— Господин Маркиш! — возмутился Спинанциу. Но барон поднял палец.
— Это очень разумно. Прекрасно. — И, сделав небольшую паузу, весело продолжал: — Я подумал и об этом. Мы пойдем в сопровождении моих моцев — преданных мне душой и телом румын. Тогда пусть только попробует кто-нибудь... хе... хе...
Барон был в таком восторге от своей находчивости и особенно от мысли, что у него есть свои силы, что Суслэнеску передернуло от досады.
— В селе не надо устраивать смуты,— внушительно заявил Гэврилэ. — Зачем вам тащить за собой этих головорезов? Надо по-хорошему...
— Что по-хорошему, дядюшка Гэврилэ, что по-хорошему? — взбеленился Кордиш, но барон остановил его.
— Вы правы, господин Кордиш, мы дадим им урок, если потребуется. Да, господа, как вы думаете, долго ли еще продлится хаос? Долго? Нет, господа. По имеющимся у меня достоверным сведениям, я могу сообщить, что этот коммунистический разгул кончится гораздо скорее, чем вы ожидаете... Мне самому хотелось бы, чтобы все обошлось мирно, без этих... но в случае необходимости мне придется вызвать войска! Имейте в виду.
— Мне кажется, что это было бы величайшей ошиб^ кой,— прозвучал в тишине тонкий, срывающийся от волнения на фальцет голос Суслэнеску, и все разом повернулись к нему.
— Что вы изволили сказать, господин преподавав тель? — с преувеличенной вежливостью спросил барон.
Спинаыциу нахмурился, хорошо зная, что скрывается за этим Ёнезапным спокойствием старика. Не хватало, чтобы он вышел из себя из-за этого сопляка с еврейской рожей.
— Я преподаватель истории, господин барон, и хотел бы, чтобы вы меня поняли именно в исторической перспективе. Я не знаю трансильванского крестьянина, но это не имеет никакого значения. Для меня ясно одно. Крупное землевладение изжило себя, и цепляться за него означает лить воду на мельницу коммунистов. На данном этапе они правы, и поэтому крестьянство — столь косный с точки зрения революции класс — собирается под их знаменами. Подумайте, господии барон., ведь со времен французской революции латифундии, крупное землевладение отождествляется в сознании цивилизованного человека с рабовладением, а последнее безнравственно.
— Я не совсем понимаю,— прервал его барон с деланным спокойствием, хотя пальцы его предательски задрожали. — Разве плохо жилось крестьянам до первой мировой войны?
— Но речь идет не об этом.
— Вы можете излагать свое мнение, но не противоречить мне.
— Помилуйте, господин барон, мне это и в голову не приходило. Но, повторяю, речь здесь идет о другом... Как вы надеетесь запретить людям хотеть земли, когда исторически она уже принадлежит им? Ради бога, поймите, ведь происходит революция, и мы должны взять в свои руки руководство ею. Неужели вы не можете понять меня?
— Вы забываетесь, господин Суслэнеску,— вмешался Спинаыциу, видя, что барон шарит по столу в поисках стакана с водой,—может быть, для того, чтобы запустить им в голову учителя. И не будет ничего удивительного. Бедный старик, он столько испытал за последнее время... И неизвестно, что еще ему предстоит.
— На вашем месте,— воскликнул Суслэнеску, видя, что ему придется отказаться от приготовленной аргументации и сразу перейти к выводам,— на вашем месте я бы сам отдал крестьянам землю! Понимаете? (Это «понимаете?», очевидно, больше всего рассердило барона, так как лицо его сразу побагровело). Созвал бы все село, пригласил священника и торжественно под его молитвы и благословения раздал бы землю. Я гарантирую, что коммунистам никогда бы не удалось...
— Да вы, сударь, очевидно, ничего не понимаете, остановил его Спинанциу. — Исход борьбы за власть решится в течение ближайших четырех-пяти месяцев, и вы, надеюсь, не сомневаетесь, что победят в ней исторические партии1, представляющие румынский народ.
— Браво,— воскликнул Пику, а Кордиш, сидевший рядом с Суслэнеску, стал толкать его локтем в бок, чтобы тот замолчал. Весь красный и мокрый от пота, Суслэнеску со страхом убеждался, что снова сделал неправильный шаг. «Господи,—думал он,—опять та же вечная тупость, и. главное, когда? Какое идиотство! Крестьяне никогда не забудут, что именно коммунисты хотели наделить их землей, даже если те не победят».
— Господин барон, если бы вы оказались автором аграрной реформы...
— Да ты что? — возмутился Пику. — Хочешь, чтобы он роздал землю голодранцам? Что это — ячмень? Это земля, господин учитель, да только где вам это понять.
— Браво, Маркиш,— воскликнул барон, вставая из-за стола. Он откашлялся, поправил узелок галстука и, глядя куда-то в угол комнаты, спросил: — Послушайте, молодой человек, а не сотрудничали ли вы в нацистском листке Выслана, посаженного теперь в тюрьму как военный преступник? Не вы ли допустили коммунистическую выходку в гимназии имени Михаила Гольдиша, возмутив этим преподавателей и учеников?
— Возможно ли это? — всплеснул руками искренне удивленный Кордиш. — В таком случае...
1 «Историческими» именовали себя в Румынии буржуазные партии — либеральная и царанистская.
-- И не ваша ли милость проживала в доме у Теодореску, добровольца и коммуниста?
Барон смолк и приподнялся на носках, собираясь завопить, но голос у него сорвался:
— Да вы агент...
— Господин барон, прошу вас, господин барон, поймите меня.
— Ваше присутствие здесь больше не желательно!.. Барон схватил колокольчик, нервно затряс им, и, когда в дверях показался Пинця с подносом, уставленным бутылками и стаканами, он приказал:
— Пинця, проводи господина до ворот да как следует запри их за ним. А вы убирайтесь!
Суслэнеску, шатаясь, направился к выходу, но, дойдя до дверей, не выдержал и обернулся.
— Мне очень жаль. При таких суждениях вы, несомненно, проиграете, и эту историческую ошибку вам никогда не удастся искупить... Современная эпоха требует от вас хотя бы понимания обстановки.
Пинця слегка подтолкнул Суслэнеску в спину и, пока они шли по длинной анфиладе больших, ярко освещенных комнат, сочувственно говорил ему:
— И охота вам сердить его. Ведь это же добряк, если не наступать ему на мозоль и во всем соглашаться. Человек он старый, а старики — как дети. Как дотащитесь теперь до Лунки, дождь как из ведра, а ведь как-никак — десять километров... Постойте, хоть мешок дам голову накрыть, а то пропадете, больно плоха дорога...
Пинця принес мешок, который Суслэнеску машинально взял, забыв даже поблагодарить. В воротах управляющий похлопал Суслэнеску по плечу и посоветовал поспешить, если не хочет проваляться месяц в постели. Потом тщательно закрыл за ним ворота.
5
Что ж мне делать, господин директор? — спросила Мария, и собственный голос испугал ее. Ей показалось, будто она говорит сама с собой, как помешанная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159