Каждый вечер Эмилия рассказывала матери, какой он энергичный, работящий, знающий и как уважают его остальные учителя, старшие по возрасту. Анна отмалчивалась; в ее намерения входило выдать Эмилию за врача Хэлмэджяну из Зеринда. Лысый, толстый и вечно пьяный, холостяк Хэлмэджяну хорошо зарабатывал, обирая всеми способами свою обширную клиентуру, разбросанную по всем селам волости. Раз в месяц Хэлмэджяну появлялся в Лунке, и Анна делала все возможное, чтобы залучить его к столу. Хотя ей было известно, что лекарь живет со своей прислугой и прижил от нее двух детей, она надеялась, что ему понравится красивая, свежая девушка, да притом образованная. Но когда Анна попыталась заговорить с дочерью о своем намерении, та побагровела, накричала на нее, разбила несколько тарелок и пригрозила, что, если мать еще раз заговорит об этом «сатире», она сложит вещи и уедет из села. Они не разговаривали после этого почти две недели. Эмилия первой нарушила молчание.
— Мама,— повелительно сказала она. — Этот бедный Теодореску живет в ужасных условиях. Стал худой как щепка... Не взять ли нам его к себе постояльцем?
— А что скажут люди? — забеспокоилась Анна. | — Это мне безразлично...
! — Делай как хочешь... А где он спать будет?
— В большой комнате... Мы с тобой как-нибудь потеснимся. Я скажу ему сегодня же.
Анне пришлась по душе решительность Эмилии, но она все же не отказалась от своих намерений насчет Хэлмэджяну.
Джеордже вскоре переехал к ним, а Анна не преминула показать Эмилии его залатанные рубашки, дырявые носки, заношенный, вытертый на локтях костюм, Она зорко следила за молодыми и ни на минуту не оставляла их вдвоем. К Джеордже Анна относилась холодно почти враждебно. Парень и правда был недурен, но ведь этим не проживешь. Лицом он напоминал впечатлительного ребенка и часто краснел, а при каждом его резком движении на лоб падали непослушные пряди черных густых волос. Однако большие серые холодные глаза делали Джсэрдже старше и представительней и заставляли говорить с ним почтительно.
На пасху Анна решила сделать последнюю попытку и пригласила Хэлмэджяну к праздничному обеду. Лекарь прикатил на дрожках, захватив с собой из города пирожных и десять бутылок дорогого вина. За столом он откровенно признался, что ничего не смыслит в медицине, а пациенты его не мрут только благодаря своему бычьему здоровью.
Джеордже смотрел на него с отвращением и несколько раз пытался вступить в спор, говоря о миссии интеллигенции. В ответ Хэлмэджяну долго смеялся и выразил сожаление, что его преклонный возраст, вероятно, не позволит ему вернуться к этому разговору лет через десять — пятнадцать. Хэлмэджяну покровительственно хлопал Джеордже по плечу и все время называл его «юношей», лишь один раз сказан «господин директор».
Анна заметила, что поведение лекаря заставляет Эмилию краснеть от досады и злости, и поняла, что дело Хэлмэджяну проиграно. После обеда лекарь улегся в большой комнате, и через пять минут оттуда послышался густой храп сытого, довольного жизнью человека.
В саду Анна случайно подслушала разговор дочери с Джеордже.
— Знаешь,— говорила Эмилия,— мне все это опротивело. Этот Хэлмэджяну разъезжает по селам, останавливается в домах, где есть девушки на выданье, жрет и развлекается... а мама все боится, что я останусь старой девой... Жадная она стала и злая, как ведьма... Уеду. Вот увидишь, Джеордже, что я уеду из села... В Бухарест...
— Прошу тебя, не уезжай,— прошептал Джеордже, не отрывая глаз от земли.
К ужину Анна неожиданно попросила лекаря проверить у Эмилии легкие, на что тот с готовностью согласился. Не сказав ни слова, Эмилия встала и ушла из дому, чтобы переночевать у писаря Мелиуцэ, с молодой женой которого она подружилась.
Через месяц, когда кончились занятия в школе, Дже-ордже зашел в кухню и, обратившись к Анне, выпалил, как заученный урок:
— Дорогая тетушка Анна, мне хотелось бы... мне было бы приятно... называть вас мамой.
— Что ж, называйте, господин директор,— кисло улыбнулась Анна, не отводя глаз от раскаленной плиты.
— Этим я хочу сказать, понимаете ли вы меня, хочу сказать, что прошу руки вашей дочери, которую очень люблю.
— Ну, если на то пошло, давайте поговорим начистоту,— обернулась Анна. — Возьмите стул.
Вынув из шкафчика бутылку цуйки, она наполнила два стаканчика, залпом опорожнила свой и застыла, сложив руки на коленях.
Анна выспросила у Джеордже, сколько он получает и на какие средства думает содержать Эмилию, заметив, что дочь «привыкла к хорошей жизни и только по несчастной случайности стала учительницей, а могла бы сделаться даже докторшей, если не больше того».
Краснея и заикаясь, Джеордже объяснил ей, что у него нет ничего, кроме жалованья, но поспешил тут же заверить, что будет работать с удесятеренными силами. Отец его умер в 1907 году, то есть в год его рождения, а мать живет очень бедно.
— Ха, так вы и мать хотите сюда привезти?..
— Нет, нет... к тому же, как вам известно, старики неохотно покидают насиженные места, места, где у них...
— Знаю, знаю,— кивнула Анна. — Я тоже молю бога, чтобы он дал мне умереть здесь, после того как пристрою детей. — Она почувствовала, что обидела Джеордже, но не сожалела об этом,— пусть знает, с кем имеет дело.
— Я вижу, вы не охотник до вина,— сменила она тему разговора. (Сама она уже опрокинула четвертый стаканчик.) — Не нравится?
— Нет,— решительно ответил Джеордже.
— Это неплохо. Хотя, поверьте, господин директор, мужчина, который боится водки, не мужчина, а тряпка. Я вот что скажу,— продолжала она уже сквозь слезы, чувствуя, что пришло время прослезиться. — Всю жизнь работала я, чтобы выходить тех, кому дала жизнь... Не повезло мне...
Джеордже кинулся целовать ей руку. Спохватившись, словно она о чем-то забыла, Анна поспешно высморкалась, вытерла слезы и предупредила будущего зятя, что ему придется позаботиться о судьбе Павла, бедного сироты, подверженного всем соблазнам. Джеордже поспешил с радостью согласиться.
Эмилии хотелось, чтобы свадьба была скромной, но Анна не пожелала и слышать об этом.
— Ты что? Хочешь, чтобы эти бездельники нас подняли па смех? Сама видишь, что па селе и без того подтрунивают над нами, считают дураками за то, что вернулись из Венгрии без гроша. Упокой, господи, душу отца твоего, только ума у него недоставало. Если бы мы купили тогда постоялый двор в Дебрецене, ты была бы теперь большой госпожой и вышла замуж за богатого венгра, а может быть, за какого-нибудь помещичьего сынка, обер-лейтенанта. Ты у меня красивая, умная — другого бы тебе... Пусть Джеордже знает, в какую семью попал, пусть ценит до самой смерти.
На свадьбе священник похвалил Анну за то золотое будущее, которое она обеспечила своим детям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— Мама,— повелительно сказала она. — Этот бедный Теодореску живет в ужасных условиях. Стал худой как щепка... Не взять ли нам его к себе постояльцем?
— А что скажут люди? — забеспокоилась Анна. | — Это мне безразлично...
! — Делай как хочешь... А где он спать будет?
— В большой комнате... Мы с тобой как-нибудь потеснимся. Я скажу ему сегодня же.
Анне пришлась по душе решительность Эмилии, но она все же не отказалась от своих намерений насчет Хэлмэджяну.
Джеордже вскоре переехал к ним, а Анна не преминула показать Эмилии его залатанные рубашки, дырявые носки, заношенный, вытертый на локтях костюм, Она зорко следила за молодыми и ни на минуту не оставляла их вдвоем. К Джеордже Анна относилась холодно почти враждебно. Парень и правда был недурен, но ведь этим не проживешь. Лицом он напоминал впечатлительного ребенка и часто краснел, а при каждом его резком движении на лоб падали непослушные пряди черных густых волос. Однако большие серые холодные глаза делали Джсэрдже старше и представительней и заставляли говорить с ним почтительно.
На пасху Анна решила сделать последнюю попытку и пригласила Хэлмэджяну к праздничному обеду. Лекарь прикатил на дрожках, захватив с собой из города пирожных и десять бутылок дорогого вина. За столом он откровенно признался, что ничего не смыслит в медицине, а пациенты его не мрут только благодаря своему бычьему здоровью.
Джеордже смотрел на него с отвращением и несколько раз пытался вступить в спор, говоря о миссии интеллигенции. В ответ Хэлмэджяну долго смеялся и выразил сожаление, что его преклонный возраст, вероятно, не позволит ему вернуться к этому разговору лет через десять — пятнадцать. Хэлмэджяну покровительственно хлопал Джеордже по плечу и все время называл его «юношей», лишь один раз сказан «господин директор».
Анна заметила, что поведение лекаря заставляет Эмилию краснеть от досады и злости, и поняла, что дело Хэлмэджяну проиграно. После обеда лекарь улегся в большой комнате, и через пять минут оттуда послышался густой храп сытого, довольного жизнью человека.
В саду Анна случайно подслушала разговор дочери с Джеордже.
— Знаешь,— говорила Эмилия,— мне все это опротивело. Этот Хэлмэджяну разъезжает по селам, останавливается в домах, где есть девушки на выданье, жрет и развлекается... а мама все боится, что я останусь старой девой... Жадная она стала и злая, как ведьма... Уеду. Вот увидишь, Джеордже, что я уеду из села... В Бухарест...
— Прошу тебя, не уезжай,— прошептал Джеордже, не отрывая глаз от земли.
К ужину Анна неожиданно попросила лекаря проверить у Эмилии легкие, на что тот с готовностью согласился. Не сказав ни слова, Эмилия встала и ушла из дому, чтобы переночевать у писаря Мелиуцэ, с молодой женой которого она подружилась.
Через месяц, когда кончились занятия в школе, Дже-ордже зашел в кухню и, обратившись к Анне, выпалил, как заученный урок:
— Дорогая тетушка Анна, мне хотелось бы... мне было бы приятно... называть вас мамой.
— Что ж, называйте, господин директор,— кисло улыбнулась Анна, не отводя глаз от раскаленной плиты.
— Этим я хочу сказать, понимаете ли вы меня, хочу сказать, что прошу руки вашей дочери, которую очень люблю.
— Ну, если на то пошло, давайте поговорим начистоту,— обернулась Анна. — Возьмите стул.
Вынув из шкафчика бутылку цуйки, она наполнила два стаканчика, залпом опорожнила свой и застыла, сложив руки на коленях.
Анна выспросила у Джеордже, сколько он получает и на какие средства думает содержать Эмилию, заметив, что дочь «привыкла к хорошей жизни и только по несчастной случайности стала учительницей, а могла бы сделаться даже докторшей, если не больше того».
Краснея и заикаясь, Джеордже объяснил ей, что у него нет ничего, кроме жалованья, но поспешил тут же заверить, что будет работать с удесятеренными силами. Отец его умер в 1907 году, то есть в год его рождения, а мать живет очень бедно.
— Ха, так вы и мать хотите сюда привезти?..
— Нет, нет... к тому же, как вам известно, старики неохотно покидают насиженные места, места, где у них...
— Знаю, знаю,— кивнула Анна. — Я тоже молю бога, чтобы он дал мне умереть здесь, после того как пристрою детей. — Она почувствовала, что обидела Джеордже, но не сожалела об этом,— пусть знает, с кем имеет дело.
— Я вижу, вы не охотник до вина,— сменила она тему разговора. (Сама она уже опрокинула четвертый стаканчик.) — Не нравится?
— Нет,— решительно ответил Джеордже.
— Это неплохо. Хотя, поверьте, господин директор, мужчина, который боится водки, не мужчина, а тряпка. Я вот что скажу,— продолжала она уже сквозь слезы, чувствуя, что пришло время прослезиться. — Всю жизнь работала я, чтобы выходить тех, кому дала жизнь... Не повезло мне...
Джеордже кинулся целовать ей руку. Спохватившись, словно она о чем-то забыла, Анна поспешно высморкалась, вытерла слезы и предупредила будущего зятя, что ему придется позаботиться о судьбе Павла, бедного сироты, подверженного всем соблазнам. Джеордже поспешил с радостью согласиться.
Эмилии хотелось, чтобы свадьба была скромной, но Анна не пожелала и слышать об этом.
— Ты что? Хочешь, чтобы эти бездельники нас подняли па смех? Сама видишь, что па селе и без того подтрунивают над нами, считают дураками за то, что вернулись из Венгрии без гроша. Упокой, господи, душу отца твоего, только ума у него недоставало. Если бы мы купили тогда постоялый двор в Дебрецене, ты была бы теперь большой госпожой и вышла замуж за богатого венгра, а может быть, за какого-нибудь помещичьего сынка, обер-лейтенанта. Ты у меня красивая, умная — другого бы тебе... Пусть Джеордже знает, в какую семью попал, пусть ценит до самой смерти.
На свадьбе священник похвалил Анну за то золотое будущее, которое она обеспечила своим детям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159