Архиерейские сборщики, следуя директиве своих господ «все подати собирать без недобору», «с большим поспешением днем и ночью», «а на ослушников правити без всякия пощады», действовали чисто грабительским образом - «всякие окладные и неокладные доходы сби­рали с прибавкою, не против того, как дань наклады­вается», не считая «корысти» воевод и прочих агентов светской власти. «Правеж», который предписывался архиерейскими приказами, был самый жестокий: недо­имщиков бросали в тюрьмы, заковывали в кандалы, не­щадно били; патриаршие стрельцы устраивали даже вооруженные облавы на неаккуратных священников среди бела дня и иногда на самых людных улицах и пло­щадях.
Этот невыносимый гнет не мог не вызывать оппози­ции со стороны приходского духовенства. Тяжелее всех было сельскому духовенству, и его протест был наибо­лее радикален и решителен. Оно не сразу пошло на службу к дворянству и не сразу помирилось с полным подчинением высшей церковной власти. Не отличаясь ничем по хозяйственному положению от крестьян, при­нужденные одновременно и наряду с «пахотными му­жиками» браться за соху и за косу, сельские священники прониклись ненавистью и негодованием по отношению к князьям церкви и проявляли еще до начала раскола свое недружелюбие в весьма осязательной форме - вместе с прихожанами они били и увечили архиерейских десятильников, не хотели судиться у архиереев и «пре­зирали» архиерейское благословение. Эта зараза про­никла даже в некоторые монастыри, непосредственно подчиненные архиереям и также нещадно ими эксплуа­тировавшиеся. В 1622 г. митрополит новгородский Макарий принужден был жаловаться царю, что «по мона­стырям архимандриты и игумены и по мирским храмам попы и диаконы, и церковные причетники и земские люди его, государева богомольца, и его приказных лю­дей, и десятильников ни в чем не слушают, и во всяких духовных делах под суд не даются и ставятся сильны, и духовных дел судными и всякими пошлинами владеют те архимандриты и игумены и попы и корыстуются сами меж себя, а в царское богомолье в софейскую казну не платят».
Учреждение патриаршества только усилило смуту и недовольство. Прежде всего, эта реформа создала для провинциального духовенства новое тягло. На содержа­ние патриарха и его двора была отведена огромная об­ласть, духовенство которой было обложено особым пат­риаршим тяглом. Вслед за этим при патриархе Иосифе был заведен новый порядок поставления священников в патриаршей области, еще больнее ударивший по кар­ману сельское духовенство, чем простой патриарший оброк. За дальностью расстояния (некоторые пункты патриаршей области отстояли от Москвы на 800 верст) священники из отдаленных от Москвы приходов ходили ставиться к ближним архиереям. Патриарх Иосиф, «же­лая собрать себе имение», запретил это, и пришлось священникам ходить в Москву. Тот же порядок завел он для выдачи священникам «перехожих грамот», т. е. разрешений на переход из одного прихода в другой. Ранее эти грамоты выдавались местными десятильниками, теперь Иосиф велел ходить за ними в Москву, в ка­зенный приказ, «хотя обогатить дьяка свего Ивана Кокошилова и подьячих». Не изменилось дело при Ни­коне: «святитель» Никон «всего этого очень держится» и, конечно, прежним не довольствовался. В своей «гор­дыне» он подолгу не допускал к себе просителей, застав­ляя их неделями проживать в Москве без всякого толку; затем он произвел новую перепись патриаршей области и ввел новый оклад, такой огромный, что «татарским абызам жить гораздо лучше». «Возлюбил он стоять вы­соко, ездить широко» - велел собрать по всему госу­дарству со всех церквей лошадей и преспокойно 500 го­лов разослал по своим вотчинам. Затеянные Никоном постройки новых собственных монастырей требовали больших расходов, вследствие чего увеличились патри­аршие сборы с высшего клира и с монастырей: «епископии и множество пустынных мест разорил», строя «мни­мый» Новый Иерусалим и два других монастыря. Но архиереи, конечно, переложили новое патриаршее тягло на то же сельское духовенство. Та же челобитная сель­ского духовенства на Никона, из которой мы заимство­вали только что приведенные жалобы, горько плачется, что патриаршество, в возмещение всего того тягла, ко­торое оно взвалило на плечи сельского духовенства, не может или не хочет защитить последнее от все возра­стающего своеволия и произвола «дворян и людей бояр­ских». «Попов и дьяконов по боярским и дворянским вотчинам в колоды и цепи сажают, бьют и от церкви отсылают» (т. е. сгоняют с мест); а при Никоне у дво­рян и боярских людей уже похвальное слово стало: «Бей попа, что собаку, лишь бы жив был, да кинь 5 рублей» (за бесчестье). Челобитные клириков на «смертный бой» идут, не прекращаясь, в течение всего XVII в., но, ко­нечно, не достигают цели, хотя в них приводятся и такие факты, что для иного помещика ничего не стоило в дра­ке «тайну Христову всю пролить и ногами потоптать». Оппозиция против архиереев соединялась с оппозицией против дворян и бояр. Сельское духовенство было тут солидарно с крестьянством не только в настроениях, но и в тактике: как мы видели, оппозиция сельского клира иногда перерастала в прямое неповиновение начальству и даже бунт.
Иного рода оппозиция нарастала среди городского духовенства. Подчиненное архиереям и патриарху, окру­женное со всех сторон сыском, дошедшим до крайней степени опять-таки при Никоне, оно боролось с архие­рейским гнетом не «боем», а обличениями. В среде го­родского духовенства образовались в середине XVII в. кружки ревнителей благочестия, которые хотели очи­стить русскую церковь от скверны. Влиятельнее всех был московский кружок, организованный царским ду­ховником протопопом Стефаном Вонифатьевым. К нему примкнули будущий патриарх Никон, бывший тогда архимандритом Новоспасского монастыря, некоторые соборные протопопы и несколько мирян. Члены кружка хорошо сознавали недуги русской церкви и ее в общем крайне невысокий уровень. Пороки церкви изображены с точки зрения ревнителей в знаменитом подметном письме, найденном в Москве в декабре 1660 г., обли­чавшем русский клир и переполошившем московских архиереев. Его составление приписывалось последними священнику Иродиону, в свою очередь оговорившему бывшего галицкого протопопа и другого священника. Это письмо, хотя и относится уже к моменту борьбы против официальной реформы, резюмирует, однако, дав­нишние взгляды ревнителей; оно настолько любопытно, что стоит привести его целиком. «Священство в мире, яко душа в теле. Ведомо убо буди, епископ убо вместо всех бога, священник же - Христа, прочий же святых ангелов: аз же мню несть уже ни единого епископа, что­бы жил по-епископски, ни одного священника, чтобы жил по-священнически, ни инока, чтобы жил по-иночески, ни христианина, чтобы жил по-христиански;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146