Это произошло под влиянием аги­тации ссыльных из крепостных крестьян, поселенных в Маракулинской волости, где появилась секта. По-види­мому, те же ссыльные подвели под отказ маракулинцев от податей и земли и формальное основание: якобы сам царь знает, что их земля бесплодная и что тяжело пла­тить за нее подати, а потому освободил их от земли и податей, в знак чего и выбили медали. Эти медали, вы­битые в память реформы 1861 г., сектанты старались вся­чески достать, платили по 20 руб. за штуку и, надев на шею медаль, были уверены, что теперь к ним уже ни один чиновник не придерется. Отсюда сектанты и были прозваны медальщиками. Они распродали дома, бросили земли и пошли искать работу на заводах. Возможно, что среди медальщиков бродили также и какие-нибудь ре­лигиозные лозунги, но об этом нет никаких сведений. Неясно также, имеем ли мы здесь дело с самопроизволь­ным явлением, или все это движение было спровоциро­вано спекулянтами, хотевшими зашибить деньгу на ме­далях.
Описанные уральские секты вращаются, таким обра­зом, еще в сфере старых представлений и формул в за­висимости от хозяйственной отсталости Урала и Приуралья. Во внутренней России эмансипация отчасти ликвидировала совсем старые секты, отчасти преобразо­вала их на новых основаниях, сблизив и даже связав с новыми сектами.
СУДЬБА СТАРЫХ СЕКТ
Сектантство пореформенной эпохи было предметом большого интереса и усердного изучения как для его про­тивников, богословов и миссионеров государственной церкви, так и для благожелательных к нему наблюдате­лей и публицистов из оппозиционного буржуазного лаге­ря. Те и другие собирали материалы и делали попытки характеристики как отдельных сект, так и всего сектант­ства в целом. К сожалению, проделанная писателями из того и другого лагеря работа, несмотря на ее солидные по масштабу размеры, во многом скорее запутывала, чем разъясняла вопросы, связанные с историей и идеологией сектантства. Официальные его оппоненты интересова­лись прежде всего догматической стороной вопроса и посвящали много труда выяснению «ересей» сектантов по отношению к основным догматам православия. В ис­тории сект их интересовали больше всего внешние эпи­зоды, а организацию сект они плохо понимали. Либе­ральные и народнические публицисты, напротив, востор­гались прежде всего идеологией сектантства как прояв­лением независимой «народной» мысли, проявлением оп­позиции церкви, а следовательно, и государству. Сектан­ты, с точки зрения этих публицистов, - это люди, кото­рые «алчут и жаждут правды», а в своей практике явля­ются «культурными пионерами». В последнем отношении либералов прельщала зажиточность сектантов, внешняя чистота и культурность их быта, а народников - общин­ные тенденции некоторых групп сектантства, в которых народники видели образец будущего социалистического строительства. В истории сектантства либералов и на­родников больше всего интересовал момент гонений на сектантов со стороны правительства и церкви; гонимый, преследуемый, заточаемый и ссылаемый сектант, невин­ный как агнец, - любимый манекен этих писателей. В этом направлении подбирался и материал. Собирались и издавались записи идеологического и песенного харак­тера, шедшие из уст сектантских начетчиков и наставни­ков, собирались и публиковались автобиографии, письма и дневники сектантских вождей. Такой же характер но­сит и собрание Бонч-Бруевича, наиболее крупное по объему, но чрезвычайно однобокое по содержанию, упу­стившее из виду самое главное - социальную базу сек­тантства.
Эту социальную базу более или менее правильно учу­ял лишь один миссионер из синодского лагеря - Терлец-кий. В процессе развития сектантских общин, говорит он, «вырабатывается столь обычный в сектантстве несимпа­тичный тип кулака коммерческого пошиба, который, начав проповедью о незаконности платы за требы и обви­нением православных пастырей в корыстолюбии и мздо­имстве, оканчивает тем, что с ловкостью стрижет своих овец». Мы уже видели, что такими организациями для «стрижки овец» стали и хлыстовство и духоборчество; по отношению к этим сектам это можно было установить документально. Но по отношению к пореформенному сектантству документальные данные, характеризующие социальную физиономию каждой секты, почти отсутству­ют среди опубликованных материалов - стараниями в значительной степени либеральных и народнических по­клонников сектантства. Этот материал, несомненно, есть, надо только порыться в синодском, епархиальных и судейских архивах; но, пока эта работа не проделана, современному историку приходится идти ощупью и в це­лом ряде случаев делать лишь предварительные выводы. Срывая ореол идеализации с сектантских организаций, марксистский анализ одновременно подчеркнет и клас­совое родство с ними их поклонников - либералов и на­родников, которые должны были неминуемо идеализиро­вать деревенского кулака и подрастающего городского буржуа, маскировавших свои первые хищнические шаги дымовой завесой различных передовых по внешности и реакционных по сущности религиозных идеологий.
Своей судьбы не избежала и древнейшая секта бегу­нов, по своей идеологии и практике как будто столь чуждая всяким тенденциям эксплуататорского характе­ра. Однако зародыши будущей дифференциации в бегунстве гнездились с самого начала. Мы видели, что по составу своих адептов секта делилась на две категории, настоящих бегунов и так называемых жиловых, или странноприимцев, которые оставались в миру и предо­ставляли приют и поддержку подлинным бегунам. Кате­гория жиловых бегунов и сделалась той буржуазной вер­хушкой секты, которая примерно с 50-х годов XIX в. уже господствует в секте и руководит вместе с наставниками всей идеологической и практической жизнью бегунства. Отрывочные сведения, идущие из 50-х, 60-х и последую­щих годов, называют в числе жиловых обычно городских купцов или зажиточных деревенских крестьян. Условие это выдвигалось и практикой укрытия бегунов: для скрывающихся нужны были обширные помещения, толь­ко усадебные постройки и большие дома городских и сельских богатеев не могли с этой стороны вызывать ни­каких подозрений. Поэтому всякому вновь принимаемому в секту жиловому, если он не был ни купцом, ни ре­месленником, ставилось требование стать таковым; из общественных капиталов (такие были уже в 60-х годах) выдавалась сумма, достаточная для первого обзаведе­ния. Отсюда совершенно ясно, что бегунская организация в 60-х годах стала также своеобразным орудием перво­начального накопления: по Волге и Каме, от Ярославля до Перми и дальше до Тюмени она плодила в селах, го­родишках и городах новые отряды колупаевых и разуваевых, помогала им вылупливаться из крестьянской оболочки, становиться на ноги, кормиться и жиреть - «цыпленки тоже хочут есть».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146