Прежняя свобода цер­ковных имений от всякого тягла была заменена чрезвы­чайно тяжелым тяглом: помимо обычных общегосудар­ственных повинностей на церковные земли дождем сы­пались запросные сборы и чрезвычайные повинности. «Канальный сбор» на сооружение каналов, «козловский сбор» на освобождение от рекрутской повинности, на­ряды в адмиралтейство плотников и кузнецов, наряды по мостовой повинности, содержание отставных воен­ных чинов, поставка лошадей для драгун, подмога при отливке пушек и прочее и прочее - все это одинаковым бременем легло теперь не только на светские, но и на церковные имения. Но мало этого, были отменены все пошлины, которые ранее собирались архиереями и мо­настырями с подчиненных им клириков. Взамен всех прежних доходов предполагалось назначить для архие­реев, монастырей и приходского духовенства строгие оклады и штаты. Архиереям было назначено довольно приличное жалованье; штаты приходского духовенства полностью не были проведены, но монастыри были по­сажены на голодный паек. Сначала было назначено в год по 10 руб. и по 10 четвертей хлеба на монаха; в 1705 г. эта норма была уменьшена наполовину. Петров­скому правительству не приходилось стесняться: с тех пор как было запрещено отдавать в монастыри вотчины на помин души, социальный состав монашества резко изменился. Вместо бояр и дворян в монастырях начала XVIII в., по словам современников, живет в качестве чернецов «всякий сброд», искавший дарового хлеба. По словам ростовского епископа Георгия, «чернецы спи­лись и заворовались», занимались ростовщичеством, вен­чанием за большие деньги недозволенных браков, зани­мались попросту воровством и скупкой награбленного у разбойников с большой дороги; слова «монах» и «забродяга» стали синонимами. От монахов не отставали и монахини, которые, по свидетельству белгородского ар­хиерея Епифания (в 1727 г.), в монастырях «живали мало», но «волочились по мирским слободам и посто­янно пьянствовали». Монастырский приказ не только посадил монахов на голодный паек, но также приоста­новил рост их числа; в каждом монастыре было уста­новлено штатное число монахов, а на убылые места бы­ло велено в 1715 г. принимать отставных и увечных сол­дат, сосланных раскольников и душевнобольных пре­ступников. Управление приказа было для казны очень выгодно: ежегодно стал очищаться значительный чис­тый остаток, вносившийся в казну. Так, например, в 1720 г. было внесено чистого остатка 31075 руб., а в 1724 г.-83 218 руб.
Эти меры поколебали в корне экономическую неза­висимость русской церкви; мало этого, они имели скры­тую тенденцию к постепенной передаче церковных вот­чин в руки дворянства и к превращению монастырей в учреждения государственного призрения. А в основе сво­ей они пресекали всякую возможность оппозиции цер­ковной политике Петра со стороны епископата. Поэто­му установление в 1721 г. нового порядка церковного управления, аналогичного другим отраслям государст­венного управления, прошло безболезненно и гладко, без единого возражения со стороны пришибленных Мона­стырским приказом церковных князей.
Духовный Регламент, опубликованный 25 января 1721 г. вместе с манифестом Петра, учреждал, выража­ясь слогом манифеста, «соборное правительство» в церк­ви; на самом деле, как без всяких обиняков говорилось в Духовном Регламенте, Духовное Коллегиум, должен­ствовавшее отныне управлять русскою церковью, мыс­лилось и было организовано в виде одной из прочих коллегий, т. е. учреждений, соответствовавших совре­менным министерствам; тем самым новое «соборное правительство» становилось лишь одной из спиц в ко­лесе абсолютистского государства. Новый законода­тельный акт был подготовлен без всякого участия церк­ви, ибо, хотя составлял проект Регламента псковский епископ Феофан Прокопович, но он выполнял лишь за­дание Петра - учредить для управления русской цер­ковью коллегию по образцу протестантских духовных консисторий. С этими очень удобными для государст­венной власти учреждениями Петр близко познакомил­ся на практике после присоединения Лифляндии и Эстляндии. Протестантские духовные консистории, кое-где называвшиеся также синодами, возникли еще в XVI в., в эпоху реформации, когда главенство во вновь появив­шихся протестантских церквах перешло в руки князей.
Эти консистории имели смешанный состав, из пасторов и чиновников, назначавшихся князем. Председатель, иногда из светских чиновников, также назначался кня­зем. Консистория была тем органом, через посредство которого князь управлял церковными делами своей об­ласти. С 1711 г., после подчинения Лифляндии, Петр стал главой лифляндской протестантской церкви и в ка­честве такового назначал и увольнял членов рижской обер-консистории и утверждал ее постановления. Ду­ховный Регламент не скрывал, что Духовное Коллегиум не имеет ничего общего с прежними духовными собора­ми - те относятся к разряду временных, чрезвычайных коллегий, а вновь учреждаемая коллегия относится к разряду постоянных коллегий, наподобие иерусалимско­го синедриона, афинского ареопага и современных русских и иностранных постоянных государственных коллегий; но протестантский оригинал нового учрежде­ния по имени назван не был.
Завуалировав таким образом свой подлинный обра­зец, Феофан без обиняков и энергично подчеркивает чисто государственный характер учреждения. «Духов­ное Коллегиум под державным монархом есть и от мо­нарха установлено», почему и члены его, наблюдая, «яко вину конечную, славу божию и спасение душ чело­веческих и всей церкви созидание», прежде всего и главным образом должны были «споспешествовать все, что к его царского величества верной службе и пользе во всяких случаях касатися может», и соблюдать са­мым тщательным образом материальные интересы го­сударства. Поэтому была установлена для членов кол­легии и специальная присяга, обязывавшая их «искать сущей истины, действовать согласно Духовному Регла­менту» и заключавшаяся такою формулой: «Исповедую же с клятвою крайнего судию духовной сей коллегии быти самого всероссийского монарха, государя нашего всемилостивейшего».
Столь же недвусмысленно были изложены и «вины», т. е. мотивы учреждения духовной коллегии взамен пат­риаршества. За первыми шестью «винами», наполненными общими местами, среди которых пикантна лишь пя­тая вина (в коллегии «не обретается место пристрастию, коварству, лихоимному суду», так как коллегия состоит из лиц «разного чина и звания», «которым отнюдь невоз­можно тайно всем слагатися»), следует седьмая вина, гвоздь всего дела. От коллегии, говорит Регламент, не придется «опасаться отечеству мятежей и смущения, ка­кие происходят от единого собственного правителя ду­ховного, ибо простой народ не ведает, как разнится власть духовная от самодержавной, но, великого высо­чайшего пастыря честью и славою удивляемый, помыш­ляет, что таковой правитель есть то второй государь, са­модержцу равносильный».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146