Камушки с морского берега, высушенные листочки в книгах, монетки, иногда – просто песок в туфлях. От этого города мне останутся карты – карты кварталов, где он играет свои концерты. И это не так уж мало.
Сегодня, пожалуй, он старался не зря – в этом квартале питейных заведений и дешевых магазинов не так уж трудно и потеряться: архитектура здешних улиц не демонстрирует вензелей пресловутого городского ар-нуво, и посему дома похожи один на другой. Клубы сияют неоном, улицы полны небрежных, веселых гуляк, асфальт замусорен рекламными листками и уже не первыми желтыми листьями – но вечер теплый, как летом, и смуглые белозубые чужеземцы, главные гуляки этого города, идут мне навстречу в майках в обтяжку, а их девушки – в мини-юбках, и я отвожу глаза от взглядов идущих мне навстречу.
Я внимательно слежу за номерами домов и пока не нахожу здания, подходящего под кажущееся мне волшебным название «Пти Театр Мерселис».
Я ошибаюсь и прохожу мимо нужного мне номера, потом возвращаюсь, вижу, как несколько человек направляются к ничем не приметной двери, иду за ними и на этот раз – угадываю. За дверью почти современного дома – коридор, ведущий вглубь, в фойе старинного здания, когда-то обстроенного новой архитектурой и оставшегося в ней, как бабочка в янтаре. «Пти Театр Мерселис», вот и он! Его название написано на одной из стен, рядом с изображениями персонажей старинной пьесы – арлекинов, дам и кавалеров, – среди старомодных виньеток и лепнины колонн.
Люди, пришедшие на концерт, толпятся внизу – там, где можно выпить и поболтать. Я чувствую себя немного чужой.
Мне кажется, они все здесь знакомы – у них маленький город, хоть и европейская столица, но у них свой уют, свой мир, свой театр.
Я поднимаюсь на второй этаж, открываю двери, ведущие в зрительный зал, захожу туда и оказываюсь там одна – среди рядов бархатных кресел. Я могу выбрать любой ряд и любое место, но я робко сажусь с краю и смотрю на пустую сцену.
Над ней висят гирлянды светящихся фонариков, я гляжу на их мерцания и переплетения, и вдруг мне начинает казаться, что нечто, происходящее со мной сейчас, – просто чарующий сон, а в жизни я такого не заслужила бы и не могла бы о таком даже мечтать.
Я в его городе, перед сценой, на которой он сейчас будет играть, – он будет играть мне, и я буду слышать звуки, которые выйдут из-под его рук и войдут в меня, а над нами будут сиять фонарики – в этом странном здании, упрятанном, как драгоценность в дешевую шкатулку, в грязный и пьяный квартал чужого города.
Он выходит на сцену что-то там настраивать, он поправляет провода и, разгибаясь, видит меня в зале. Он улыбается мне и говорит: «Са ва!» И снова уходит за кулисы.
Я сижу в пустом зале и думаю о том, что, влюбляясь, мы хотим и отдать всего себя, и взять всего того, кого любим, хотим этого поглощения, стремимся к нему, страдаем, когда не берут от нас то, что мы щедро выкладываем для возлюбленного.
Однако на самом деле, может быть, нужно совсем немного – несколько вечеров, несколько листков, исписанных объяснениями, как пройти по его городу – городу, в котором он родился и живет всю жизнь. Несколько десятков фонариков над его головой. Его музыка. Возможность сидеть два часа среди других людей, уже наполняющих этот зал, и смотреть на него, не отрываясь, чтобы потом уехать и забыть, как он выглядел, – и лишь сквозь многие новые дни пытаться потом вспомнить, иногда, его взгляд и руки, – но вспоминать только стены с росписями и эти фонарики, развешенные над сценой.
От каждой любви мы получаем что-то. От одной – опыт, от другой – ребенка, от третьей – волну страстей и скандалов, от четвертой – груду писем, от пятой – всего лишь несколько прекрасных прогулок по ночным улицам. От одной – годы счастья, от другой – месяцы, от какой-то любви можно получить одну минуту счастья.
И это – все, что можно от нее получить. Столько она способна тебе дать. И не нужно ждать и требовать большего.
Эта любовь даст мне сегодняшний вечер в маленьком театре «Мерселис».
Потом мы вместе приедем домой, и волшебство продолжится – мы выпьем вина и еще послушаем музыку. Но – рано или поздно – он уйдет к себе, и я уйду спать, и всю ночь напролет буду смотреть наверх, в окошко в крыше надо мной, и видеть сквозь полуявь-полусон, как светлеет небо, начинают сиять и поблескивать золотые завитки лепнины на соборе напротив… А может, это огоньки над сценой и вечер все еще не кончился?
И я проснусь назавтра утром, как просыпалась каждое утро все эти дни, и спущусь вниз – завтракать, курить, ждать его шагов, смотреть на пронизывающие сад лучи последнего солнца этого лета.
Завтра ночью у меня самолет, а у него концерт в другом городе – этим утром он уже не нарисует мне никаких планов. За ним приедет машина, он покинет этот город раньше меня, но он – ненадолго, а я, возможно, – навсегда. Я не знаю, увижу ли я его когда-нибудь еще. Теперь мне действительно трудно поверить, что в моей жиз– ни был Маленький Театр Мерселис. Что я шла по незнакомым улицам и могла знать, что впереди еще целый вечер – долгий, длящийся и длящийся вечер в волшебном маленьком театре.
А теперь нет уже ничего?
Самый страшный момент – в ожидании расставания. Расставания безнадежного тем более. Ты знаешь, что сейчас человек уедет, сядет в машину – оглянется или нет? – помашет рукой, а ты – останешься. И что тогда? Упадешь, подкосятся ноги, перехватит дыхание, сердце разорвется, захочется кричать, бежать следом? Часы перед прощанием всегда наполнены этой, наверное, похожей чем-то на предсмертную тоской.
В моей жизни было столько прощаний! Это просто всего лишь еще одно.
И вот машина отъезжает, я улыбаюсь (или делаю вид, что улыбаюсь), он оглядывается, машет рукой…
Я медленно закрываю огромную резную дверь, поднимаюсь по лестнице. Я осталась одна в его доме. Я не могу здесь оставаться. Я выхожу и в последний раз иду по солнечным, сияющим брюссельским улицам, руки в карманах, кругом кружево и крыши, я иду вниз, к Сан-Жиль, по пути, по которому ходила здесь в эти три недели каждый день, я иду по булыжной мостовой, и каждый шаг прочь от этого дома причиняет мне боль. Каждый вдох причиняет мне боль.
Я иду все дальше и дальше и вижу, как люди смотрят мне в лицо и улыбаются. И я начинаю смотреть им в глаза и улыбаться им. День чудесен. Один из моих ярких осенних дней в этом городе, прожитых маленькой – немножко чужой и такой моей – жизнью.
Город смеется, дети играют в парках, люди пьют кофе и вино за столиками на улицах, заходят за покупками в магазины, переходят улицу где попало – автомобили останавливаются и пропускают их. Я люблю этот город, теперь навсегда остающийся со мной на подписанных его рукой картах, я люблю эту любовь, я рада всей этой странной, удивительной и прекрасной истории, случившейся со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Сегодня, пожалуй, он старался не зря – в этом квартале питейных заведений и дешевых магазинов не так уж трудно и потеряться: архитектура здешних улиц не демонстрирует вензелей пресловутого городского ар-нуво, и посему дома похожи один на другой. Клубы сияют неоном, улицы полны небрежных, веселых гуляк, асфальт замусорен рекламными листками и уже не первыми желтыми листьями – но вечер теплый, как летом, и смуглые белозубые чужеземцы, главные гуляки этого города, идут мне навстречу в майках в обтяжку, а их девушки – в мини-юбках, и я отвожу глаза от взглядов идущих мне навстречу.
Я внимательно слежу за номерами домов и пока не нахожу здания, подходящего под кажущееся мне волшебным название «Пти Театр Мерселис».
Я ошибаюсь и прохожу мимо нужного мне номера, потом возвращаюсь, вижу, как несколько человек направляются к ничем не приметной двери, иду за ними и на этот раз – угадываю. За дверью почти современного дома – коридор, ведущий вглубь, в фойе старинного здания, когда-то обстроенного новой архитектурой и оставшегося в ней, как бабочка в янтаре. «Пти Театр Мерселис», вот и он! Его название написано на одной из стен, рядом с изображениями персонажей старинной пьесы – арлекинов, дам и кавалеров, – среди старомодных виньеток и лепнины колонн.
Люди, пришедшие на концерт, толпятся внизу – там, где можно выпить и поболтать. Я чувствую себя немного чужой.
Мне кажется, они все здесь знакомы – у них маленький город, хоть и европейская столица, но у них свой уют, свой мир, свой театр.
Я поднимаюсь на второй этаж, открываю двери, ведущие в зрительный зал, захожу туда и оказываюсь там одна – среди рядов бархатных кресел. Я могу выбрать любой ряд и любое место, но я робко сажусь с краю и смотрю на пустую сцену.
Над ней висят гирлянды светящихся фонариков, я гляжу на их мерцания и переплетения, и вдруг мне начинает казаться, что нечто, происходящее со мной сейчас, – просто чарующий сон, а в жизни я такого не заслужила бы и не могла бы о таком даже мечтать.
Я в его городе, перед сценой, на которой он сейчас будет играть, – он будет играть мне, и я буду слышать звуки, которые выйдут из-под его рук и войдут в меня, а над нами будут сиять фонарики – в этом странном здании, упрятанном, как драгоценность в дешевую шкатулку, в грязный и пьяный квартал чужого города.
Он выходит на сцену что-то там настраивать, он поправляет провода и, разгибаясь, видит меня в зале. Он улыбается мне и говорит: «Са ва!» И снова уходит за кулисы.
Я сижу в пустом зале и думаю о том, что, влюбляясь, мы хотим и отдать всего себя, и взять всего того, кого любим, хотим этого поглощения, стремимся к нему, страдаем, когда не берут от нас то, что мы щедро выкладываем для возлюбленного.
Однако на самом деле, может быть, нужно совсем немного – несколько вечеров, несколько листков, исписанных объяснениями, как пройти по его городу – городу, в котором он родился и живет всю жизнь. Несколько десятков фонариков над его головой. Его музыка. Возможность сидеть два часа среди других людей, уже наполняющих этот зал, и смотреть на него, не отрываясь, чтобы потом уехать и забыть, как он выглядел, – и лишь сквозь многие новые дни пытаться потом вспомнить, иногда, его взгляд и руки, – но вспоминать только стены с росписями и эти фонарики, развешенные над сценой.
От каждой любви мы получаем что-то. От одной – опыт, от другой – ребенка, от третьей – волну страстей и скандалов, от четвертой – груду писем, от пятой – всего лишь несколько прекрасных прогулок по ночным улицам. От одной – годы счастья, от другой – месяцы, от какой-то любви можно получить одну минуту счастья.
И это – все, что можно от нее получить. Столько она способна тебе дать. И не нужно ждать и требовать большего.
Эта любовь даст мне сегодняшний вечер в маленьком театре «Мерселис».
Потом мы вместе приедем домой, и волшебство продолжится – мы выпьем вина и еще послушаем музыку. Но – рано или поздно – он уйдет к себе, и я уйду спать, и всю ночь напролет буду смотреть наверх, в окошко в крыше надо мной, и видеть сквозь полуявь-полусон, как светлеет небо, начинают сиять и поблескивать золотые завитки лепнины на соборе напротив… А может, это огоньки над сценой и вечер все еще не кончился?
И я проснусь назавтра утром, как просыпалась каждое утро все эти дни, и спущусь вниз – завтракать, курить, ждать его шагов, смотреть на пронизывающие сад лучи последнего солнца этого лета.
Завтра ночью у меня самолет, а у него концерт в другом городе – этим утром он уже не нарисует мне никаких планов. За ним приедет машина, он покинет этот город раньше меня, но он – ненадолго, а я, возможно, – навсегда. Я не знаю, увижу ли я его когда-нибудь еще. Теперь мне действительно трудно поверить, что в моей жиз– ни был Маленький Театр Мерселис. Что я шла по незнакомым улицам и могла знать, что впереди еще целый вечер – долгий, длящийся и длящийся вечер в волшебном маленьком театре.
А теперь нет уже ничего?
Самый страшный момент – в ожидании расставания. Расставания безнадежного тем более. Ты знаешь, что сейчас человек уедет, сядет в машину – оглянется или нет? – помашет рукой, а ты – останешься. И что тогда? Упадешь, подкосятся ноги, перехватит дыхание, сердце разорвется, захочется кричать, бежать следом? Часы перед прощанием всегда наполнены этой, наверное, похожей чем-то на предсмертную тоской.
В моей жизни было столько прощаний! Это просто всего лишь еще одно.
И вот машина отъезжает, я улыбаюсь (или делаю вид, что улыбаюсь), он оглядывается, машет рукой…
Я медленно закрываю огромную резную дверь, поднимаюсь по лестнице. Я осталась одна в его доме. Я не могу здесь оставаться. Я выхожу и в последний раз иду по солнечным, сияющим брюссельским улицам, руки в карманах, кругом кружево и крыши, я иду вниз, к Сан-Жиль, по пути, по которому ходила здесь в эти три недели каждый день, я иду по булыжной мостовой, и каждый шаг прочь от этого дома причиняет мне боль. Каждый вдох причиняет мне боль.
Я иду все дальше и дальше и вижу, как люди смотрят мне в лицо и улыбаются. И я начинаю смотреть им в глаза и улыбаться им. День чудесен. Один из моих ярких осенних дней в этом городе, прожитых маленькой – немножко чужой и такой моей – жизнью.
Город смеется, дети играют в парках, люди пьют кофе и вино за столиками на улицах, заходят за покупками в магазины, переходят улицу где попало – автомобили останавливаются и пропускают их. Я люблю этот город, теперь навсегда остающийся со мной на подписанных его рукой картах, я люблю эту любовь, я рада всей этой странной, удивительной и прекрасной истории, случившейся со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44