Такой нужды он не знал раньше, если был на барщине. После эмансипации день­ги пришлось доставать всякому крестьянину, и эта нуж­да толкала крестьянина в город или заставляла искать передаточных агентов между деревней и городом. При­ходилось либо продавать хлеб, либо уходить на зимнее время на заработки. Но не только самому крестьянину пришлось идти навстречу городу; город сам еще быстрее врывался в деревню. С каждой новой верстой железно­дорожного пути, с каждым новым пароходом, с каждой новой загородной фабрикой крестьянин чувствовал на­рождение новой великой силы, чуждой и странной для него. Он останавливался в недоумении и страхе перед этим новым чудовищем, и этот изумленный страх на­всегда запечатлен в известной картине Перова, изобра­жающей мужиков, увидавших в первый раз в своей жизни паровоз. Мужицкая мысль работала туго и мед­ленно, но и она наконец поняла, что вместо конца света и мессианического царства пришел совсем другой мир, враждебный всему косному, патриархальному кресть­янскому быту, но вместе с тем притягательный как маг­нит, вытягивающий из деревни ее лучшие соки. Встреча с городом и с промышленным капитализмом довершала действие частичной экспроприации крестьянства. Дифференциация в его среде пошла чрезвычайно быстрым темпом. Достаточно вспомнить, что за 30-летие, с 60-х годов до переписи 1897 г., население 808 наиболее зна­чительных русских городов возросло на 92%. Оживление сношений между городом и деревней заражало кресть­янскую среду новыми идеями, приносимыми отчасти молодежью, отчасти крестьянами, уходившими в города на отхожие промыслы. С другой стороны, школьная зем­ская учеба, дававшая, правда, скудную и не всегда до­брокачественную пищу, играла все-таки роль фермента здоровой разумной мысли, толкая ее к освобождению от пут анимистической и церковной традиции. Однако при всей силе новых факторов процесс освобождения крестьянской мысли шел крайне медленно, захватывая с особою силой лишь некоторые группы крестьянства, стоявшие в более близких отношениях к городу. Наибо­лее оригинальные сектантские движения возникают именно в этих группах. Чем дальше от города, тем менее оригинальных черт в религиозном творчестве, и сектант­ское движение в 60-х годах на глухом Урале, вызванное к жизни земельными урезками эпохи эмансипации, бро­дит еще в старых идеологических построениях.
Огромное большинство уральских крестьян принад­лежало к разряду государственных крестьян, отчасти приписанных к казенным заводам. Когда была объяв­лена эмансипация, то размежевание земель, отводимых крестьянам, производилось по уставным грамотам, со­ставлявшимся в канцеляриях без всякого участия кре­стьян. По этим уставным грамотам от тех наделов, ко­торыми ранее пользовались крестьяне, были отрезаны огромные участки в пользу казны или заводов. Крестья­не неожиданно для себя убедились, что их обделили не помещики, частные лица, но государство, та самая сила, которая всегда заявляла себя стражем частной собст­венности и всегда жестоко карала нарушение этого принципа по отношению к помещикам. В разных местах на почве такого размежевания произошли столкновения крестьян с властями. Власти призвали для увещевания священников, которые, конечно, всецело стали на сторо­ну правительства. Таким образом, к столкновению с властями присоединился конфликт и с церковью. Соци­ально-политическая почва для появления новых сектант­ских движений была готова.
В то же время на Урале была подготовлена также и богатая идеологическая почва для развития сектантства. Тогда на Урале скрещивались самые разнообразные ре­лигиозные течения. Мы уже видели, что Екатеринбург­ский горный округ был одним из оплотов поповщины, утвердившейся там еще в XVIII в. Глухие лесные доли­ны Урала с 30-х годов XIX в. становятся прибежищем для беглых адептов также других религиозных течений. Здесь скрываются бегуны, сюда бегут с Иргиза после разгрома тамошних монастырей старообрядцы; наконец, в приуральские города накануне эмансипации были сосланы пропагандисты молоканства, в том числе такой крупный деятель, как Яков Уклеин, родной брат моло­канского мессии Семена Уклеина. Как только проис­ходил формальный разрыв того или другого сельского общества с официальной церковью, ему сейчас препод­носилось несколько готовых идеологий; оставалось толь­ко выбирать между ними и приспособлять их элементы к данному конкретному случаю. Но вместе с тем сек­тантские новообразования на Урале не могли быть та­кими широкими и сильными, как движения во внутрен­ней России до или после эмансипации. Продукты жизни маленьких, узких мирков, не имевшие ни оригинальной идеологии, ни организации, они не получали широкого распространения и сравнительно быстро исчезали.
Первая, более значительная секта возникла в 1865 г. в Сарапульском уезде Вятской губернии среди бывших удельных крестьян Галановской, Арзамасской и Мостовинской волостей. Это была так называемая секта немоляков, возникшая после размежевания земель в ука­занных волостях по уставной грамоте от 23 июня 1865 г. Возникновение этой секты чрезвычайно типично. Кре­стьяне отказались принять урезанные наделы и платить выкуп и подняли открытый бунт. Возмущение крестьян против размежевания было подавлено военной экзеку­цией, а священники, к которым крестьяне обратились за содействием, дали крестьянам в ответ «положительное и твердое слово пастырей о необходимости подчиниться распоряжениям, исходящим от высшей власти». Тогда начался массовый уход крестьян из православия, и воз­никла секта, названная в официальных донесениях сек­той немоляков. Была назначена духовная комиссия для увещевания отпавших. Она донесла, что 150 человек «приведены были в повиновение и оставили свои заблуж­дения». Остальные были преданы суду и по приговору вятской судебной палаты были присуждены или к на­казанию розгами, или к тюрьме и ссылке. Однако эти репрессии не приостановили развития секты. Из Сарапульского уезда она в 70-х годах распространилась в соседний Осинский уезд Пермской губернии, а затем в конце 70-х и в начале 80-х годов - в Шадринский и Кур­ганский уезды Тобольской губернии, где, по-видимому, были сходные условия аграрного наделения.
А. С. Пругавин считает эту секту продолжением сек­ты немоляков, основанной в 30-х годах на Дону беспо­повцем Зиминым и являвшейся, в сущности, одной из разновидностей беспоповщины. Однако на самом деле, кроме сходного названия, между этими двумя сектами нет ничего общего. Исходный пункт доктрины уральских немоляков лежит именно в столкновении их с церков­ной властью во время размежевания. Когда обнаружи­лось, что священники вместо защиты справедливых крестьянских интересов защищают казенное размежева­ние, духовенство сразу потеряло всякий кредит в глазах крестьян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146