Мы прошли мимо туристического лагеря, небольшого, на пару палаток, но очень цивилизованно устроенного – на разложен– ном столике стояли продукты, и R., не долго думая, взял оттуда хлеб и молоко.
Мы все плутали и плутали, бродя меж тонкими кривыми стволами деревьев, растущих на песке, над которым уже стелился туман. Потом я увидела в просвете деревьев какое-то здание – это была одиноко стоящая среди сосен и песков церковь, к которой, собственно, мы и шли всю эту ночь.
R. полез рукой в незаметную нишу в стене и достал ключ от огромного амбарного замка, на который были закрыты двери. Он оставил их открытыми, чтобы внутрь проникал утренний свет, и за нами сразу же вполз туман.
R. повел меня куда-то наверх. Как оказалось, и, видимо, было отлично известно ему, здесь был орг?н – небольшой, старый, механический. R. выдвинул регистры, сел, распахнул руки, примериваясь.
Потом встал и показал мне комнатку справа от клавиатуры, освещаемую из узкого окошка без стекла, – там находились два дубовых рычага для ног и что-то вроде перекладины, чтоб держаться руками. Это были мехи орг?на.
R. велел мне встать на рычаги и качать для него воздух в орг?н.
И вот в пахнущей сыростью полумгле раздался вздох, потом второй, потом аккорд, потом – музыка поплыла как туман, заполняя все внутренности собора, заполняя нас, вытекая наружу, сливаясь с шумом моря.
Я устала, я задыхалась, но продолжала нажимать ногами, переваливаясь тяжестью всего тела, то на один рычаг, то на другой, и наконец звук кончился, оборвался на выдохе, я на трясущихся ногах ступила прочь с мехов и при свете утра увидела, что все стены рычажной каморки испещрены надписями, – они начинались с невесть какого года, и все это были молитвы, краткие, но внятные, судя по тому, что перевел мне R. Каждая молитва была именная – она заканчивалась упоминанием того, кто и в каком году качал здесь мехи органа. «Такая примета – если качал здесь мехи, проси Всевышнего, и он услышит тебя», – пояснил мне R.
Мне, конечно же, тоже захотелось что-то написать там – но я задумалась, не зная, о чем таком просить Бога? Верней, тогда, в те годы, мне еще хотелось бы сказать: «Боже, любви, дай мне любви!» но, вместо того чтоб отметиться на и без того испещренных надписями стенах, мы спустились вниз и заперли дверь, ключ снова положили в пустоту возле крыльца.
Мы шли обратно к станции – одинокие дети, слабые и бесстрашные, искалеченные и всемогущие, боящиеся сказать слово друг другу и говорящие с Богом без слов.
И вот теперь я встретилась с ним у В. – он утратил свой прошлый странный вид, стал таким уютным, благопристойным. У него все хорошо, – думала я, – я так рада, что у этого неприкаянного бродяжки все хорошо. Я не стала напоминать ему о том, давнем, однако, когда я уже уходила, R. так улыбнулся, что я поняла – он тоже узнал меня.
Мне стало забавно, когда я подумала, что у R. и В. на крайний случай всегда есть возможность поехать на то самое место и написать на стене каморки просьбу прислать им с небес «детску душу» – тогда она наверняка явится к ним. Возможно, они так и сделают.
Однажды с С., о котором я рассказывала здесь вначале, мы отправились путешествовать по Италии. Это было совсем стремительное путешествие – мы дней за пять объездили семь или больше городов. В путешествии по незнакомым красивым мес– там мы вели себя абсолютно так же, как и в других житейских ситуациях, – то есть я имею в виду то, как мы воспринимаем окружающий мир вообще. С. постоянно делал фотографии всего вокруг, нацеливая на красоты свой могучий объектив, а я в итальянских городах почему-то все время смотрела под ноги – на каменные плиты, которыми там замощены все улицы. Один раз я даже нашла тридцать пять евро, скрученные в трубочку, и мы потратили их очень познавательно – купили на них билеты на право недельного посещения всех музеев города Равенны и быстро обежали три из них, потому что в этот же вечер из города Равенны нам надо было уезжать.
Но сейчас мне вспоминается не Равенна, а Верона – это тот самый город, в котором жили самые знаменитые выдуманные влюбленные всех времен и народов – Ромео и Джульетта. Там, конечно, теперь в связи с этим сильно развилась туристическая индустрия, и один из двориков в центре сильно загадили посетители, полагая, что именно здесь и был балкон Джульетты. В связи с этим дворик всегда полон народу, замусорен, а все стены домов в радиусе пятисот метров вокруг залеплены бумажками с просьбами о вечной любви – как раз там в первую очередь и приходят мысли о суетности и бессмысленности этой самой любви, ведь вся эта человеческая любовь разменивается на сотни бумажек, прилепленных жвачками на стены городов.
Мы быстро ушли из посещаемого туристами центра и отправились на другой берег реки Адидже – смотреть на город на расстоянии, с холмов. Верона сразу предстала величественной, ее башни стояли в дымке, растворялись в вечности – все-таки что значит дистанция!
Обойдя старый город по противоположному, высокому, берегу, мы сели на каком-то зеленом холме над водой. Внизу на каменном парапете юная парочка ласкала друг друга, а еще дальше сидела почти недвижно остроухая большая собака, похожая на волчицу.
Помню тогдашнее состояние одуряющей пустоты – от моря воздуха, растворяющего и вымывающего все, от запахов итальянской весны, от мерцающей внизу воды, которая бурлит здесь уже века. В такие минуты ощущаешь себя поденщицей, ничтожеством – но от этой мысли отчего-то становится легко и просто жить, потому что если ты суть малая часть вечности и скоро растворишься в пространстве, то че– го стоят все те мелочи, которые ты носишь в себе, и лелеешь, и оплакиваешь?..
Так мы сидели и молчали – и С. даже не поднимал объектив своего фотоаппарата. Вдруг с берега напротив нас раздался звук колокола – он начал звонить к вечерней воскресной службе. Звон переплыл через реку, и тут же с нашего берега, с одной из колоколен, что была где-то над горой, за нашими спинами, так, что мы могли видеть только купола, – раздался ответный звон.
Это не была общая вакханалия звонарей – динь-дон, с нашей башни громче! Нет, колокола играли некую гармонию, нечто мелодичное и торжественное, две церкви звонили в четыре руки, правая разливалась небесными мелодиями, а левая брала низкие аккорды – город пел с хоров своих холмов вечернюю молитву.
И на меня сошло вдруг ощущение восторга, почти экстаза – восторга оттого, что в этом мире возможны согласие и понимание! В этом мире отчуждения возможно слияние – два человека на башнях окружены оглушающим звоном, но они – слышат друг друга, они переговариваются через рек у, и от всех, кто сейчас находится в этом городе, не скрыт этот вдохновенный диа– лог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Мы все плутали и плутали, бродя меж тонкими кривыми стволами деревьев, растущих на песке, над которым уже стелился туман. Потом я увидела в просвете деревьев какое-то здание – это была одиноко стоящая среди сосен и песков церковь, к которой, собственно, мы и шли всю эту ночь.
R. полез рукой в незаметную нишу в стене и достал ключ от огромного амбарного замка, на который были закрыты двери. Он оставил их открытыми, чтобы внутрь проникал утренний свет, и за нами сразу же вполз туман.
R. повел меня куда-то наверх. Как оказалось, и, видимо, было отлично известно ему, здесь был орг?н – небольшой, старый, механический. R. выдвинул регистры, сел, распахнул руки, примериваясь.
Потом встал и показал мне комнатку справа от клавиатуры, освещаемую из узкого окошка без стекла, – там находились два дубовых рычага для ног и что-то вроде перекладины, чтоб держаться руками. Это были мехи орг?на.
R. велел мне встать на рычаги и качать для него воздух в орг?н.
И вот в пахнущей сыростью полумгле раздался вздох, потом второй, потом аккорд, потом – музыка поплыла как туман, заполняя все внутренности собора, заполняя нас, вытекая наружу, сливаясь с шумом моря.
Я устала, я задыхалась, но продолжала нажимать ногами, переваливаясь тяжестью всего тела, то на один рычаг, то на другой, и наконец звук кончился, оборвался на выдохе, я на трясущихся ногах ступила прочь с мехов и при свете утра увидела, что все стены рычажной каморки испещрены надписями, – они начинались с невесть какого года, и все это были молитвы, краткие, но внятные, судя по тому, что перевел мне R. Каждая молитва была именная – она заканчивалась упоминанием того, кто и в каком году качал здесь мехи органа. «Такая примета – если качал здесь мехи, проси Всевышнего, и он услышит тебя», – пояснил мне R.
Мне, конечно же, тоже захотелось что-то написать там – но я задумалась, не зная, о чем таком просить Бога? Верней, тогда, в те годы, мне еще хотелось бы сказать: «Боже, любви, дай мне любви!» но, вместо того чтоб отметиться на и без того испещренных надписями стенах, мы спустились вниз и заперли дверь, ключ снова положили в пустоту возле крыльца.
Мы шли обратно к станции – одинокие дети, слабые и бесстрашные, искалеченные и всемогущие, боящиеся сказать слово друг другу и говорящие с Богом без слов.
И вот теперь я встретилась с ним у В. – он утратил свой прошлый странный вид, стал таким уютным, благопристойным. У него все хорошо, – думала я, – я так рада, что у этого неприкаянного бродяжки все хорошо. Я не стала напоминать ему о том, давнем, однако, когда я уже уходила, R. так улыбнулся, что я поняла – он тоже узнал меня.
Мне стало забавно, когда я подумала, что у R. и В. на крайний случай всегда есть возможность поехать на то самое место и написать на стене каморки просьбу прислать им с небес «детску душу» – тогда она наверняка явится к ним. Возможно, они так и сделают.
Однажды с С., о котором я рассказывала здесь вначале, мы отправились путешествовать по Италии. Это было совсем стремительное путешествие – мы дней за пять объездили семь или больше городов. В путешествии по незнакомым красивым мес– там мы вели себя абсолютно так же, как и в других житейских ситуациях, – то есть я имею в виду то, как мы воспринимаем окружающий мир вообще. С. постоянно делал фотографии всего вокруг, нацеливая на красоты свой могучий объектив, а я в итальянских городах почему-то все время смотрела под ноги – на каменные плиты, которыми там замощены все улицы. Один раз я даже нашла тридцать пять евро, скрученные в трубочку, и мы потратили их очень познавательно – купили на них билеты на право недельного посещения всех музеев города Равенны и быстро обежали три из них, потому что в этот же вечер из города Равенны нам надо было уезжать.
Но сейчас мне вспоминается не Равенна, а Верона – это тот самый город, в котором жили самые знаменитые выдуманные влюбленные всех времен и народов – Ромео и Джульетта. Там, конечно, теперь в связи с этим сильно развилась туристическая индустрия, и один из двориков в центре сильно загадили посетители, полагая, что именно здесь и был балкон Джульетты. В связи с этим дворик всегда полон народу, замусорен, а все стены домов в радиусе пятисот метров вокруг залеплены бумажками с просьбами о вечной любви – как раз там в первую очередь и приходят мысли о суетности и бессмысленности этой самой любви, ведь вся эта человеческая любовь разменивается на сотни бумажек, прилепленных жвачками на стены городов.
Мы быстро ушли из посещаемого туристами центра и отправились на другой берег реки Адидже – смотреть на город на расстоянии, с холмов. Верона сразу предстала величественной, ее башни стояли в дымке, растворялись в вечности – все-таки что значит дистанция!
Обойдя старый город по противоположному, высокому, берегу, мы сели на каком-то зеленом холме над водой. Внизу на каменном парапете юная парочка ласкала друг друга, а еще дальше сидела почти недвижно остроухая большая собака, похожая на волчицу.
Помню тогдашнее состояние одуряющей пустоты – от моря воздуха, растворяющего и вымывающего все, от запахов итальянской весны, от мерцающей внизу воды, которая бурлит здесь уже века. В такие минуты ощущаешь себя поденщицей, ничтожеством – но от этой мысли отчего-то становится легко и просто жить, потому что если ты суть малая часть вечности и скоро растворишься в пространстве, то че– го стоят все те мелочи, которые ты носишь в себе, и лелеешь, и оплакиваешь?..
Так мы сидели и молчали – и С. даже не поднимал объектив своего фотоаппарата. Вдруг с берега напротив нас раздался звук колокола – он начал звонить к вечерней воскресной службе. Звон переплыл через реку, и тут же с нашего берега, с одной из колоколен, что была где-то над горой, за нашими спинами, так, что мы могли видеть только купола, – раздался ответный звон.
Это не была общая вакханалия звонарей – динь-дон, с нашей башни громче! Нет, колокола играли некую гармонию, нечто мелодичное и торжественное, две церкви звонили в четыре руки, правая разливалась небесными мелодиями, а левая брала низкие аккорды – город пел с хоров своих холмов вечернюю молитву.
И на меня сошло вдруг ощущение восторга, почти экстаза – восторга оттого, что в этом мире возможны согласие и понимание! В этом мире отчуждения возможно слияние – два человека на башнях окружены оглушающим звоном, но они – слышат друг друга, они переговариваются через рек у, и от всех, кто сейчас находится в этом городе, не скрыт этот вдохновенный диа– лог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44