Желая обосновать достоверное научное
знание, Кант признает, что существуют суждения, в которых воспринимается
необходимая связь между субъектом и предикатом, но это лишь те суждения, в
которых выражаются априорные формы нашей собственной познавательной
деятельности, приложимые к самому разнообразному эмпирическому чувственному
материалу. Следовательно, необходимые суждения суть всегда или общие
суждения, или те частные суждения, которые подчинены им. Значит, и для Канта
необходимость всегда имеет законосообразный характер и к тому же принадлежит
только априорной форме, но не эмпирически данному содержанию. Отсюда
следует, что, встретившись с эмпирически данным содержанием, мы только тогда
в состоянии были бы построить о нем на основании непосредственного
восприятия суждение, обладающее характером необходимости, если бы
усматривали непосредственно, что такие-то его элементы подчинены такой-то
априорной форме. Это было бы возможно только в том случае, если бы не только
общие формы познавательной деятельности, но и конкретные случаи их
применения были априорно предопределены. Если бы Кант допустил это, то его
учение об элементарных методах мышления ничем не отличалось бы от нашего,
кроме только того, что, по нашему мнению, объективные связи принадлежат
самим вещам, а по мнению Канта, они создаются познавательною способностью.
Однако, как известно, Кант не решился утверждать, что вся структура мира
явлений априорна. Следовательно, ему приходилось или допустить, что
применение априорных синтезов к таким-то, а не иным группам явлений
определяется a posteriori самими чувственными переживаниями, или же связать
чувственные данные и априорные формы каким-либо косвенным образом. Мы уже
знаем316, что Кант принужден был пойти этим последним путем и связать
рассудочные априорные формы с чувственными данными посредством форм времени.
Воспринимая эмпирические данные, мы убеждены, что между ними существуют
необходимые категориальные связи, но какие элементы связаны между собою,
этого мы непосредственно не воспринимаем; чтобы узнать об этом, мы должны
рассмотреть временные связи между явлениями. Напр., чтобы узнать, какие
эмпирические элементы при чинно связаны друг с другом, мы должны определить,
какие из них подходят под схему причинности, а о ней Кант говорит следующее:
"схема причины и причинности вещи вообще есть реальное, за которым, когда бы
оно ни было дано, всегда (jederzeit) следует нечто другое"317. Отсюда
следует, что эмпирическое суждение, имеющее научную цену, может быть
получено только косвенным и именно только дедуктивным путем, путем указания
на то, что воспринятые временные отношения соответствуют схеме такого-то
категориального синтеза. Следовательно, научные суждения должны получаться
или a priori, или путем дедукции. Научная индукция должна рассматриваться
кантианцами как одна из форм дедукции, именно как умозаключение, большею
посылкою которого служит временная "схема" причинности, и меньшая посылка
состоит из наблюдений и опытов, доказывающих, что данная пара явлений
подходит под схему. Следовательно, учение кантианцев о научных, индуктивных
умозаключениях во всех отношениях должно походить на учение Милля, кроме
того лишь, что большая посылка рассматривается ими не как продукт привычки,
а как незыблемый достоверный закон рассудка. Однако теория индукции мало от
этого выигрывает: чтобы построить такое умозаключение, нужно иметь не только
большую, но и меньшую посылку; между тем, как уже показано выше, философ,
отрицающий непосредственное восприятие необходимых связей между явлениями,
не может объяснить, как производится из мировой бесконечности выборка того
комплекса явлений, над которым нужно произвести наблюдения и опыты,
составляющие меньшую посылку косвенного индуктивного умозаключения.
Пренебрежение к вопросу о первоначальном происхождении частных суждений и
вообще к вопросу о прямых методах везде мстит за себя тем, что косвенные
методы оказываются необъяснимыми до конца. Мы полагаем, что объяснить
первоначальное возникновение частных суждений можно не иначе как допустив
непосредственное восприятие необходимых связей между элементами
действительности, и в этом заключается один из крупных аргументов в пользу
интуитивизма.
Глава X. Последние основания знания
На первый взгляд кажется, что интуитивизм чересчур упрощает процесс
знания, так что если бы теории интуитивизма были верны, все научные проблемы
должны бы уже быть решены, наука должна была бы уже стать законченным целым.
На деле, как мы уже говорили, это неверно: интуитивизм только отрицает
существование таких условий (разобщенности между я и не-я, недоступности
восприятию общего, недоступности восприятию необходимых связей), которые
делают и научное, и житейское знание совершенно невозможными, однако и после
этого процесс знания согласно теории оказывается не менее трудным, чем в
действительности, так как он опирается на дифференцирование объектов путем
сравнения, а это дело нелегкое. В самом деле, первые суждения восприятия, а
также первые суждения прямой индукции имеют столь ничтожную научную
ценность, что не могут быть отнесены к области научного знания. Обыкновенное
содержание этих суждений таково: "нечто сложное" или "это сложное (причем
"это" определяется внешними пространственно-временными признаками),
обладающее признаком S, есть P" (напр., присутствуя при демонстрациях в
физическом кабинете, гимназист констатирует, что "эти бузиновые шарики
отталкиваются друг от друга"; крестьянин утверждает, что "при ветре дороги
быстрее сохнут, чем при безветренной погоде"): в этих суждениях из
необъятной полноты содержания субъекта дифференцированы или совсем не те
(бузиновые), или не все те стороны его, которые составляют непосредственное
и достаточное основание предиката318. Иными словами, связь между
дифференцированною частью субъекта и предикатом в них или чересчур
отдаленна, т.е. производна, или не полна; поэтому в качестве знания об
индивидуальном они не удовлетворяют нас вследствие своей неясности, а в
качестве общего знания мы их даже совсем не решаемся принять, так как не
можем поручиться, что они имеют всеобщее значение; итак, научной цены они
почти не имеют, но в то же время как констатирование частных фактов они
обладают не менее необходимым характером, чем математические аксиомы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
знание, Кант признает, что существуют суждения, в которых воспринимается
необходимая связь между субъектом и предикатом, но это лишь те суждения, в
которых выражаются априорные формы нашей собственной познавательной
деятельности, приложимые к самому разнообразному эмпирическому чувственному
материалу. Следовательно, необходимые суждения суть всегда или общие
суждения, или те частные суждения, которые подчинены им. Значит, и для Канта
необходимость всегда имеет законосообразный характер и к тому же принадлежит
только априорной форме, но не эмпирически данному содержанию. Отсюда
следует, что, встретившись с эмпирически данным содержанием, мы только тогда
в состоянии были бы построить о нем на основании непосредственного
восприятия суждение, обладающее характером необходимости, если бы
усматривали непосредственно, что такие-то его элементы подчинены такой-то
априорной форме. Это было бы возможно только в том случае, если бы не только
общие формы познавательной деятельности, но и конкретные случаи их
применения были априорно предопределены. Если бы Кант допустил это, то его
учение об элементарных методах мышления ничем не отличалось бы от нашего,
кроме только того, что, по нашему мнению, объективные связи принадлежат
самим вещам, а по мнению Канта, они создаются познавательною способностью.
Однако, как известно, Кант не решился утверждать, что вся структура мира
явлений априорна. Следовательно, ему приходилось или допустить, что
применение априорных синтезов к таким-то, а не иным группам явлений
определяется a posteriori самими чувственными переживаниями, или же связать
чувственные данные и априорные формы каким-либо косвенным образом. Мы уже
знаем316, что Кант принужден был пойти этим последним путем и связать
рассудочные априорные формы с чувственными данными посредством форм времени.
Воспринимая эмпирические данные, мы убеждены, что между ними существуют
необходимые категориальные связи, но какие элементы связаны между собою,
этого мы непосредственно не воспринимаем; чтобы узнать об этом, мы должны
рассмотреть временные связи между явлениями. Напр., чтобы узнать, какие
эмпирические элементы при чинно связаны друг с другом, мы должны определить,
какие из них подходят под схему причинности, а о ней Кант говорит следующее:
"схема причины и причинности вещи вообще есть реальное, за которым, когда бы
оно ни было дано, всегда (jederzeit) следует нечто другое"317. Отсюда
следует, что эмпирическое суждение, имеющее научную цену, может быть
получено только косвенным и именно только дедуктивным путем, путем указания
на то, что воспринятые временные отношения соответствуют схеме такого-то
категориального синтеза. Следовательно, научные суждения должны получаться
или a priori, или путем дедукции. Научная индукция должна рассматриваться
кантианцами как одна из форм дедукции, именно как умозаключение, большею
посылкою которого служит временная "схема" причинности, и меньшая посылка
состоит из наблюдений и опытов, доказывающих, что данная пара явлений
подходит под схему. Следовательно, учение кантианцев о научных, индуктивных
умозаключениях во всех отношениях должно походить на учение Милля, кроме
того лишь, что большая посылка рассматривается ими не как продукт привычки,
а как незыблемый достоверный закон рассудка. Однако теория индукции мало от
этого выигрывает: чтобы построить такое умозаключение, нужно иметь не только
большую, но и меньшую посылку; между тем, как уже показано выше, философ,
отрицающий непосредственное восприятие необходимых связей между явлениями,
не может объяснить, как производится из мировой бесконечности выборка того
комплекса явлений, над которым нужно произвести наблюдения и опыты,
составляющие меньшую посылку косвенного индуктивного умозаключения.
Пренебрежение к вопросу о первоначальном происхождении частных суждений и
вообще к вопросу о прямых методах везде мстит за себя тем, что косвенные
методы оказываются необъяснимыми до конца. Мы полагаем, что объяснить
первоначальное возникновение частных суждений можно не иначе как допустив
непосредственное восприятие необходимых связей между элементами
действительности, и в этом заключается один из крупных аргументов в пользу
интуитивизма.
Глава X. Последние основания знания
На первый взгляд кажется, что интуитивизм чересчур упрощает процесс
знания, так что если бы теории интуитивизма были верны, все научные проблемы
должны бы уже быть решены, наука должна была бы уже стать законченным целым.
На деле, как мы уже говорили, это неверно: интуитивизм только отрицает
существование таких условий (разобщенности между я и не-я, недоступности
восприятию общего, недоступности восприятию необходимых связей), которые
делают и научное, и житейское знание совершенно невозможными, однако и после
этого процесс знания согласно теории оказывается не менее трудным, чем в
действительности, так как он опирается на дифференцирование объектов путем
сравнения, а это дело нелегкое. В самом деле, первые суждения восприятия, а
также первые суждения прямой индукции имеют столь ничтожную научную
ценность, что не могут быть отнесены к области научного знания. Обыкновенное
содержание этих суждений таково: "нечто сложное" или "это сложное (причем
"это" определяется внешними пространственно-временными признаками),
обладающее признаком S, есть P" (напр., присутствуя при демонстрациях в
физическом кабинете, гимназист констатирует, что "эти бузиновые шарики
отталкиваются друг от друга"; крестьянин утверждает, что "при ветре дороги
быстрее сохнут, чем при безветренной погоде"): в этих суждениях из
необъятной полноты содержания субъекта дифференцированы или совсем не те
(бузиновые), или не все те стороны его, которые составляют непосредственное
и достаточное основание предиката318. Иными словами, связь между
дифференцированною частью субъекта и предикатом в них или чересчур
отдаленна, т.е. производна, или не полна; поэтому в качестве знания об
индивидуальном они не удовлетворяют нас вследствие своей неясности, а в
качестве общего знания мы их даже совсем не решаемся принять, так как не
можем поручиться, что они имеют всеобщее значение; итак, научной цены они
почти не имеют, но в то же время как констатирование частных фактов они
обладают не менее необходимым характером, чем математические аксиомы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113