Всероссийскую известность получил на этом поприще иеромонах Илиодор, за ним следовали протоиерей Восторгов, петербургский архи­мандрит Арсений и ряд сибирских, украинских и бело­русских священников. Агитация, конечно, массу русско­го народа в ряды союза привлечь не могла. Рабочие и трудовые крестьяне пошли с 1905 г. окончательно за красным знаменем, а под хоругвь Георгия собрались только наемные бандиты, деклассированные и разоряв­шиеся элементы мелкой городской буржуазии да дере­венские кулаки. И вполне естественно, что, когда кам­панию погромов, скандализировавшую царскую Россию в глазах всего мира, приказано было прекратить, «пуб­личная» деятельность «Союза русского народа» сейчас же заглохла, а закрытая сосредоточилась на выпрашива­нии казенных подачек и на ссорах при их дележе. На почве драки из-за дележа казенных субсидий едва не рас­пался окончательно в 1913 г. московский отдел союза, из которого вынуждены были уйти его главные руководите­ли - Восторгов и Макарий.
Так и в области открытой политической борьбы, во­оруженной и погромной, церковно-религиозные средства оказывались недействительными. Церковный дурман уже не действовал в тех слоях русского общества, ко­торые были наиболее опасными для царского режима; и совершенно безнадежны в этом отношении были ра­бочие. После Гапона выступать и агитировать в рабо­чей среде священники уже не решались, и единственный новый случай этого рода потерпел полное фиаско. Это было в 1912 г., в глухой Сибири, на далекой Лене, на приисках Ленского золотопромышленного товарищества (сокращенно - Эльзото), концентрировавшего в своих руках всю добычу золота в Ленском районе. Формально компания, была русская, но финансировалась английской фирмой «Лена - Гольдфильдс». Там, на Лене, священ­ники выступали в роли защитников прибылей уже не только российского, но и международного капитала.
Пользуясь своей монополией и отдаленностью при­исков от населенных мест Сибири, Эльзото довело на приисках эксплуатацию рабочих до самых чудовищных и неслыханных даже в царской России размеров. При нищенской заработной плате нарушались все более чем скромные правила об охране труда, завоеванные тяж­кой борьбой рабочих в 90-х и 900-х годах. Вместо 11 часов рабочий день продолжался 13 часов, а с ходьбой на ра­боту и с работы - до 17 часов; семьи рабочих допуска­лись на прииски при условии, что их члены не будут отказываться от работы, и администрация заставляла детей-подростков работать за 50 коп. в день, а женщинам работа давалась только в том случае, если они уступа­ли грязной похоти мастеров. Никаких мер по охране здоровья рабочих ни на приисках, ни в поселках не со­блюдалось. На приисках не производился водоотлив, и рабочим приходилось работать сплошь и рядом часами по колено в воде, а казармы рабочих, по свидетельству фабричного инспектора, находились в таком состоянии, что угрожали «не только здоровью, но и жизни рабочих» и «подлежали уничтожению». В довершение всего Эльзото еще имело наглость возвращать обратно в свою кассу часть зарплаты путем жульнического способа снабже­ния рабочих. Оно открыло на приисках заводские лавки и не допускало других; монополизировав таким образом торговлю, оно отпускало рабочим продукты по ценам на 10-15% выше обычных тамошних цен, и при этом гнилые и тухлые. По официальному свидетельству, на приисках около поселков образовались целые свалки таких продуктов, выбрасывавшихся рабочими. В результате, по свидетельству иркутского губернатора Бантыша, Эльзото «в продолжении долгих лет заведомо вычерки­вает из жизни целые поколения людей...».
Но зато на приисках была выстроена церковь, и к ней были приставлены два священника, конечно, не столько ради «спасения душ» рабочих, сколько ради удержания их в должном послушании богу и начальству, ибо, будучи свидетелями этого «вычеркивания целых поколений из жизни», ни один из приисковых священ­ников ни разу не поднял голоса в защиту своей паствы. Но зато, когда в феврале 1912 г. терпение рабочих лоп­нуло и с одного прииска на другой стала распространять­ся забастовка, приисковые священники сейчас же открыли у себя дар красноречия и совместно с полицией и администрацией употребили все усилия для срыва забастовки, другими словами, для сохранения сверхпри­былей петербургских и лондонских акционеров компа­нии. Им удалось обработать выборных от рабочих, спе­кулируя, между прочим, на заповеди пасхального при­мирения - «ненавидящим нам простим вся воскресени­ем». Решительное совещание было перед пасхальной заутреней; одержанную победу хотели закрепить коло­кольным звоном и приглашением выборных к заутрене. Но «кто шел в церковь, а кто не шел»; а рабочая масса не признала соглашения и продолжала бастовать. Тогда, через полторы недели, 4 апреля был произведен крова­вый расстрел бастовавших рабочих.
Священники были, по-видимому, заранее осведомле­ны о предстоящей экзекуции, ибо заняли заранее с утра удобные наблюдательные посты на горке, чтобы следить за «лихими» действиями ротмистра Трещенкова. Но один из них, Черных, не рассчитал своих сил - трагедия и для него оказалась настолько потрясающей, что он, едва до­ехав до дому, умер от удара. Зато другой, Винокуров, выполнил свой «пастырский долг» до конца - исповедо­вал и причащал умиравших от ран, отпевал их и убитых и... взывал к живым о примирении с расстрельщиками. Но и на этот раз церковная проповедь была бессильна потушить революционное настроение. Ленский расстрел привел лишь к новой могучей волне рабочего революци­онного протеста по всей России. Религиозные орудия властвования окончательно притупились, церковь вслед за самодержавием превратилась в заживо разлагающий­ся труп.
РАЗЛОЖЕНИЕ СИНОДСКОЙ ЦЕРКВИ
Кризис церкви сказывался не только в описанном притуплении и бессилии всех тех средств и орудий, ка­кими она располагала, но также и в разложении рядов ее верующей массы. В городе, как мы только что виде­ли, рабочие уходили быстро и безвозвратно из церковных рядов. Интеллигенция 90-х и 900-х годов славилась и рисовалась своим вольнодумством и атеизмом. Даже в темной и забитой деревне, которая, сторонясь от благо­намеренных поучений, все же не могла еще жить без культа и его магических манипуляций, политика союза гниющего государства с гниющей церковью приводила к совершенно неожиданным и зловещим для церкви про­валам. В 80-х годах в разных местах, особенно там, где по соседству существовали старообрядческие приходы, крестьяне по образцу последних стали пробовать, нель­зя ли подчинить сельский клир надзору со стороны сель­ских и волостных сходов. Эти последние стали выносить приговоры об удалении не нравившихся им священников и о поставлении священниками мирских избранников, сопровождая свои приговоры мотивированными жало­бами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146