Водитель в первый же вечер заговорил со мной – мексиканец лет пятидесяти, крупный, добродушный, важный, одетый в аккуратную водительскую униформу. Рассказал, что живет здесь, в этих местах, уже 25 лет и застал еще времена хиппи. «Их много тут было, кругом, везде ходили, орали, а!» – почему-то так описал он их.
Рядом с ним висела табличка, запрещающая беседовать с водителем во время движения, но мы вели с ним долгие беседы – именно беседы, – пока автобус медленно вписывался в повороты узких улиц одноэтажной Америки. Он рассказывал мне ка– кие-то байки и истории здешних мест – я и не думала, что у этих одинаковых на первый взгляд домиков может быть столько разных историй.
По сути дела, во все время моего пребывания в Калифорнии у меня был свой личный автобус и свой личный шофер – он махал мне рукой, еще только въезжая на разворот посадочной площадки. Я стояла всегда рядом с его кабинкой, чтоб лучше слышать и понимать то, о чем он говорит, – хотя и стоять в салоне было строго запрещено. Мне было приятно ехать каждый раз сквозь темный городок не одной – у меня был провожатый, собеседник, друг.
Две недели каждый вечер я прощалась, выходя из автобуса, говоря «буэнос ночес, амиго» – это единственное, что я могу сказать по-испански, – и каждый раз он радовался и коротко сигналил мне в ответ, нарушая все возможные законы штата Калифорния.
Еще как-то раз Z., во время какой-то нашей с ним очередной ликующей прогулки, начал тискать меня и говорить: «Как я рад, что у меня есть такой друг, как ты! Ты ведь мой друг, да?»
Потом уже я осознала, что для него это, пожалуй, было выражением большой степени доверия, потому что для него все женщины – просто женщины, а во мне он почувствовал друга. Но в тот момент я сразу же отказалась от такой замечательной должности. И не оттого, что было обидно быть ему не женщиной, а другом, как это обычно бывает.
Нет, как раз потому, что другом мне быть намного важней, но и страшней – потерять мужчину не так страшно и болезненно, как потерять в мужчине друга.
Нет, а все-таки слово «друг» – оно какое-то безысходное, оно как слово «замуж», от него веет какой-то торжественной обреченностью. Я теперь боюсь кого-то называть своим другом, потому что когда говоришь о ком-то – друг, то этим самым будто ставишь какую-то большую и жирную точку. Это так же безусловно, как признаться кому-то в любви. Сказал – и совершил прыжок, а обратно тебя уже не пустят силы гравитации. Гораздо разумней любые отношения в процессе – то есть мне приятней думать о ком-то, что я могла бы когда-нибудь стать ему другом.
Моим другом с детства был Т., мальчик, которого все любили. И Т. любил всех. Его любовь выражалась в том, что он лучезарно улыбался всем белоснежными зубами и сиял синими глазами. Т. купался в любви как в золотом дожде, он никогда не знал в ней недостатка. Мне с детства нравился Т., и я ему, видимо, тоже, но у нас с Т. никогда не получалось романа, потому что я никогда не успевала попасть между его другими женщинами – Т. не сопротивлялся новым отношениям, а я никогда не умела их легко и просто начинать. Мы гуляли, общались, он запросто рассказывал мне обо всех своих интригах – в основном они заключались не в том, что сам Т. стремился завоевать чье-то сердце, а в том, что Т. искал ответа на сложнейший вопрос: как умело лавировать между несколькими претендентками?
Пару раз я даже переживала из-за Т. – мне порой хотелось, хоть бы и короткое время, побыть его девушкой. Но, повторюсь, вклиниться между его постоянными авантюрами было совершенно невозможно. Поэтому приходилось наслаждаться ролью «друга».
Т. часто попадал в какие-то нелестные для себя истории, всех подводил, вообще делал вещи, которые другим не были бы прощены, но всегда поворачивал ситуации так, что свои собственные ошибки он списывал на то, что не мог не уступить воле прекрасных сложных женщин. Проще говоря, он сваливал все на женщин, но делал это так ловко, что слыл в своем кругу, напротив, рыцарем и джентльменом.
Как-то Т. всплыл в моей жизни в очередной раз и как-то вроде бы даже стал пытаться убедить меня в том, что он всю жизнь нуждался только во мне, что я должна быть с ним и всякое такое. Почему-то в этот момент я испугалась – если честно, то я не поверила Т. Возможно, если бы Т. стал делать что-то для того, чтоб убедить меня в своей искренности, я бы сдалась, но он не умел прилагать усилия ради любви…
Еще через несколько лет Т. неожиданно для всех женился на жуткой вульгарной бабе, ни видом, ни духом не напоминавшей даже самую неказистую из его прошлых спутниц. Избранница T. отличалась вдобавок и скверным характером и моментально пресекла все контакты драгоценного мужа с миром, особенно с той его частью, которую она относила к его прошлым «ошибкам», а ошибками для нее стало считаться практически все.
Я, конечно, потеряла друга – встретиться и поболтать с Т. стало решительно невозможно. Впрочем, как-то в самом начале его брачной жизни мы все же встретились под каким-то благовидным предлогом – передать какие-то там документы. Одним из первых вопросов, который я позволила себе задать на правах давней душевной поверенной, был: «Ну, ты, наверное, ее любишь?» – и он устало и уверенно ответил: «Нет».
Я была бы рада, хотя и удивлена, услышать о том, что он да таки, любит. Любовь порой принимает чудовищные формы и идет по необъяснимым путям, но она всегда достойна оправдания. И чем она абсурдней, тем больше восхищения может вызвать у тех, кто понимает.
– Послушай, но зачем же тогда? – бестактно удивилась я.
– Она меня очень любит! – почти вызывающе ответил он, и из нашего последующего разговора я, совершенно ошалевшая от только что сделанного открытия, поняла вдруг, что именно такие всеобщие любимчики пуще прочих уязвимы и попадаются в самые дешевые ловушки жизни. Разбалованный вниманием и постоянной борьбой женщин за него Т. совершенно не умел, не обладал искусством и опытом для того, чтобы хоть раз в жизни чью-то благосклонность завоевать. И вот когда он слегка облез и обрюзг, а его лучшие пассии нашли себе других, он вдруг ощутил самый настоящий дефицит любви – кинулся было туда и сюда, но, категорически не владея искусством привязать к себе того, кого бы ему хотелось, и утеряв сияющую броню своего юношеского обаяния, он оказался беспомощен на минном поле человеческих взаимоотношений.
От него отвернулись и бывшие товарищи – кто припомнил ему прошлые грехи, за которые теперь было не так-то просто оправдаться, кто просто ушел далеко вперед.
И тут явилась некая дама, которая, как он и был приучен, поставила перед ним полное корыто бесхитростной, жертвенной любви – привычный к этому пойлу, зависимый от его постоянного присутствия в корытце перед носом, он ринулся утешать свою болезненную аддикцию… И попал в силки, из которых теперь никогда не смог бы (да, думаю, и не захотел бы) выбраться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44