«Зри, окаянне и безумие, что глаголеши»,- восклицает Иосиф, обращаясь к своему оппоненту, и дальше он доказывает, что господь бог все делал «прехыщрением и коварством». Всесильный бог мог бы отдать евреям египетские богатства «явственно», но он так не сделал, а повелел Моисею «прехытрити» фараона; бог мог бы явственно помазать на царство Давида, но он предпочел «прехытрити» Саула; он так же поступил и с Исавом, и с Лаваном, и с Иеровоамом, и с жителями Ие­рихона, «и многа суть такова в божественных писаниях прехыщренна же и коварства, яжь сам господь бог сотво­ри». Даже предустановленный план искупления павшего в раю человечества Иосиф сводит к тому, что бог мог бы совсем не допускать к Адаму и Еве диавола, но он допу­стил его и тут же «прехытри». Таким образом великий, всемогущий и премудрый бог Никейского символа, сотво­ривший весь видимый и невидимый мир и спасший чело­вечество посредством предустановленного плана искуп­ления, превратился в точного двойника русского князя XIII-XV вв., которому постоянно приходилось изворачи­ваться и хитрить и в сношениях с ордою, и в политике по отношению к Москве, и в мелких дрязгах с соседями, и в неприятных столкновениях с черным людом.
В культе такого «прехытрого» божества в глазах тог­дашнего боярства и князей должны были получить особое значение не те священнодействия, которые были связаны с воспоминаниями об акте искупления, а другие обряды, которые соответствовали старинным привычным формам культа. По старой привычке продолжали думать, что бо­жество услышит молитву только тогда, когда она будет произнесена достаточно явственно, с соблюдением извест­ных церемоний и в приятной для божества форме. И отсюда та необыкновенная любовь и клириков, и бо­ярства к обряду, которую богословы, а вслед за ними либеральные русские историки пытались объяснить паде­нием уровня образованности пастырей, просвещенных, пока к нам ездили греческие монахи, и постепенно растерявших просвещение, когда после татарского нашествия приток греческих монахов прекратился. Первое, что пора­жало всякого приезжавшего к нам иностранца, - это любовь к колокольному звону; колокола и колокольный звон сразу привились у нас как самая приятная музыка для божества, имеющая к тому же магический характер, и далеко оставили за собою свой скромный греческий оригинал. Великую и сокровенную тайну наши ученые бо­гословы видели не в таинстве евхаристии, а в вопросе о формуле пения аллилуйи. Аллилуйя, говорили наши книжники, заключает в себе божественную тайну и имеет сокровенную силу, «невегласом» не подобает «мудрити вещи сия». Споры о том, нужно ли двоить или троить эту магическую формулу, продолжались полтора века, пока Стоглавый собор не установил догмат о двоении алли­луйи. Другой «великий догмат премудрый» касался во­проса о том, как следует ходить с образами во время кре­стного хода - по солнцу или против солнца. На степень догматов Стоглавый собор возвел и двуперстие, которому также приписывалась магическая сила, и обязательное ношение бороды, соответствующее-де образу и подобию божию, - бог и святые изображались на иконах борода­тыми. Такое же значение магических формул придава­лось книжниками и молитвам. Домострой уверяет, что достаточно известное число раз в течение трех лет читать известные молитвы - и в человека вселится божество: по­сле первого года вселится Христос - сын божий, после второго - дух святой, после третьего - бог-отец. Сущест­вовали правила, сколько молитв нужно было читать про себя во время богослужения, чтобы достичь спасения: «за псалтырю молви 7000 молитв: господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй мя грешного. За кафизму - 300 мо­литв (тех же). За славу-100 молитв, за завьтреню - 1500 молитв» и т. д. Эти наставления ученых монахов че­редовались с другими правилами, где уже неприкровенно обнаруживаются самые первобытные воззрения. Напри­мер, после причащения нельзя мыться в бане, а то смо­ешь с себя благодать; приложившись к кресту, к иконе или мощам, надо некоторое время удерживать в себе дух, «губ не раскрываючи», чтобы не вышел обратно получен­ный заряд благодати.
Для этих книжных расчетов и умозрений вообще необ­ходимо было участие профессиональных молитвенников, умевших пользоваться «писаниями» для построения и оправдания только что описанных воззрений. Но фе­одальные условия жизни XIII-XV вв. способствовали особенному увеличению числа молитвенников. Перед кня­зем или боярином того времени однообразная повседнев­ная жизнь не ставила трудных проблем в борьбе за его существование. Прежний риск, когда южнорусский боя­рин или князь добывали себе добычу «полоном» в экспе­дициях, в которых иногда подвергалась опасности даже его жизнь, сменился теперь мирным житием, безопасной эксплуатацией «житейских крестьян», регулярно платив­ших судные пошлины, дани и оброки. Теперь для боярства жизнь была покойна и обеспечена; она представляла пол­ный контраст с тем беспокойным временем, когда иной раз приходилось кормить Перуна человеческой жертвой, чтобы обеспечить успех разбойничьей экспедиции. Но тем более русский феодал задумывался над вопросом: что будет там? Забота о том, чтобы уготовить своей душе на том свете такое же беспечальное существование, как и здесь на земле, доминирует над всеми другими религи­озными заботами русского феодала, как и его западно­европейского собрата. Как попасть в тот рай, который в таких живых красках описал новгородский епископ Ва­силий? Это тот самый земной рай, который когда-то был насажден в Эдеме для Адама и Евы, он существует до сих пор под надежной охраной небесного стража; был там Агапий святой, который хлеба оттуда принес, был Ефросим святой, который оттуда три яблока принес, а святой Макарий жил от рая только в 20 поприщах. Живут там пресвятая богородица, Енох, Илия и все свя­тые и угодившие богу в ожидании второго пришествия Христа, после которого будет новая земля и начнется рай духовный. Этот рай предназначен и для знатного русского человека: «то место святого рая находил Моислав Новгородец и сын его Яков... а тех, брате, мужей и нынча дети и внучата добри здоровы». В этом раю князья и бояре надеялись быть одни; туда они не хотели дать до­ступ не только «черным» людям, но даже и своим ти­унам. Так, князь Константин Полоцкий очень обиделся за тверского епископа Симеона, когда последний стал поучать, что злой тиун - при злом князе, а праведный тиун - при праведном князе и что где после смерти будет князь, там и тиун. Но суть дела заключалась в том, как попасть именно в рай, а не в ад; ибо тот же епископ Ва­силий доказывал существование и ада на западном краю земли таким же неопровержимым свидетельством живых новгородцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146