Испуганные коровы кидались на противоположную сторону улицы, сбивая с ног женщин, возвращавшихся от колодца. Теофил давился от смеха, глядя на них.
— Эй, одерни юбку, не то сглажу,— кричал он.
— Да пропади ты пропадом, постыдился бы,— кричали испуганные женщины и, смеясь, оборонялись от наседавших коров.
Теофил был богат, красив, и женщины не давали ему прохода, несмотря па его сумасбродство, признаки которого стали замечать после смерти его отца, человека смирного и скупого. Чтобы показать, что он не такой уж вертопрах, как это кажется, Теофил женился на Розалии, дочери старого Клоамбеша, который вернулся из Америки богачом и был старостой до самой смерти. Розалия была недурна собой, высокая, рутияная и заносчивая сверх всякой меры. Но всего через два года после свадьбы она вдруг начала чахнуть и стала испуганно озираться по сторонам. Теофил бил жену, путался со всеми работницами, завел содержанок. В своем бесстыдстве он дошел до того, что одну из любовниц привез в дом на пасхальные праздники и продержал у себя три недели. Никто не осмеливался сказать ему ни слова — Теофил был в почете у властей и кутил с каким-то венгерским захудалым графом из соседнего городка. Розалия надрывалась с хозяйством, землей, присматривала за батраками, а Теофил пропадал целыми неделями. Дома он не утруждал себя ничем — спал до обеда, а потом, пьяный, объезжал свои земли.
Когда лошади ему показалось мало, Теофил приобрел, на удивление всего села, велосипед.
Детей у Теофила было вдоволь, но все они умирали вскоре после рождения.
— Послушай, баба, а куда девался наш маленький Траян?—спрашивал, бывало, Теофил.
— Да ведь он уже два месяца как умер. Язычник тебе на вечном огне.
В живых из детей остался один Гэврилэ. Он рос вместе с детьми батраков и даже спал вместе с ними. Когда мальчик подрос, мать рассказала ему о всех горестях своей безрадостной жизни, загубленной самодуром Тео-филом. Гэврилэ привык смотреть на отца как на врага Он предпочитал слоняться по двору до полуночи, чем говорить с отцом, а когда сталкивался с ним, смотрел на него холодно и отчужденно. Розалия внушила сыну, что Теофил хочет пустить по ветру все хозяйство и оставить его без гроша. Старея, Теофил и в самом деле все больше терял рассудок. Он связался с какими-то шулерами, которые присосались к нему, как пиявки, и обирали его до последнего гроша.
Несмотря на свои семнадцать лет, Гэврилэ выглядел как двадцатипятилетний.
Без ведома близких Теофил заложил два югэра земли, а деньги проиграл в карты. Сказать об этом он не осмелился. В тот день, когда у них отобрали заложенную землю, Гэврилэ уходил в армию. Теофил спрятался, чтобы не показываться на глаза сыну, но, уезжая, Гэврилэ велел передать отцу, что, есди тот ле угомонится, не устыдится своих седин, он вернется из армии и изобьет его до полусмерти, а затем упрячет навсегда в сумасшедший дом.
Кто знает, что бы еще натворил старик, если бы внезапно не настигла его смерть.
Розалия поехала навестить сына в Тимишоару, а Теофил привел в дом девку — восемнадцатилетнюю Флорю Вирягу, чернявую, с наглыми глазами. Он провел с ней сутки, потом они повздорили, и избитая Флоря сбежала. Теофил, пьяный, завалился спать с зажженной трубкой, а когда проснулся, весь дом был охвачен пламенем. Полупьяный, обессиленный старик бросился к колодцу за водой и нагнулся над черной бездной, на дне которой поблескивал лунный глазок. Но тут у него закружилась голова, и он полетел вниз. Когда огонь вырвался из-под крыши и окон и по двору забегали люди с ведрами, Теофил был уже мертв. Похоронили его как полагалось — с четырьмя попами. Гэврилэ, получивший отпуск на похороны, не пролил ни одной слезы. Сжимая в руках фуражку, он неловко шагал в своей серой грубошерстной форме рядом с отупевшей от горя матерью, На поминках было шумно: священники и друзья покойного вспомнили, каким образцовым христианином и собутыльником был Теофил. После того как было выпито еще несколько бутылок сливовой цуйки, они заговорили о гулящих женщинах, с которыми провели немало веселых часов. С этого вечера Гэврилэ навсегда отвернулся от церкви и ее служителей, более близких к сатане, чем к Христу.
В то время в селе появился проповедник-баптист — молчаливый образованный человек, который проповедовал настоящее Евангелие. Гэврилэ много раз слушал его проповеди, потом стал обращаться за советом. К величайшему огорчению отца Пинтериу, зятя преосвященного Авраама, перешедшего в царство всевышнего в возрасте девяноста восьми лет, все больше крестьян собиралось у проповедника и отворачивалось от святой церкви. Через год в Лунке стало так много баптистов, что они смогли построить на свои деньги молельню. Из Америки выписали фисгармонию, и с тех пор каждое воскресное утро на главной улице села раздавались ее многоголосные звуки, сопровождаемые протяжным пением женщин.
Гэврилэ продал участок, где стоял сгоревший дом, и построил другой, на окраине села. От отца Гэврилэ унаследовал только внешность, во всем остальном он был совершенно другим человеком. Рассудительный, сдержанный и грамотный, он завоевывал с каждым годом все большее уважение односельчан. Женитьба помогла ему восстановить все, что успел растратить отец. Со временем Гэврилэ стал все меньше и меньше нанимать батраков: подрастали семь его сыновей. Он окрестил их странными, взятыми из Библии именами: Давид, Исай, Иона, Адам, Иосиф, Эзекиил и Лазарь. Но даже после этого никто не стал над ним смеяться — все считали, что у рассудительного Гэврилэ были на это особые соображения. Сыновья отличались завидным здоровьем, не пили, не курили и даже не бывали по воскресеньям на хоре. За ними укрепилась слава отличных работников.
Люди удивлялись, как удается Гэврилэ держать их всех в повиновении. Когда сыновья переженились, Гэврилэ и слушать не захотел о разделе земли и выходе молодых из семьи. Он лишь все больше расширял хозяйство, пристраивая комнаты для новых семей, пока оно не превратилось в настоящий хутор. У Гэврилэ были свои правила, и никто не мог заставить его нарушить их. Денег он не давал взаймы никому, хоть умри у его ног с голоду, но зато награждал просителя проповедью, ласково утверждая, что брать в долг означает попасть в телесное и душевное рабство. Однажды зимой баптистский проповедник умер от сердечного припадка. Новый проповедник не понадобился — Гэврилэ Урсу наизусть знал оба завета и любил их толковать. Казалось, он не стареет. Коренастый, крепко сколоченный, с голубыми чистыми глазами и сизыми пушистыми усами, он шагал по улице размеренной походкой скромного, но знающего себе цену, умного человека. К старости его привычка пересыпать свою речь библейскими текстами стала утомительной, и молодежь тайком посмеивалась над ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Эй, одерни юбку, не то сглажу,— кричал он.
— Да пропади ты пропадом, постыдился бы,— кричали испуганные женщины и, смеясь, оборонялись от наседавших коров.
Теофил был богат, красив, и женщины не давали ему прохода, несмотря па его сумасбродство, признаки которого стали замечать после смерти его отца, человека смирного и скупого. Чтобы показать, что он не такой уж вертопрах, как это кажется, Теофил женился на Розалии, дочери старого Клоамбеша, который вернулся из Америки богачом и был старостой до самой смерти. Розалия была недурна собой, высокая, рутияная и заносчивая сверх всякой меры. Но всего через два года после свадьбы она вдруг начала чахнуть и стала испуганно озираться по сторонам. Теофил бил жену, путался со всеми работницами, завел содержанок. В своем бесстыдстве он дошел до того, что одну из любовниц привез в дом на пасхальные праздники и продержал у себя три недели. Никто не осмеливался сказать ему ни слова — Теофил был в почете у властей и кутил с каким-то венгерским захудалым графом из соседнего городка. Розалия надрывалась с хозяйством, землей, присматривала за батраками, а Теофил пропадал целыми неделями. Дома он не утруждал себя ничем — спал до обеда, а потом, пьяный, объезжал свои земли.
Когда лошади ему показалось мало, Теофил приобрел, на удивление всего села, велосипед.
Детей у Теофила было вдоволь, но все они умирали вскоре после рождения.
— Послушай, баба, а куда девался наш маленький Траян?—спрашивал, бывало, Теофил.
— Да ведь он уже два месяца как умер. Язычник тебе на вечном огне.
В живых из детей остался один Гэврилэ. Он рос вместе с детьми батраков и даже спал вместе с ними. Когда мальчик подрос, мать рассказала ему о всех горестях своей безрадостной жизни, загубленной самодуром Тео-филом. Гэврилэ привык смотреть на отца как на врага Он предпочитал слоняться по двору до полуночи, чем говорить с отцом, а когда сталкивался с ним, смотрел на него холодно и отчужденно. Розалия внушила сыну, что Теофил хочет пустить по ветру все хозяйство и оставить его без гроша. Старея, Теофил и в самом деле все больше терял рассудок. Он связался с какими-то шулерами, которые присосались к нему, как пиявки, и обирали его до последнего гроша.
Несмотря на свои семнадцать лет, Гэврилэ выглядел как двадцатипятилетний.
Без ведома близких Теофил заложил два югэра земли, а деньги проиграл в карты. Сказать об этом он не осмелился. В тот день, когда у них отобрали заложенную землю, Гэврилэ уходил в армию. Теофил спрятался, чтобы не показываться на глаза сыну, но, уезжая, Гэврилэ велел передать отцу, что, есди тот ле угомонится, не устыдится своих седин, он вернется из армии и изобьет его до полусмерти, а затем упрячет навсегда в сумасшедший дом.
Кто знает, что бы еще натворил старик, если бы внезапно не настигла его смерть.
Розалия поехала навестить сына в Тимишоару, а Теофил привел в дом девку — восемнадцатилетнюю Флорю Вирягу, чернявую, с наглыми глазами. Он провел с ней сутки, потом они повздорили, и избитая Флоря сбежала. Теофил, пьяный, завалился спать с зажженной трубкой, а когда проснулся, весь дом был охвачен пламенем. Полупьяный, обессиленный старик бросился к колодцу за водой и нагнулся над черной бездной, на дне которой поблескивал лунный глазок. Но тут у него закружилась голова, и он полетел вниз. Когда огонь вырвался из-под крыши и окон и по двору забегали люди с ведрами, Теофил был уже мертв. Похоронили его как полагалось — с четырьмя попами. Гэврилэ, получивший отпуск на похороны, не пролил ни одной слезы. Сжимая в руках фуражку, он неловко шагал в своей серой грубошерстной форме рядом с отупевшей от горя матерью, На поминках было шумно: священники и друзья покойного вспомнили, каким образцовым христианином и собутыльником был Теофил. После того как было выпито еще несколько бутылок сливовой цуйки, они заговорили о гулящих женщинах, с которыми провели немало веселых часов. С этого вечера Гэврилэ навсегда отвернулся от церкви и ее служителей, более близких к сатане, чем к Христу.
В то время в селе появился проповедник-баптист — молчаливый образованный человек, который проповедовал настоящее Евангелие. Гэврилэ много раз слушал его проповеди, потом стал обращаться за советом. К величайшему огорчению отца Пинтериу, зятя преосвященного Авраама, перешедшего в царство всевышнего в возрасте девяноста восьми лет, все больше крестьян собиралось у проповедника и отворачивалось от святой церкви. Через год в Лунке стало так много баптистов, что они смогли построить на свои деньги молельню. Из Америки выписали фисгармонию, и с тех пор каждое воскресное утро на главной улице села раздавались ее многоголосные звуки, сопровождаемые протяжным пением женщин.
Гэврилэ продал участок, где стоял сгоревший дом, и построил другой, на окраине села. От отца Гэврилэ унаследовал только внешность, во всем остальном он был совершенно другим человеком. Рассудительный, сдержанный и грамотный, он завоевывал с каждым годом все большее уважение односельчан. Женитьба помогла ему восстановить все, что успел растратить отец. Со временем Гэврилэ стал все меньше и меньше нанимать батраков: подрастали семь его сыновей. Он окрестил их странными, взятыми из Библии именами: Давид, Исай, Иона, Адам, Иосиф, Эзекиил и Лазарь. Но даже после этого никто не стал над ним смеяться — все считали, что у рассудительного Гэврилэ были на это особые соображения. Сыновья отличались завидным здоровьем, не пили, не курили и даже не бывали по воскресеньям на хоре. За ними укрепилась слава отличных работников.
Люди удивлялись, как удается Гэврилэ держать их всех в повиновении. Когда сыновья переженились, Гэврилэ и слушать не захотел о разделе земли и выходе молодых из семьи. Он лишь все больше расширял хозяйство, пристраивая комнаты для новых семей, пока оно не превратилось в настоящий хутор. У Гэврилэ были свои правила, и никто не мог заставить его нарушить их. Денег он не давал взаймы никому, хоть умри у его ног с голоду, но зато награждал просителя проповедью, ласково утверждая, что брать в долг означает попасть в телесное и душевное рабство. Однажды зимой баптистский проповедник умер от сердечного припадка. Новый проповедник не понадобился — Гэврилэ Урсу наизусть знал оба завета и любил их толковать. Казалось, он не стареет. Коренастый, крепко сколоченный, с голубыми чистыми глазами и сизыми пушистыми усами, он шагал по улице размеренной походкой скромного, но знающего себе цену, умного человека. К старости его привычка пересыпать свою речь библейскими текстами стала утомительной, и молодежь тайком посмеивалась над ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159