том подмышками и колом сидящие на попках, как и эти дурацкие синие пиджачки, ныне кажутся нашему поколению неким полузапретным символом какой-то стыдливо-извращенно-нежной сексуальности.)
Тогда же мы всеми правдами и неправдами пытались отступить от стиля, и плодами этих наших творческих изысканий становились порой весьма абсурдные детали, так что Тамарпална иной раз была не так уж и не права. Но мог ли абсурд бедной фантазии советского подростка противостоять абсурду школьных правил, запрещавших практически все, – прийти без фартука, без воротничка, со слишком пышным кружевным воротничком, в кроссовках, на высоких каблуках, в серьгах, наконец?! Серьги были вообще каким-то поводом для постоянной войны: в ушах девочек время от времени появлялись и, будучи высмотренными, выкорчевывались из этих ушей даже самые маленькие «гв?здики». Некоторые девочки исхитрялись носить «гво@ здики» воткнутыми в ткань фартука (рядом, о ужас, с комсомольскими значками), а сразу же после звонка быстренько вдевать их в ушки, но вскоре бывали разоблачены и взяты рукой Тамарпалны за ту самую лямочку, в которой красовались преступные стекляшечки.
Волнами, как и полагается моде, менялись школьные увлечения и длиной – то все вдруг укорачивали подолы платьев (а потом, подвергаемые гонениям, вынуждены были врать, что «платье стало мало само по себе, а мама пока что не может купить новое»), то, напротив, в моду вошел долгополый гимназический стиль – гонимый, надо сказать, отчего-то завучем гораздо пуще мини-юбок. Очевидно, в длинных платьях подспудно чудились ей отголосок каких-то аристократических времен либо намек на монашеские одеяния, что, похоже, пугало Тамарпалну намного сильней, чем простая и понятная вульгарность мини.
– Подол долог, а ум короток! – громыхал по этажам баритон Тамарпалны приветствием тем немногим, сумевшим (а ведь это было не так-то просто) найти себе в магазинах платья с длиной, ниже приемлемой для будущей строительницы коммунизма (то есть ровно по колено). Как-то я осмелилась, ласково улыбаясь, спросить у Тамарпалны в ответ на нежное ее замечание по поводу моего длинного платья (да, я как раз принадлежала к адептам долгополости): «Насколько мне нужно укоротить платье, чтоб стали уже наконец видны мозги?» Она опешила, затем в несколько секунд оценила мою наглость и обрушила на меня гнев по программе «для любимчиков-отличников, позволивших себе и нуждающихся в приведении в чувство».
Как-то две главные школьные красавицы Наташа и Аленка (о, как я стеснялась своего поповского имени, как я в мечтах своих была, конечно же, Наташей или Аленкой – именно на эти имена и могли только откликаться настоящие красавицы) дружно сшили себе темно-синие платья, под фартуками вполне сходящие за школьную форму. Им, звездам, вся школа даже не завидовала – завидовать им было невозможно и бессмысленно. Когда они, вдвоем или поодиночке, появлялись, синея подолами, в перспективе школьных коридоров, в воздухе раздавался вздох обожания и восхищения.
Им не смогли запретить носить синие платья – в школу явилась мать Аленки, маленькая женщина формата колобка в песцах и золоте, и объяснила завучу, что девочки не могут подыскать себе форму в уважаемых советских магазинах, ибо (и это было правдой) ничего не могут подобрать себе по росту: детские платья не налезают на бюстики, платья с бюстиками волочатся линией талии по полу, в общем… Эти ли доводы или же трепетное уважение Тамарпалны к обкомовской сотруднице (коей и являлась кубышечка в песцах и золоте) сыграли свою роль, но две недосягаемые девушки продолжали носить синее и тем еще сильней возноситься над прочими. Остальные попытки использовать прецедент и прийти в синем жестоко пресекались.
Возноситься, впрочем, наши признанные красавицы могли только в переносном смысле – все дело в том, что в нашей школе отчего-то безусловным и необходимым признаком красивой девушки был маленький рост – не просто невысокий, но желательно крошечный. Я со своими метр шестьдесят казалась себе дылдой, девушки чуть выше уже вообще не принимались во внимание, девушка ростом метр восемьдесят прозывалась «жирафой» и считалась уродиной. Да, время модельных стандартов еще не наступило, и в северном городе – без солнца и многих доступных столичным жителям продуктов – само собой разумелось иметь именно такой эталон красоты – маленькую дюймовочку. Своя «крошка», уже в связи с ростом признанная красавицей, была в каждом классе и не имела недостатка во внимании. Наташа с Аленкой, школьные богини, были самыми крошечными среди старшеклассниц.
Через несколько лет, в том самом городе, куда теперь я приезжала только навестить родных, мне постоянно улыбались в общественном транспорте маленькие бочкообразные существа в песцовых же ушанках и золотых серьгах. Их подбородки по большей части лежали на больших грудях – это все были наши школьные красавицы-дюймовочки, пошедшие по стопам своих мам и в житейском, и в физиологическом смыслах.
Сколько веяний моды еще было отслежено и выкорчевано с корнем неусыпной Тамарпалной! Вот, например, захватившая школу мода носить совершенно штатские, неформенные, теплые жилетки, мотивируя это тем, что в школе холодно. Мода на жилетки покорила сердца как мужской, таки женской половин школьного населения. Жилетки были разноцветные, вязаные, полосатые, клетчатые – их носили под пиджаки, под фартуки, на фартуки… Школьной формы вдруг как будто бы и не стало – все ходили цветными, порядок был нарушен, и, опомнившись, Тамарпална провела стремительный блицкриг против жилеток, благо в окошки уже заглядывало чуть греющее весеннее солнце – жилетки были объявлены вне закона и с позором изгнаны. Самые устойчивые модники продолжали носить жилетку под застегнутым наглухо пиджаком или даже в «дипломате» и доставать ее, когда кончались учебные часы, – чтоб еще немного подефилировать по школьным коридорам в этом скандальном предмете гардероба.
А чего стоило всеобщее поветрие (среди девушек) носить поверх капроновых бежевых колготок белые носочки! Это выглядело неким реверансом в сторону детского облика, хотя мы тогда еще и не слыхивали о нимфетках и Набокове. Носочки страшно бесили Тамарпалну, и именно по поводу этого, действительно нелепого, аксессуара было произнесено ею самое большое количество пламенных обличительных речей.
Мы становились все старше, мы учились последний год, наше уважениек школьному начальству мало-помалу начало разбавляться уже почти студенческим цинизмом, да и времена менялись: шатались устои, и Тамарпална старела и все чаще казалась нам не грозной, а нелепой. Как-то, войдя на урок истории, села она не за последнюю парту, а где-то в середине класса, и, как всегда, положила ногу на ногу и пригнулась в позе думающего Ленина, приготовившись слушать и инспектировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Тогда же мы всеми правдами и неправдами пытались отступить от стиля, и плодами этих наших творческих изысканий становились порой весьма абсурдные детали, так что Тамарпална иной раз была не так уж и не права. Но мог ли абсурд бедной фантазии советского подростка противостоять абсурду школьных правил, запрещавших практически все, – прийти без фартука, без воротничка, со слишком пышным кружевным воротничком, в кроссовках, на высоких каблуках, в серьгах, наконец?! Серьги были вообще каким-то поводом для постоянной войны: в ушах девочек время от времени появлялись и, будучи высмотренными, выкорчевывались из этих ушей даже самые маленькие «гв?здики». Некоторые девочки исхитрялись носить «гво@ здики» воткнутыми в ткань фартука (рядом, о ужас, с комсомольскими значками), а сразу же после звонка быстренько вдевать их в ушки, но вскоре бывали разоблачены и взяты рукой Тамарпалны за ту самую лямочку, в которой красовались преступные стекляшечки.
Волнами, как и полагается моде, менялись школьные увлечения и длиной – то все вдруг укорачивали подолы платьев (а потом, подвергаемые гонениям, вынуждены были врать, что «платье стало мало само по себе, а мама пока что не может купить новое»), то, напротив, в моду вошел долгополый гимназический стиль – гонимый, надо сказать, отчего-то завучем гораздо пуще мини-юбок. Очевидно, в длинных платьях подспудно чудились ей отголосок каких-то аристократических времен либо намек на монашеские одеяния, что, похоже, пугало Тамарпалну намного сильней, чем простая и понятная вульгарность мини.
– Подол долог, а ум короток! – громыхал по этажам баритон Тамарпалны приветствием тем немногим, сумевшим (а ведь это было не так-то просто) найти себе в магазинах платья с длиной, ниже приемлемой для будущей строительницы коммунизма (то есть ровно по колено). Как-то я осмелилась, ласково улыбаясь, спросить у Тамарпалны в ответ на нежное ее замечание по поводу моего длинного платья (да, я как раз принадлежала к адептам долгополости): «Насколько мне нужно укоротить платье, чтоб стали уже наконец видны мозги?» Она опешила, затем в несколько секунд оценила мою наглость и обрушила на меня гнев по программе «для любимчиков-отличников, позволивших себе и нуждающихся в приведении в чувство».
Как-то две главные школьные красавицы Наташа и Аленка (о, как я стеснялась своего поповского имени, как я в мечтах своих была, конечно же, Наташей или Аленкой – именно на эти имена и могли только откликаться настоящие красавицы) дружно сшили себе темно-синие платья, под фартуками вполне сходящие за школьную форму. Им, звездам, вся школа даже не завидовала – завидовать им было невозможно и бессмысленно. Когда они, вдвоем или поодиночке, появлялись, синея подолами, в перспективе школьных коридоров, в воздухе раздавался вздох обожания и восхищения.
Им не смогли запретить носить синие платья – в школу явилась мать Аленки, маленькая женщина формата колобка в песцах и золоте, и объяснила завучу, что девочки не могут подыскать себе форму в уважаемых советских магазинах, ибо (и это было правдой) ничего не могут подобрать себе по росту: детские платья не налезают на бюстики, платья с бюстиками волочатся линией талии по полу, в общем… Эти ли доводы или же трепетное уважение Тамарпалны к обкомовской сотруднице (коей и являлась кубышечка в песцах и золоте) сыграли свою роль, но две недосягаемые девушки продолжали носить синее и тем еще сильней возноситься над прочими. Остальные попытки использовать прецедент и прийти в синем жестоко пресекались.
Возноситься, впрочем, наши признанные красавицы могли только в переносном смысле – все дело в том, что в нашей школе отчего-то безусловным и необходимым признаком красивой девушки был маленький рост – не просто невысокий, но желательно крошечный. Я со своими метр шестьдесят казалась себе дылдой, девушки чуть выше уже вообще не принимались во внимание, девушка ростом метр восемьдесят прозывалась «жирафой» и считалась уродиной. Да, время модельных стандартов еще не наступило, и в северном городе – без солнца и многих доступных столичным жителям продуктов – само собой разумелось иметь именно такой эталон красоты – маленькую дюймовочку. Своя «крошка», уже в связи с ростом признанная красавицей, была в каждом классе и не имела недостатка во внимании. Наташа с Аленкой, школьные богини, были самыми крошечными среди старшеклассниц.
Через несколько лет, в том самом городе, куда теперь я приезжала только навестить родных, мне постоянно улыбались в общественном транспорте маленькие бочкообразные существа в песцовых же ушанках и золотых серьгах. Их подбородки по большей части лежали на больших грудях – это все были наши школьные красавицы-дюймовочки, пошедшие по стопам своих мам и в житейском, и в физиологическом смыслах.
Сколько веяний моды еще было отслежено и выкорчевано с корнем неусыпной Тамарпалной! Вот, например, захватившая школу мода носить совершенно штатские, неформенные, теплые жилетки, мотивируя это тем, что в школе холодно. Мода на жилетки покорила сердца как мужской, таки женской половин школьного населения. Жилетки были разноцветные, вязаные, полосатые, клетчатые – их носили под пиджаки, под фартуки, на фартуки… Школьной формы вдруг как будто бы и не стало – все ходили цветными, порядок был нарушен, и, опомнившись, Тамарпална провела стремительный блицкриг против жилеток, благо в окошки уже заглядывало чуть греющее весеннее солнце – жилетки были объявлены вне закона и с позором изгнаны. Самые устойчивые модники продолжали носить жилетку под застегнутым наглухо пиджаком или даже в «дипломате» и доставать ее, когда кончались учебные часы, – чтоб еще немного подефилировать по школьным коридорам в этом скандальном предмете гардероба.
А чего стоило всеобщее поветрие (среди девушек) носить поверх капроновых бежевых колготок белые носочки! Это выглядело неким реверансом в сторону детского облика, хотя мы тогда еще и не слыхивали о нимфетках и Набокове. Носочки страшно бесили Тамарпалну, и именно по поводу этого, действительно нелепого, аксессуара было произнесено ею самое большое количество пламенных обличительных речей.
Мы становились все старше, мы учились последний год, наше уважениек школьному начальству мало-помалу начало разбавляться уже почти студенческим цинизмом, да и времена менялись: шатались устои, и Тамарпална старела и все чаще казалась нам не грозной, а нелепой. Как-то, войдя на урок истории, села она не за последнюю парту, а где-то в середине класса, и, как всегда, положила ногу на ногу и пригнулась в позе думающего Ленина, приготовившись слушать и инспектировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44