Ни один не снял шляпы. В желтоватом колеблющемся свете свечей и керосиновых ламп моцы производили зловещее впечатление, и казалось, что они вот-вот кинутся громить усадьбу, круша и ломая все на своем пути. Но оборванные, небритые горцы молча ждали, что им скажет барон. Старик обратился к моцам с шутливой речью, но ни один из них даже не улыбнулся. Барон сообщил, что в награду за их работу и преданность он повышает им жалованье и долю зерна, зачитав при этом огромный список цифр и расчетов, но и это не вызвало никакого оживления. В заключение Папп заявил, что бессовестные коммунисты из Лунки хотят отобрать и поделить между собой его землю, а моцев прогнать с насиженных мест. Такое же безучастие. Стоявший за спиной барона Спинанциу спрашивал себя: понимают ли эти люди румынский язык? Наконец барон сообщил о намеченной на завтра манифестации и сказал, что он ждет всех в шесть часов утра. Тогда от стены отделился пожилой моц и, подойдя к лестнице, с которой говорил Папп, приложил обрубок пальца к краю шляпы.
— Придем, — коротко сказал он и, повернувшись к остальным, добавил: — Пошли домой. Доброго здоровья, дед Роми...
Это обращение так понравилось барону, что во время ужина он говорил только о нем, повторяя на все лады, и уверял, что это для него самая большая честь. На радостях старик даже выпил стакан вина и, виновато посмеиваясь, просил не говорить ни слова доктору. Эту ночь Спинанциу спал беспокойным, тяжелым сном, полным неясных, запутанных сновидений, и не мог сразу сообразить, который час, когда Пинця деликатно дотронулся до его плеча.
— Его сиятельство просит вас пожаловать. Люди собрались внизу, я дал им цуйки. Ну и рожи, я вам доложу...
Во дворе моцы толпились вокруг бочки с цуйкой. Они протягивали свои ржавые жестяные кружки наполнявшему их слуге, опрокидывали и снова тянулись к бочке. Барон расхаживал среди них с таким видом, словно хотел дотронуться до них кончиками пальцев, но не решался.
— Вы знаете гимн «Да здравствует король»? — спросил он вдруг.
— Знаем, как не знать, — мрачно отозвалось несколько голосов.
— Вы споете его, когда будете входить в село. Все прекрасно, — обернулся он к Спинанциу. — У околицы вас будут ждать священник, учителя, дети с флагами и лучшие представители села. В заключение вы торжественно сожжете списки, откуда все уже, наверное, вычеркнут свои фамилии. Потом вы, Спинанциу, поскорее возвращайтесь в усадьбу, и мы с вами составим для газеты статью: «Интрига коммунистов провалилась», Пинця, ты наполнил бутылки?
— Да, ваше сиятельство.
— Раздай их!.. Братцы, друзья, в путь!
— Постройтесь в ряды, — вполголоса сказал Гозару.
Спинанциу своими глазами видел, как он выпил несколько кружек цуйки. И хотя пил он ее, как воду, что-то изменилось в его суровом небритом лице с большим носом и плотно сжатыми, искривленными губами. В облике этого горца появилось что-то дикое, беспокойное и даже красивое.
— Спустим шкуру с этих сволочей из Лунки, — крикнул кто-то в рядах и, громко высморкавшись, вытер руку о подол рубахи.
— Да поможет вам бог! — воскликнул барон, и Спинанциу заметил, что глаза старика наполнились слезами, а подбородок жалобно задрожал. — Братья мои! — срывающимся от волнения голосом добавил Папп.
— Вперед! — оглушительно рявкнул Гозару.
Колонна моцев зашагала к селу. Их разбитые постолы громко хлюпали по жидкой грязи. Когда они вышли за ворота, Спинанциу вытащил из кармана бутылку и сделал большой глоток. Все горцы, как по команде, сделали то же самое, в унисон прозвучало короткое бульканье. Цуйка оказалась очень крепкой, и Спинанциу сразу же почувствовал^ что им овладевает что-то вроде слезливого патриотического восторга. Он подошел к Гозару и положил ему руку на плечо.
— Тебе что, барин? — холодно спросил тот.
— Ничего. Коммунисты хотят нас уничтожить...
— Ладно, барин, — коротко ответил Гозару, смерив Спинанциу презрительным взглядом.
Когда колонна вышла на шоссе, из рядов ее вырвался тонкий, почти женский, пронзительный голос:
Режет, колет нож исправно,
Наточил его я славно.
Ведь жандарм не из желе-э-э-э-за,
Значит, будет он заре-э-э-зан.
Дириди и дириди,
Пропади, все пропади!
— Как тебя зовут? —- не отставал Спинанциу от Гозару.
— Гозару. Не нравится?
— Да нет, напротив. Может, споем, Гозару, «Да здравствует король»?
— Нет, не хочу. А ну, Аврам, пой дальше!
— Что, дядюшка Гозару?
— Дириди!
И моц снова запел о ноже, к нему весело присоединились и другие. Спинанциу старался успокоить себя мыслями, что рядом с этими «отважными львами» с ним ничего не может случиться. И все же он с большой тревогой думал о своем предстоящем выступлении и спрашивал себя, какой отклик найдут его бесполезные, пустые слова в чужих, незнакомых ему душах.
— Хорошая песня,— вновь обратился он к Гозару. —-Но когда войдем в Лунку, лучше споем «Да здравствует король» или «Проснись, румын».
Моц удивленно взглянул на него и промолчал.
— Выпьем, — кричал он время от времени своим спутникам, и те на ходу прикладывались к бутылкам, едва заметно замедляя шаг.
Лунка все еще пряталась за ослепительно-зеленым пологом деревьев, из-за которых торчала поржавевшая от времени колокольня церкви, похожая на предупредительно поднятый вверх палец.
Раскинувшаяся вокруг степь дышала жизнью, тысячи лужиц сверкали на солнце, как осколки стальных зеркал. Островки свежей зеленой травы ярко выделялись на черноземе. Величественный покой безбрежного степного океана нарушал только гул телеграфных проводов. Постолы моцев с хрустом ступали по мелкому гравию высушенного ве'тром шоссе. Притихшие горцы перестали петь и с удивлением оглядывали раскинувшиеся вокруг просторы. Многие из них никогда не были в диких горных пределах, откуда переселились их предки, и все же они чувствовали себя чужими среди этой бескрайней равнины, по которой ласково пробегал ветерок. Спинанциу чувствовал, что моцы пьяны, хотя не было заметно никаких признаков этого. «Я их командир», — подумал он, но это не доставило ему никакого удовольствия.
— Не лучше ли нам прибавить шаг? — обратился адвокат к Гозару.
— Может быть, и лучше, — односложно ответил тот. «Какая темнота», — подумал Спинанциу.
— Вижу, вы не особенно-то долюбливаете жителей Лунки, — снова заговорил он с Гозару.
— А за что нам их любить? — удивился кто-то из задних рядов. — Господа они. Своя земля, не чета нам, безземельным. А теперь, говорят, они задумали нас выкинуть из баронского поместья.
— Пусть попробуют, — угрожающе пробормотал Гозару и, вдруг выйдя из колонны, вплотную подошел к Спинанциу.
— Кто нас здесь за людей считает? — медленно, с накипающей злобой проговорил он, дохнув в лицо адвокату запахом цуйки и дешевого табака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159