Кузьма погиб, но его городок остался, остались и люди, предан­ные его делу. Грубая тактика Москвы скоро помогла ан­тимосковской партии вновь поднять голову. Получив и замучив Кузьму, Москва выставила неслыханное требо­вание: она, цинично обещая новую прибавку к жалова­нью, потребовала выдачи не чужого человека, не числив­шегося в казаках, каким был Кузьма, а почтенного каза­ка, атамана Самойлу Лаврентьева, и нескольких других видных казаков и староверческих священников. Вместе с тем она лишила жалованья всех казаков, которые не хо­тели принять новых книг. На Дону заволновались; ряд станиц запротестовал против выдачи Лаврентьева «для того, что наперед до сего никогда братию не выдавали». Казаки, державшиеся старой веры, но лояльно несшие службу, были обижены и раздражены лишением жало­ванья. Оппозиция опять подняла голову. Во главе ее стал уже упоминавшийся Кирей Матвеев, которого в бытность его в Москве в составе зимовой станицы обошли дачей сукна. Он начал прямо говорить, что его сукно уворовал князь Голицын, и многозначительно прибавлял: «Шел Стенька с Хвалынского моря, и отнял боярин Прозоров­ский шубу, и зашумела та шуба по Волге, а то сукно за­шумит во все государство». Царей и патриарха он откры­то называл иродами; лишенным жалованья он говорил: «Были бы зубы, я знаю и сам, где брать»; в кругу близких он хвалился, что от него задрожит вся Москва, как он поднимет против нее казаков, калмыков и «многие орды» и станет «за веру». При таком настроении круг в выдаче Москве Лаврентьева и прочих отказал. А Кирей разослал эмиссаров на Яик (р. Урал) и Терек, приглашая тамош­них казаков стать за старую веру; в верхние городки по­слал своим единомышленникам приказ готовить к весне снаряжение для похода на Волгу. Сам же для отвода глаз выхлопотал себе назначение атаманом зимовой ста­ницы и уехал в Москву. Как видно из этих заявлений и планов, эсхатология уже отброшена, движение становит­ся чисто революционным, а старая вера - лишь знаме­нем.
По-видимому, домовитые в это время были совершен­но терроризированы голытьбой, так как круг почти всю зиму 1687/88 г. на все повторные требования Москвы о выдаче Лаврентьева и его сообщников под разными бла­говидными предлогами отказывал. Будучи бессильны действовать официальным и открытым путем, домовитые, по-видимому, по инициативе Фрола Миняева послали в Москву донос: готовится «на Низу и Украине воровство, как при Стеньке Разине», и если станица Кирея будет от­пущена обратно на Дон, то весной обязательно начнется мятеж. Кирей был сейчас же арестован, а в Черкассы бы­ло послано ультимативное требование о выдаче Лаврен­тьева, восьми казаков и пяти священников. На этот раз реальные угрозы Москвы подействовали, круг решился выдать; единственный казак, возражавший против, был убит на месте. Эта победа ободрила домовитых, и они по­шли дальше. Казаков атаманы стали насильно приводить третий раз к присяге Москве, принуждали принимать но­вые книги, староверческие священники сгонялись с мест, 50 упорных казаков было казнено. Москва была доволь­на. Казнив Кирея Матвеева, Самойлу Лаврентьева и про­чих выданных ей атаманов, казаков и попов, она щедро вознаградила за предательство - послала 1000 руб. и 1000 четвертей хлеба, а доносчикам - еще каждому спе­циальную мзду. Это была также плата за отказ Дона от прежних вольностей. «Вольный» и «тихий» Дон стал с этого времени только тихим.
Но антимосковское движение все же этими репресси­ями еще не было задавлено. Часть казаков отправилась все-таки в поход, причем одному отряду в 500 человек удалось на время занять несколько пограничных москов­ских городков; до Москвы, однако, они не дошли. Отби­тые стрельцами, казацкие отряды разделились. Часть, еще не утратившая воли к борьбе, засела в городке на Заполянском острове в верховьях Медведицы; вероятно, этот городок надо отождествлять с неизвестным нам по имени городком Кузьмы. Другие двинулись на юг, на Ку­му и Терек, в Кабарду. Заполянский городок был осаж­ден домовитыми и стрельцами из Царицына, Симбирска и Тамбова. В апреле 1689 г. он после годовой блокады был взят штурмом, сопровождавшимся жестокой резней. Отдельные партизанские отряды продолжали свои набе­ги на Волгу и на Тамбовское воеводство. Эти вспышки также были быстро ликвидированы. Вслед за этим были разгромлены южные опорные пункты движения: в 1693 г. был взят Черный Яр, а в 1702 г. астраханский воевода разгромил и Куму.
Более широкие движения, вновь возникшие в 1705- 1717 гг. (Булавинский бунт), однако, показали, что рево­люционные казацкие силы еще не были окончательно ис­черпаны после этих поражений. Характерно, что эти дви­жения все еще прикрываются тем же знаменем старой веры. «Стали мы в Астрахани за веру христианскую... и за то, что стала нам тягость великая»,- говорят в 1705 г. в Астрахани; булавинцы в 1707 г. восстали против «еллинской веры» с целью «погулять, по чисту полю красно походить, сладко попить да поесть, на добрых конях по­ездить». «Старая вера» в этих возмущениях уже совсем потеряла свою первоначальную окраску: в 1705 г. она превратилась в просто христианскую, а в 1707 -в бес­цветный противовес «еллинской вере».
Если в проповеди Кузьмы Косого знамя старой веры еще было ярким и красочным, манило и воодушевляло, то в 1707 г. оно превратилось в бесформенный обрывок. Суть дела выяснилась в казацкой среде быстрее, чем где бы то ни было: конец мира - это конец крепостнической Москвы; второе пришествие - социальная революция.
Мы видим, какой длинный путь совершила старая ве­ра. Как всякая религиозная система, она преломлялась и изменялась до бесконечности, проходя через ту или другую социальную среду, применяясь к ее потребностям и трансформируясь и по внешнему виду и по содержанию.
При всем разнообразии идеологий, провозглашавших­ся в качестве старой веры, между ними было тем не ме­нее нечто общее, что их объединяло, и это общее - оппо­зиция против крепостнического государства и церкви как орудия его господства. Этой чертою раскол XVII в. больше всего и ярче всего отличается от последующих его форм, возникших в XVIII в. Между различными течениями рас­кола XVII в. есть связь, которая объединяет эти течения в один могучий поток. В XVIII в. в различных слоях рас­кола началась внутренняя дифференциация, которая при­вела единое течение раскола к противоположностям, по­ставила различные элементы раскола друг против друга. В этом развитии противоположностей и крайностей, в раз­витии борьбы между отдельными течениями внутри рас­кола самый термин «раскол» потерялся и обезличился. Новые формы жизни принесли с собою новые силы, но­вые организации и новые клички. Если XVII в. был геро­ическим, то XVIII - был веком эпигонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146