Главарей ереси, священников Алексея и Дениса, москов­ский князь, как мы уже говорили, приблизил к себе и назначил к придворным храмам, а архиепископа Феофила, не желавшего примириться с московской властью, снял с кафедры и заточил в одном из московских мо­настырей. Обезглавив новгородскую церковь, он подо­рвал и ее экономическую базу, переписав на «московско­го государя» сначала 10 владычных волостей и полови­ну владений шести богатейших монастырей, а затем, в 1499-1500 гг., еще свыше половины владычных и монастырских имений. Несколько лет спустя он перевез в Москву и владычную казну. Такая же экспроприация постигла и сливки новгородского боярства. Новгород­ские сеньеры были сломлены; новгородская церковь ста­ла частью московской волости - владыку стал назна­чать князь по соглашению с митрополитом, и первым делом московских «пастырей» было введение в Новго­роде культа московских святых, митрополитов Петра и Алексея и Леонтия Ростовского. Антихрист торжество­вал...
Таким образом, противоестественный на первый взгляд союз «благоверного» московского князя с «жи-довствующими» еретиками находит себе вполне ясное объяснение: у союзников был один и тот же социальный враг. Но любопытный оборот дело получило в Москве, куда ересь перекинулась после падения Новгорода и где она получила новый вид связи с борьбой московских партий, разгоревшейся вокруг вопроса о монастырских землях.
БОРЬБА ЗА ЦЕРКОВНЫЕ ЗЕМЛИ
Наблюдая за ходом новгородского разгрома, Иосиф Волоцкий с ужасом видел, что за Новгородом будет черед и Москвы, ибо князь не скрывал своего намерения пов­торить новгородский секуляризационный опыт в своих основных владениях над московскими боярами и мона­стырями; казалось, что он окончательно обольщен ере­тиками, которые теперь укрепились в Москве. Действи­тельно, еретические священники Алексей и Денис, поставленные к придворным московским церквам, пере­несли ересь в среду московского общества, где она, од­нако, стала распространяться среди лиц иного круга, чем в Новгороде. Душою ее стал великокняжеский дьяк Федор Курицын, который был, по-видимому, просвещен­ным для своего времени человеком, отличался вольно­думством и любил повторять цитату из апокрифического Лаодикийского послания: «Душа самовластна, заграда ей вера». Он устроил у себя «салон», в котором собира­лись его единомышленники-рационалисты, но среди этих последних мы не встречаем ни одного представителя бюргерства. Напротив, в Москве к ереси примкнули представители той общественной группы, которая в Нов­городе была ее провинцией, - представители старого боярства. Надвигавшаяся на боярское вотчиновладение угроза конфискации ставила под вопрос дальнейшее существование боярского сословия. Грозе нужно было дать другое направление, и боярство в борьбе за само­сохранение решилось пойти на такую жертву, как за­гробный покой своих предков. Антимонашеская идеоло­гия еретиков, которые денно и нощно твердили князю, что не пристало монахам владеть вотчинами, была бояр­ству как нельзя более на руку, и видные его представи­тели примкнули к ереси, заняв среди еретиков даже руководящее положение; в числе главарей ереси наши источники называют княгиню Елену, жену сына Ива­на III от первого брака, Иоанна Молодого, и таких круп­ных бояр, как князь Иван Юрьевич Патрикеев и Семен Иванович Ряполовский. Конечно, их интересовала не столько идеологическая, сколько практическая борьба, они не дремали и провели на митрополичий престол Зосиму, который был горячим сторонником секуляриза­ции монастырских владений.
Пока ересь была только в Новгороде, ортодоксально-монашеская партия, осифляне, получившие эту кличку по имени вождя, Иосифа Волоцкого, довольно равно­душно внимала ламентациям новгородского архиепи­скопа Геннадия, хотя последний был назначен из Моск­вы и был другом Иосифа. Но когда ересь завоевала «командные высоты» в Москве, когда о ней заговорили во всех московских домах и на московских базарах, когда еретики стали даже поговаривать, что следовало бы созвать собор о вере, осифляне обеспокоились и на­чали ожесточенную контратаку, одним из ее проявлений и была уже упомянутая обличительная книга Иосифа «Просветитель». Книга на три четверти была заполнена изобличениями ереси, почерпнутыми из писания, но, справедливо полагая, что на князя и его приближенных эти доказательства не действуют, Иосиф не брезгует и другими аргументами. Князя он попробовал запугать угрозой бунта подданных с благословения церкви; он многозначительно, хотя и мимоходом, говорит, что, ко­нечно, надо повиноваться царю, но только такому, какой является подлинным божиим слугой, если же царь имеет «скверные страсти и грехи», в особенности «злейши всех неверие и хулу», то такой царь «не божий слуга, но диавол, и не царь, но мучитель» - «и ты убо такого царя или князя да не послушаеши». А по адресу еретиков Иосиф не брезгует клеветой и доносом. Он пишет, что еретики, «всегда собирающиеся тайно по всех местах, идеже кто обреташеся, и жертвы жидовския жряху, и пасху жидовскую и праздники жидовские творяху». Несмотря на всю очевидную нелепость этих обвинений, они, по-видимому, оказались более действенными, чем обличения от писания. Был назначен сыск об еретиках в Новгороде и в Москве, и в 1490 г. Зосима был вы­нужден созвать первый собор на еретиков, которому были преданы сторонники ереси, обнаруженные сыском в Новгороде и в Москве. Из приговора этого собора, ос­нованного на розысках Геннадия и московских сыщиков, мы и заимствуем те сведения о доктрине новгородских еретиков, которые приведены выше. Несмотря на тот мутный источник, из которого заимствовал свои сведе­ния собор 1490 г., все-таки его суждению приходится придавать более веры, чем домыслам Иосифа. Приговор собора над еретиками оказался, однако, не столь реши­тельным, как того желали бы противники ереси. Вместо беспощадной казни, которой требовал для еретиков Ген­надий, - с еретиками, по его мнению, нужно было не о вере говорить, а «жечи и вешати» - они были только отлучены от церкви и преданы проклятию. Великий же князь, в распоряжение которого еретики были отданы собором для «градской казни», ограничился тем, что несколько лиц, считавшихся главарями ереси, пригово­рил к заточению, а других - к более легким наказаниям. Но самые главные в глазах осифлян еретики, принад­лежавшие к влиятельным московским кругам, не только не были наказаны, но приобрели еще больший автори­тет. В том же 1490 г. умер муж Елены, Иоанн, и боярской партии удалось провести его сына Дмитрия в наследни­ки престола. Поднялся и богословский авторитет ере­тиков - в 1492 г. пасхалия благополучно окончилась, и никакой кончины мира, которой ожидали и Иосиф и Ген­надий, не последовало, Зосима даже использовал эти обстоятельства в пользу своей партии - опубликовал пасхалию на восьмую тысячу лет и в введении к пасха­лии доказывал, что это тысячелетие начинается с новой эпохи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146