.. Будь на то моя воля, бесплатно бы кормил всех заводских женщин, пускай они, подобно живительному сквозняку, проветрят иные головы, взъерошат седые и черные как смоль, густые шевелюры. Потому что мудри не мудри, Кактус, а ведь именно женщины — наш жизненный стимул. Стихия жизни.
Видно, существует устоявшийся эстетический идеал рабочего, окидывая взглядом каждого, размышлял Юстас. Одежда, манера говорить... и, без всякого сомнения, сильное, развитое тело. Мгновенная реакция, сообразительность и немногословие. Широкие плечи, гибкий торс, крепкие руки гарантируют уверенность в себе при любой ситуации. На улице, в цехе, на стадионе, в семье. Не бояться поспорить. Не стонать и не жаловаться. Настоящие мужчины нужны всюду. А что они делают, как ведут себя эти закаленные мужчины, когда приходит срок навсегда проститься с родителями? Ведь наступает такое время, ничего не поделаешь... Или когда разлюбит близкий человек? Эх, ничегошеньки-то ты не знаешь, Каткус, не ведаешь, какие запасы человечности сокрыты в тех, кто вокруг тебя. А если вовсе нет в них никаких запасов? Если живет в них просто иллюзия, что жизнь будет всегда обходиться с ними бережно, достойно, справедливо, потому что, по их разумению, они терпеливы сами, порядочны, поступают по совести, честно трудятся? Вдруг грянет беда, выпадет испытание? Кто- то жестоко обидит? Утрата близких всегда тоже жестокая несправедливость. Что тогда?! Стучать кулаком по столу в пивной, тянуть вино прямо из бутылки где-нибудь под кленами? Свирепо ополчиться против всех — попробуйте только меня тронуть! Благо мышцы у тебя налиты силой и во всем теле бродит молодецкий задор. А в голове не утихает-бьется одна-единственная мысль: почему это случилось именно со мной?!
Странно... В горе порой хочется побыть наедине с собой, спрятаться ото всех. Да, да, человеку временами необходима обособленность. Но отступает беда, и опять хочется единения с другими. Обособленность и единение. Часть и целое... Юстас расстегнул карман спортивной блузы, достал блокнот «Всякая всячина» и сделал пометку.
Учась в Политехническом институте, Юстас Каткус не заботился о том, чтобы качать мышцы и потом с по
мощью кулаков доказывать свою правоту или мужественность. Он принадлежал к другой группе, прозванной «мозговым центром», являлся одним из ее лидеров и ничуть не завидовал одногодкам, демонстрировавшим бицепсы. Он и его друзья — Эдмундас Богутис и Вацловас Нарушис — собирались стать непревзойденными специалистами в своей области, для них это было ясно как дважды два. Как то, что яблоко есть яблоко и ничего больше.
Тело должно стать послушным орудием для достижения этой цели, тело обязано было не уставать от семи утра и до половины первого ночи. И когда Юстас наконец касался щекой подушки, временами испытывал даже гордость, что не вымотался окончательно за день, что, возникни сейчас необходимость, мог бы еще поработать пару часов. Толстяков он презирал, однако ему никогда не приходило в голову, что тело его само по себе требует пестования.
Юстас припомнил, как он яростно продирался сквозь житейские кущи в настоящую жизнь; болезнь свою одолел достаточно давно, но им овладело нетерпение, желание первенствовать. Позже задавался вопросом: почему? И сам же отвечал без уверток, без снисхождения к себе: потому, что в мире здоровых людей того, кто победит в схватке, ожидает Она. Или все они, воплощенные в образе одной Ее. Та, которую когда-то утратил. Была пора, когда он извлек эту мысль из глубины подсознания, вытащил на свет, повертел и вновь похоронил.
Четко Юстас сознавал лишь одно: работа — главный смысл в жизни и единственное лекарство от всех немощей. Неустанный труд искупает и недостатки характера и очищает душу от скверны, приглушает жажду наслаждений.
Девушек Юстас инстинктивно избегал, несмотря на явное недвусмысленное внимание с их стороны. Тотчас выискивал какой-нибудь изъян, а более всего его почему-то раздражала беззаботность молодости, которую он именовал глупостью. Понимал, что не прав, но ничего не мог с собой поделать. Его приятели Эдмундас с Вацловасом нарочно принимались сватать ему какую- нибудь институтскую красавицу, но Юстас вспыхивал и так злился, что те не осмеливались даже от души посмеяться. И наконец оставили его в покое.
Только Алина, студентка того же института, будущая текстильщица, не отставала. Невысокого роста, с тугими щеками, никогда не теряющая самообладания, Алина была членом комитета комсомола института и постоянно находила повод заговорить с ним.
Однажды, завидев приближающуюся по коридору Алину, которая заранее улыбалась большими серыми глазами, Юстас решился поговорить с нею напрямик.
— Вы умная и красивая девушка,— начал он проникновенным тоном,— а игнорируете элементарные факты.
В лице Алины проступили удивление, растерянность.
— Мне кажется... я стараюсь...
— Вот именно, слишком стараетесь. И не можете понять, что я хочу одного — стать хорошим специалистом — и оттого не располагаю временем для ваших игр.
— Общественная работа — не игра,— залилась краской девушка.— Странно слышать от вас подобные слова. Вы староста курса, учитесь на пятерки и... так безответственно рассуждаете.
Эти несколько казенных фраз, произнесенных милым говорком восточных аукштайтийцев, вывели Юстаса из себя.
— Я — пассивная контра,— тихо произнес Юстас.
— Опасно шутите,— покачала головой Алина.
— Я не шучу,— Юстас стоял совсем близко, изогнувшись, будто вопросительный знак.— Да, я получаю за диамат пятерки, но в жизни мне чертовски многое не нравится. Прежде всего то, что никогда не видел своего отца, который был репрессирован.
— Мы это знаем. Однако отец ваш был реабилитирован, и никто вам об этом прискорбном событии не напоминает и не собирается напоминать. Понимаю, что много пережили, но все уже в прошлом. Теперь на вас равняются другие студенты.
— Совершенно напрасно. Если я ниже травы и прилично учусь, это вовсе не означает, что мои убеждения могут служить для кого-то примером.
— Неужели вы...— Алина попятилась,— не со всеми? Не с нами?
— Нет,— словно припечатал Юстас.— Я сам по себе. Говорю вам правду, потому что у вас доброе лицо и чувствую, что не станете мне вредить.
Алина глубоко втянула в себя воздух, выдохнула.
— Тяжело вам будет жить.
— Скорее всего. Хотя... как знать. Людей с настоящими убеждениями доводилось встречать не часто. Обычно обходятся вообще без оных.
— А вы мне все равно нравитесь, Юстас Каткус,— неожиданно улыбнулась Алина.— Вы смелый и говорите правду.
— Опомнись, детка,— едва слышно пробормотал Юстас, покрываясь румянцем, словно лесное яблочко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Видно, существует устоявшийся эстетический идеал рабочего, окидывая взглядом каждого, размышлял Юстас. Одежда, манера говорить... и, без всякого сомнения, сильное, развитое тело. Мгновенная реакция, сообразительность и немногословие. Широкие плечи, гибкий торс, крепкие руки гарантируют уверенность в себе при любой ситуации. На улице, в цехе, на стадионе, в семье. Не бояться поспорить. Не стонать и не жаловаться. Настоящие мужчины нужны всюду. А что они делают, как ведут себя эти закаленные мужчины, когда приходит срок навсегда проститься с родителями? Ведь наступает такое время, ничего не поделаешь... Или когда разлюбит близкий человек? Эх, ничегошеньки-то ты не знаешь, Каткус, не ведаешь, какие запасы человечности сокрыты в тех, кто вокруг тебя. А если вовсе нет в них никаких запасов? Если живет в них просто иллюзия, что жизнь будет всегда обходиться с ними бережно, достойно, справедливо, потому что, по их разумению, они терпеливы сами, порядочны, поступают по совести, честно трудятся? Вдруг грянет беда, выпадет испытание? Кто- то жестоко обидит? Утрата близких всегда тоже жестокая несправедливость. Что тогда?! Стучать кулаком по столу в пивной, тянуть вино прямо из бутылки где-нибудь под кленами? Свирепо ополчиться против всех — попробуйте только меня тронуть! Благо мышцы у тебя налиты силой и во всем теле бродит молодецкий задор. А в голове не утихает-бьется одна-единственная мысль: почему это случилось именно со мной?!
Странно... В горе порой хочется побыть наедине с собой, спрятаться ото всех. Да, да, человеку временами необходима обособленность. Но отступает беда, и опять хочется единения с другими. Обособленность и единение. Часть и целое... Юстас расстегнул карман спортивной блузы, достал блокнот «Всякая всячина» и сделал пометку.
Учась в Политехническом институте, Юстас Каткус не заботился о том, чтобы качать мышцы и потом с по
мощью кулаков доказывать свою правоту или мужественность. Он принадлежал к другой группе, прозванной «мозговым центром», являлся одним из ее лидеров и ничуть не завидовал одногодкам, демонстрировавшим бицепсы. Он и его друзья — Эдмундас Богутис и Вацловас Нарушис — собирались стать непревзойденными специалистами в своей области, для них это было ясно как дважды два. Как то, что яблоко есть яблоко и ничего больше.
Тело должно стать послушным орудием для достижения этой цели, тело обязано было не уставать от семи утра и до половины первого ночи. И когда Юстас наконец касался щекой подушки, временами испытывал даже гордость, что не вымотался окончательно за день, что, возникни сейчас необходимость, мог бы еще поработать пару часов. Толстяков он презирал, однако ему никогда не приходило в голову, что тело его само по себе требует пестования.
Юстас припомнил, как он яростно продирался сквозь житейские кущи в настоящую жизнь; болезнь свою одолел достаточно давно, но им овладело нетерпение, желание первенствовать. Позже задавался вопросом: почему? И сам же отвечал без уверток, без снисхождения к себе: потому, что в мире здоровых людей того, кто победит в схватке, ожидает Она. Или все они, воплощенные в образе одной Ее. Та, которую когда-то утратил. Была пора, когда он извлек эту мысль из глубины подсознания, вытащил на свет, повертел и вновь похоронил.
Четко Юстас сознавал лишь одно: работа — главный смысл в жизни и единственное лекарство от всех немощей. Неустанный труд искупает и недостатки характера и очищает душу от скверны, приглушает жажду наслаждений.
Девушек Юстас инстинктивно избегал, несмотря на явное недвусмысленное внимание с их стороны. Тотчас выискивал какой-нибудь изъян, а более всего его почему-то раздражала беззаботность молодости, которую он именовал глупостью. Понимал, что не прав, но ничего не мог с собой поделать. Его приятели Эдмундас с Вацловасом нарочно принимались сватать ему какую- нибудь институтскую красавицу, но Юстас вспыхивал и так злился, что те не осмеливались даже от души посмеяться. И наконец оставили его в покое.
Только Алина, студентка того же института, будущая текстильщица, не отставала. Невысокого роста, с тугими щеками, никогда не теряющая самообладания, Алина была членом комитета комсомола института и постоянно находила повод заговорить с ним.
Однажды, завидев приближающуюся по коридору Алину, которая заранее улыбалась большими серыми глазами, Юстас решился поговорить с нею напрямик.
— Вы умная и красивая девушка,— начал он проникновенным тоном,— а игнорируете элементарные факты.
В лице Алины проступили удивление, растерянность.
— Мне кажется... я стараюсь...
— Вот именно, слишком стараетесь. И не можете понять, что я хочу одного — стать хорошим специалистом — и оттого не располагаю временем для ваших игр.
— Общественная работа — не игра,— залилась краской девушка.— Странно слышать от вас подобные слова. Вы староста курса, учитесь на пятерки и... так безответственно рассуждаете.
Эти несколько казенных фраз, произнесенных милым говорком восточных аукштайтийцев, вывели Юстаса из себя.
— Я — пассивная контра,— тихо произнес Юстас.
— Опасно шутите,— покачала головой Алина.
— Я не шучу,— Юстас стоял совсем близко, изогнувшись, будто вопросительный знак.— Да, я получаю за диамат пятерки, но в жизни мне чертовски многое не нравится. Прежде всего то, что никогда не видел своего отца, который был репрессирован.
— Мы это знаем. Однако отец ваш был реабилитирован, и никто вам об этом прискорбном событии не напоминает и не собирается напоминать. Понимаю, что много пережили, но все уже в прошлом. Теперь на вас равняются другие студенты.
— Совершенно напрасно. Если я ниже травы и прилично учусь, это вовсе не означает, что мои убеждения могут служить для кого-то примером.
— Неужели вы...— Алина попятилась,— не со всеми? Не с нами?
— Нет,— словно припечатал Юстас.— Я сам по себе. Говорю вам правду, потому что у вас доброе лицо и чувствую, что не станете мне вредить.
Алина глубоко втянула в себя воздух, выдохнула.
— Тяжело вам будет жить.
— Скорее всего. Хотя... как знать. Людей с настоящими убеждениями доводилось встречать не часто. Обычно обходятся вообще без оных.
— А вы мне все равно нравитесь, Юстас Каткус,— неожиданно улыбнулась Алина.— Вы смелый и говорите правду.
— Опомнись, детка,— едва слышно пробормотал Юстас, покрываясь румянцем, словно лесное яблочко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54