, что жена директора умеет прекрасно владеть собой. Ему было очень неловко перед этими людьми, которые только и ждали, чтобы остаться вдвоем. Несмотря на скромную и несколько старомодную одежду, Эмилия показалась ему очень красивой. Это впечатление усиливалось благодаря какой-то внутренней силе, исходившей от нее.
Это была высокая плотная женщина с орлиным носом и прекрасными большими черными глазами, опушенными длинными изогнутыми ресницами, которые, когда она прикрывала глаза, отбрасывали тень на щеки.
Эмилия налила в таз воды. Суслэнеску, направившийся было к нему, чтобы умыться, застыл на месте, видя, каких трудов стоит Джеордже намылиться одной левой рукой.
— Пойдемте в столовую,— позвала их Эмилия,— Джеордже, ты не хочешь переодеться?
Тот лишь угрюмо покачал головой. Они прошли через небольшую комнату, освещенную лампадой, висевшей над огромной кроватью с грудой подушек. На кровати кто-то храпел. Эмилия ущипнула Джеордже за руку и зашикала на них, чтобы они не разбудили спящую.
В большой комнате на двух сдвинутых столах были расставлены всякие яства: ветчина, свиной студень, сало, колбаса. В наполовину опорожненных бутылках искрилась цуйка. Появление Джеордже было встречено взрывом радостных воплей. Но эти пьяные возгласы говорили о том, что гостей скорее радует предлог для новой выпивки, чем возвращение Джеордже.
— Кушайте, пожалуйста!.. Прошу вас! — угощала Эмилия.
— Да мы уж тут вроде всего откушали,— блаженно улыбался священник, вытирая полой рясы красное, потное лицо.— Мы, можно сказать, дошли...
— Какое там дошли! — возмутился Кордиш. — Я могу еще столько же и буду как стеклышко. Я как бочка без дна...
— И без совести,— пошутил писарь.
Но Кордиш взбеленился и бросился к нему.
— Послушай, ты! Прекрати, или...
Суслэнеску уселся на кушетку рядом с Даном и попытался завязать с ним разговор. Ему хотелось выть от тоски среди этих чужих для него людей.
— Давайте выпьем! — предложил поп, вставая из-за стола со стаканом в руке. — А потом Джеордже расскажет нам, как живется в красном раю.
Джеордже сделал вид, что не расслышал. Он безуспешно старался подхватить вилкой кусочек сала. Видя это, Грозуца захныкал:
— Не уберег господь, калекой приехал. Где же его рученька, которая столько добрых дел сотворила.
Наступила напряженная тишина. Первым пришел в себя отец Иожа.
— Да замолчи ты! Постыдился бы. Эх! — напустился он на певчего.
— Простите меня, но я так люблю господина директора,— продолжал ныть певчий как по мертвому.
Бестактность Грозуцы и само появление Джеордже подействовало на разгулявшихся гостей как холодный душ. Аппетит у них тоже пропал, так как в ожидании хозяина они наелись и напились до отвала и теперь не знали, чем себя занять. Эмилия присела в стороне и мрачно смотрела на них. Молчание становилось угнетающим, гости переглядывались, украдкой посматривали на продолжавшего невозмутимо есть Джеордже.
Грозуца наполнил стаканы вином и с презрительной улыбкой расставил их перед гостями, давая этим понять, что хотя он и пьян, но господа в десять раз пьянее его и не в силах даже сами налить себе.
Наконец священник, которого одолевал сон, не выдержал и поднял стакан.
— Ну, с приездом! Добро пожаловать! Хорошо, что ты приехал. Теперь мы сплотим наши силы на благо села. Ибо, Джеордже, дорогой мой, тяжелые времена мы переживаем теперь.
— Да здравствует его величество король Михай! — завопил Грозуца, поднимая стакан.
Джеордже медленно встал, с угрюмым видом взял стакан и так выразительно взглянул на Грозуцу, что тот сразу задумался, не сказал ли он какую-нибудь глупость.
— Да здравствует румынский народ, Грозуца! — тихо сказал Джеордже. — Благодарю вас за то, что пришли,— уже более любезно обратился он к гостям. — Что каса-ется всего остального, так об этом мы поговорим потом... Будьте здоровы...
— Выходит, нас выпроваживают,— кисло улыбнулся Кордиш и многозначительно подмигнул. — Теодореску, конечно, устал... Это понятно... но уж не так...
Гости разошлись с такой поспешностью, словно их подгоняли в спину. На улице все в недоумении переглянулись. Что случилось? Как будто с ними обошлись вежливо, и все же они чувствовали себя обиженными.
— Знаете что, пошли ко мне? — предложил Кордиш. — Цуйка у меня есть, веселья не занимать... Кроме того, мне незачем спешить.». С этим...
— Госпожа, я в отчаянии,— наклонился Суслэнеску к Эмилии, которая осталась сидеть на стуле, тоже удивленная словами Джеордже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Не успев даже рассмотреть мужа, Эмилия спрятала лицо на его груди, прижавшись к грубой ворсистой шинели, пахнувшей дешевым табаком, дымом и грязью. Они не успели сказать друг другу ни слова. Гости повалили в дом и разлучили их. Только теперь Эмилия ясно разглядела его: глаза в сетке морщин, пересохшие губы, худую шею с выступавшим кадыком, пустой рукав, засунутый за ремень. Вся бурлившая в ней радость словно ушла в землю, она почувствовала, что близка к обмороку, и оперлась о стол.
Все эти годы образ мужа не покидал ее, и часто по ночам она вспоминала его знакомые ласки, а теперь перед ней стоял какой-то другой, постаревший мужчина. И в эту первую, самую трудную, минуту встречи банда нахалов не давала им остаться вдвоем.
— Пожалуйте в дом,— резко, почти грубо сказала она. — Я приготовлю тебе помыться и переодеться, Джеордже...
— Мы собрались здесь... на радостях! На радостях! — кричал Кордиш, пьяно вертя головой. — И цуйки хватили... Окосели... на радостях...
Поп Иожа взял его за плечо и втолкнул в дверь.
— Где мама? — спросил Джеордже. — Спит... Тоже напилась.
Эмилия помогла мужу раздеться и с раздражением показала на соседнюю комнату, где голосили пьяные гости.
— Только их не хватало.
В комнату вошли Дан и Суслэнеску. , — я чуть было не забыл,— засмеялся Джеордже. — Господин Суслэнеску приехал работать к нам в школу. Мы приютим его на несколько дней... Моя жена...
— Целую ручки, сударыня,— поклонился Суслэнеску. — Мне очень неловко досаждать вам своей персоной... в момент, когда...
— Пустяки, мы очень рады, что нашего полку прибыло,— улыбнулась Эмилия, и, хотя улыбка была натянутой, все лицо ее преобразилось и просветлело.
Суслэнеску заключил из этого, что жена директора умеет прекрасно владеть собой. Ему было очень неловко перед этими людьми, которые только и ждали, чтобы остаться вдвоем. Несмотря на скромную и несколько старомодную одежду, Эмилия показалась ему очень красивой. Это впечатление усиливалось благодаря какой-то внутренней силе, исходившей от нее.
Это была высокая плотная женщина с орлиным носом и прекрасными большими черными глазами, опушенными длинными изогнутыми ресницами, которые, когда она прикрывала глаза, отбрасывали тень на щеки.
Эмилия налила в таз воды. Суслэнеску, направившийся было к нему, чтобы умыться, застыл на месте, видя, каких трудов стоит Джеордже намылиться одной левой рукой.
— Пойдемте в столовую,— позвала их Эмилия,— Джеордже, ты не хочешь переодеться?
Тот лишь угрюмо покачал головой. Они прошли через небольшую комнату, освещенную лампадой, висевшей над огромной кроватью с грудой подушек. На кровати кто-то храпел. Эмилия ущипнула Джеордже за руку и зашикала на них, чтобы они не разбудили спящую.
В большой комнате на двух сдвинутых столах были расставлены всякие яства: ветчина, свиной студень, сало, колбаса. В наполовину опорожненных бутылках искрилась цуйка. Появление Джеордже было встречено взрывом радостных воплей. Но эти пьяные возгласы говорили о том, что гостей скорее радует предлог для новой выпивки, чем возвращение Джеордже.
— Кушайте, пожалуйста!.. Прошу вас! — угощала Эмилия.
— Да мы уж тут вроде всего откушали,— блаженно улыбался священник, вытирая полой рясы красное, потное лицо.— Мы, можно сказать, дошли...
— Какое там дошли! — возмутился Кордиш. — Я могу еще столько же и буду как стеклышко. Я как бочка без дна...
— И без совести,— пошутил писарь.
Но Кордиш взбеленился и бросился к нему.
— Послушай, ты! Прекрати, или...
Суслэнеску уселся на кушетку рядом с Даном и попытался завязать с ним разговор. Ему хотелось выть от тоски среди этих чужих для него людей.
— Давайте выпьем! — предложил поп, вставая из-за стола со стаканом в руке. — А потом Джеордже расскажет нам, как живется в красном раю.
Джеордже сделал вид, что не расслышал. Он безуспешно старался подхватить вилкой кусочек сала. Видя это, Грозуца захныкал:
— Не уберег господь, калекой приехал. Где же его рученька, которая столько добрых дел сотворила.
Наступила напряженная тишина. Первым пришел в себя отец Иожа.
— Да замолчи ты! Постыдился бы. Эх! — напустился он на певчего.
— Простите меня, но я так люблю господина директора,— продолжал ныть певчий как по мертвому.
Бестактность Грозуцы и само появление Джеордже подействовало на разгулявшихся гостей как холодный душ. Аппетит у них тоже пропал, так как в ожидании хозяина они наелись и напились до отвала и теперь не знали, чем себя занять. Эмилия присела в стороне и мрачно смотрела на них. Молчание становилось угнетающим, гости переглядывались, украдкой посматривали на продолжавшего невозмутимо есть Джеордже.
Грозуца наполнил стаканы вином и с презрительной улыбкой расставил их перед гостями, давая этим понять, что хотя он и пьян, но господа в десять раз пьянее его и не в силах даже сами налить себе.
Наконец священник, которого одолевал сон, не выдержал и поднял стакан.
— Ну, с приездом! Добро пожаловать! Хорошо, что ты приехал. Теперь мы сплотим наши силы на благо села. Ибо, Джеордже, дорогой мой, тяжелые времена мы переживаем теперь.
— Да здравствует его величество король Михай! — завопил Грозуца, поднимая стакан.
Джеордже медленно встал, с угрюмым видом взял стакан и так выразительно взглянул на Грозуцу, что тот сразу задумался, не сказал ли он какую-нибудь глупость.
— Да здравствует румынский народ, Грозуца! — тихо сказал Джеордже. — Благодарю вас за то, что пришли,— уже более любезно обратился он к гостям. — Что каса-ется всего остального, так об этом мы поговорим потом... Будьте здоровы...
— Выходит, нас выпроваживают,— кисло улыбнулся Кордиш и многозначительно подмигнул. — Теодореску, конечно, устал... Это понятно... но уж не так...
Гости разошлись с такой поспешностью, словно их подгоняли в спину. На улице все в недоумении переглянулись. Что случилось? Как будто с ними обошлись вежливо, и все же они чувствовали себя обиженными.
— Знаете что, пошли ко мне? — предложил Кордиш. — Цуйка у меня есть, веселья не занимать... Кроме того, мне незачем спешить.». С этим...
— Госпожа, я в отчаянии,— наклонился Суслэнеску к Эмилии, которая осталась сидеть на стуле, тоже удивленная словами Джеордже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159