ему нужны нежные взгляды, приятный го
л ос, неусыпное внимание, еще черт знает что... Когда этого не получает, страшно огорчается.
— Естественно. Всякий мужчина огорчился бы.
Ирена отхлебывает порядочный глоток и со злостью
ставит бокал на столик.
— Каспарас сделался до смешного ревнив. А мне, как и всем женщинам, нравится внимание мужчин. Каждая встреча всегда обогащает. Разве не правда?
— Конечно,— Юстас незаметно обводит взором зал.— Даже весьма обогащает.
Раздраженная его иронией, Ирена постукивает пальцами по столику.
— А вы хоть подумали, что я получаю от него? Что он соблаговолил мне дать? Работа, ребенок, дом. Каждый божий день одно и то же.
— Тогда вам вообще не следовало выходить замуж,— стараясь сохранить улыбку, говорит Юстас.— Теперь калечите другого человека и сами чувствуете себя несчастной.
— Это я калечу?! — В расширившихся Ирениных зрачках застывает ненависть.— А что вы вообще знаете о нашей совместной жизни?
— Ничего, пожалуй, просто к нему привязан сильно,— Юстас больше не обращает внимания на вульгарный и оскорбительный тон Ирены, хочет скорее закончить разговор, который, по всему видно, абсолютно бесплоден.— Такие люди не могут не нравиться. И обязательно их надо беречь. У Каспараса есть то, чего нет ни у меня, ни у вас, ни у тысяч похожих на нас обоих.
— Да, да,— несколько театрально вздыхает Ирена,— понятно, я испорченный человек.— Движения ее губ выдают легкое опьянение.— Открою вам тайну — меня с малых лет тянуло к вранью. Не смейтесь. Поэтому постоянно ожидала беды. Мне нужен человек, который, взяв за руку, твердо бы меня вел.
— Но ведь Каспарас...
— Каспарас — болтун! — выкрикивает Ирена, и на них с любопытством поглядывают несколько посетителей кафе.— А это само собой уже несчастье! Что толку от слов? Разве это настоящая жизнь?!
— Но вы не отказываетесь от денег, которые он приносит за те слова? — с сарказмом спрашивает Юстас.— И деньги эти, надеюсь, настоящие?
Ирена долго молчит, потом вскидывает на Юстаса затуманенные глаза:
— Никак не могу избавиться от неприятного чувства: что я не стою его, что мне никогда до него не подняться. Поэтому иногда одолевает желание помучить его. Только не говорите ему этого.
— Так человека можно и в гроб загнать.
Юстас сидит, засунув руки в карманы пиджака, локти широко расставлены, словно крылья какой птицы. Официантка приносит по чашечке кофе. Юстас говорит:
— Пейте кофе и успокойтесь. Я ничего не скажу Каспарасу о нашем разговоре.
— Он может вернуться, когда только захочет,— давясь словами, бормочет Ирена.— Никто его не гонит.
— Но никто и не ждет,— металлическим голосом добавляет Юстас.
Ирена молчит. Почти с закрытыми глазами маленькими глотками пьет кофе.
Юстасу невероятно жаль эту заблудшую и, без сомнения, одинокую женщину. Еще больше ему жаль Каспараса, увядающего, словно росток без солнца. Надо обязательно что-то сделать, убеждает в мыслях себя. Но разве скажешь этим людям: дорогие мои, возьмите друг друга за руку и ступайте вместе... Зачем нужен был этот разговор с Иреной? Чтобы понять причины их раздора, а потом пытаться их устранить? Как видишь, это не в твоих силах, Каткус... Конечно, Ирена по-своему права: эгоистично, убого, говоря прямо — по-житейски и с этим нужно считаться. Но черт бы побрал эту ее прямоту, когда гибнет талант, когда гибнет друг.
— Я отвезу вас домой на такси,— говорит Юстас, оплатив счет.
— Вам кажется, я слишком много выпила? — кокетливо осведомляется Ирена.— С удовольствием выпила бы еще бокал. Каспарас меня шампанским не угощает.
— Угостит, если...
— Что — если?
—- Если дождется немного внимания и тепла.
— Вы — джентльмен-инквизитор.
— Наверное.
Когда такси подъезжает к многоквартирному девятиэтажному дому в новом районе города, Ирена разражается хохотом, не без доли актерства.
— Взгляните... на окна... шестого этажа,— всхлипывая от смеха, лепечет Ирена, отвечая на полный замешательства взгляд Юстаса.
Наверху яркая полоска света вдоль всего шестого этажа.
— Прилетела наша пичужка. Не выдержала.
Ирена не торопясь выбирается из такси, на прощание проводит кончиками пальцев по ладони Юстаса. Тот ловит ее пальцы и крепко зажимает в горсти.
— Не забудете, о чем вас просил?
— Что-то не очень припоминаю,— куражится Ирена.— Отпустите, мне больно...
— Немного внимания и теплоты,— отчетливо произносит Юстас и выпускает пальцы Ирены.— Какого черта вы хихикаете?
— Он получит все, что заслуживает. Обещаю вам.— Ирена по-девичьи вприпрыжку влетает в подъезд, и ее фигурка тает в сумраке.
— Поехали,— бросает таксисту Юстас.
У него начинает ныть под ложечкой при мысли, что, вернувшись, обнаружит комнату свою пустой. Будто кто-то обокрал. Оказывается, уже успел привыкнуть к тихому хождению Каспараса по кухне и бесконечному курению, к редким фразам, выговариваемым медлительным глухим баритоном, к манере взвешивать каждое слово. Вспыхивают в памяти его собственные усилия развеселить Каспараса, вывести из оцепенения — я тебя все равно вылечу, черт... Теперь все те незначительные мелочи в одно мгновение, без какой-то последовательности нанизались на нить памяти и кажутся Юстасу особенно дорогими, только боль рождает ясное ощущение бега времени, мысль, что это уже было.
Юстас не входит, а врывается в свою квартиру, придирчиво оглядывает все предметы, словно видит их в первый раз. Никаких следов пребывания другого человека. Даже пепельница старательно вымыта.
В кухне на пустом столе посередине записка: «Спасибо, Юстас, за все, но я должен вернуться. Каспарас».
Конечно, это никакая не неожиданность, Юстас едва ли не две недели убеждал Каспараса, что семью надо сохранить любой ценой, однако сегодня, в этот вечер,
чего доброго, сказал бы по-другому. Сказал бы, что эта женщина не может быть помощником ни в жизни, ни в творчестве. Не тот человек!
Юстас еще раз возвращается в комнату, потом бредет на кухню, ставит на огонь чайник и, устроившись на табуретке возле окна, принимается смотреть на мерцающее светящимися окнами скопище новых домов. Он знает, что такое бессмысленное сидение опасно, оно расслабляет, вызывает непонятную меланхолию. Лучше схватить какую-нибудь хорошую книгу и погрузиться в мир небудничных и чужих мыслей, поспорить молча с автором. А теперь вот сидит, будто парализованный, и пытается понять, отчего стало для него таким важным присутствие рядом Каспараса.
Ты же аналитик, Каткус! Где сокрыты корни этой боли?
Ножницы одиночества? Банально. И не совсем походит на правду.
Чайник начинает гудеть, почти как миниатюрный локомотив; Юстас поворачивает краник газовой горелки и вдруг цепенеет от неожиданной мысли, потом бессильно роняет руку на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
л ос, неусыпное внимание, еще черт знает что... Когда этого не получает, страшно огорчается.
— Естественно. Всякий мужчина огорчился бы.
Ирена отхлебывает порядочный глоток и со злостью
ставит бокал на столик.
— Каспарас сделался до смешного ревнив. А мне, как и всем женщинам, нравится внимание мужчин. Каждая встреча всегда обогащает. Разве не правда?
— Конечно,— Юстас незаметно обводит взором зал.— Даже весьма обогащает.
Раздраженная его иронией, Ирена постукивает пальцами по столику.
— А вы хоть подумали, что я получаю от него? Что он соблаговолил мне дать? Работа, ребенок, дом. Каждый божий день одно и то же.
— Тогда вам вообще не следовало выходить замуж,— стараясь сохранить улыбку, говорит Юстас.— Теперь калечите другого человека и сами чувствуете себя несчастной.
— Это я калечу?! — В расширившихся Ирениных зрачках застывает ненависть.— А что вы вообще знаете о нашей совместной жизни?
— Ничего, пожалуй, просто к нему привязан сильно,— Юстас больше не обращает внимания на вульгарный и оскорбительный тон Ирены, хочет скорее закончить разговор, который, по всему видно, абсолютно бесплоден.— Такие люди не могут не нравиться. И обязательно их надо беречь. У Каспараса есть то, чего нет ни у меня, ни у вас, ни у тысяч похожих на нас обоих.
— Да, да,— несколько театрально вздыхает Ирена,— понятно, я испорченный человек.— Движения ее губ выдают легкое опьянение.— Открою вам тайну — меня с малых лет тянуло к вранью. Не смейтесь. Поэтому постоянно ожидала беды. Мне нужен человек, который, взяв за руку, твердо бы меня вел.
— Но ведь Каспарас...
— Каспарас — болтун! — выкрикивает Ирена, и на них с любопытством поглядывают несколько посетителей кафе.— А это само собой уже несчастье! Что толку от слов? Разве это настоящая жизнь?!
— Но вы не отказываетесь от денег, которые он приносит за те слова? — с сарказмом спрашивает Юстас.— И деньги эти, надеюсь, настоящие?
Ирена долго молчит, потом вскидывает на Юстаса затуманенные глаза:
— Никак не могу избавиться от неприятного чувства: что я не стою его, что мне никогда до него не подняться. Поэтому иногда одолевает желание помучить его. Только не говорите ему этого.
— Так человека можно и в гроб загнать.
Юстас сидит, засунув руки в карманы пиджака, локти широко расставлены, словно крылья какой птицы. Официантка приносит по чашечке кофе. Юстас говорит:
— Пейте кофе и успокойтесь. Я ничего не скажу Каспарасу о нашем разговоре.
— Он может вернуться, когда только захочет,— давясь словами, бормочет Ирена.— Никто его не гонит.
— Но никто и не ждет,— металлическим голосом добавляет Юстас.
Ирена молчит. Почти с закрытыми глазами маленькими глотками пьет кофе.
Юстасу невероятно жаль эту заблудшую и, без сомнения, одинокую женщину. Еще больше ему жаль Каспараса, увядающего, словно росток без солнца. Надо обязательно что-то сделать, убеждает в мыслях себя. Но разве скажешь этим людям: дорогие мои, возьмите друг друга за руку и ступайте вместе... Зачем нужен был этот разговор с Иреной? Чтобы понять причины их раздора, а потом пытаться их устранить? Как видишь, это не в твоих силах, Каткус... Конечно, Ирена по-своему права: эгоистично, убого, говоря прямо — по-житейски и с этим нужно считаться. Но черт бы побрал эту ее прямоту, когда гибнет талант, когда гибнет друг.
— Я отвезу вас домой на такси,— говорит Юстас, оплатив счет.
— Вам кажется, я слишком много выпила? — кокетливо осведомляется Ирена.— С удовольствием выпила бы еще бокал. Каспарас меня шампанским не угощает.
— Угостит, если...
— Что — если?
—- Если дождется немного внимания и тепла.
— Вы — джентльмен-инквизитор.
— Наверное.
Когда такси подъезжает к многоквартирному девятиэтажному дому в новом районе города, Ирена разражается хохотом, не без доли актерства.
— Взгляните... на окна... шестого этажа,— всхлипывая от смеха, лепечет Ирена, отвечая на полный замешательства взгляд Юстаса.
Наверху яркая полоска света вдоль всего шестого этажа.
— Прилетела наша пичужка. Не выдержала.
Ирена не торопясь выбирается из такси, на прощание проводит кончиками пальцев по ладони Юстаса. Тот ловит ее пальцы и крепко зажимает в горсти.
— Не забудете, о чем вас просил?
— Что-то не очень припоминаю,— куражится Ирена.— Отпустите, мне больно...
— Немного внимания и теплоты,— отчетливо произносит Юстас и выпускает пальцы Ирены.— Какого черта вы хихикаете?
— Он получит все, что заслуживает. Обещаю вам.— Ирена по-девичьи вприпрыжку влетает в подъезд, и ее фигурка тает в сумраке.
— Поехали,— бросает таксисту Юстас.
У него начинает ныть под ложечкой при мысли, что, вернувшись, обнаружит комнату свою пустой. Будто кто-то обокрал. Оказывается, уже успел привыкнуть к тихому хождению Каспараса по кухне и бесконечному курению, к редким фразам, выговариваемым медлительным глухим баритоном, к манере взвешивать каждое слово. Вспыхивают в памяти его собственные усилия развеселить Каспараса, вывести из оцепенения — я тебя все равно вылечу, черт... Теперь все те незначительные мелочи в одно мгновение, без какой-то последовательности нанизались на нить памяти и кажутся Юстасу особенно дорогими, только боль рождает ясное ощущение бега времени, мысль, что это уже было.
Юстас не входит, а врывается в свою квартиру, придирчиво оглядывает все предметы, словно видит их в первый раз. Никаких следов пребывания другого человека. Даже пепельница старательно вымыта.
В кухне на пустом столе посередине записка: «Спасибо, Юстас, за все, но я должен вернуться. Каспарас».
Конечно, это никакая не неожиданность, Юстас едва ли не две недели убеждал Каспараса, что семью надо сохранить любой ценой, однако сегодня, в этот вечер,
чего доброго, сказал бы по-другому. Сказал бы, что эта женщина не может быть помощником ни в жизни, ни в творчестве. Не тот человек!
Юстас еще раз возвращается в комнату, потом бредет на кухню, ставит на огонь чайник и, устроившись на табуретке возле окна, принимается смотреть на мерцающее светящимися окнами скопище новых домов. Он знает, что такое бессмысленное сидение опасно, оно расслабляет, вызывает непонятную меланхолию. Лучше схватить какую-нибудь хорошую книгу и погрузиться в мир небудничных и чужих мыслей, поспорить молча с автором. А теперь вот сидит, будто парализованный, и пытается понять, отчего стало для него таким важным присутствие рядом Каспараса.
Ты же аналитик, Каткус! Где сокрыты корни этой боли?
Ножницы одиночества? Банально. И не совсем походит на правду.
Чайник начинает гудеть, почти как миниатюрный локомотив; Юстас поворачивает краник газовой горелки и вдруг цепенеет от неожиданной мысли, потом бессильно роняет руку на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54