Что занятно – еще через пару лет красавчик Т. стал удивительно похож и лицом, и статью на свою жену: теперь он напоми– нает сытого бегемотика с печальными глазами неопределенного цвета – их былая синева прикрыта красными сосудиками.
Впрочем, видеть его часто мне теперь не приходится. Т. вместе с женой эмигрировал – вероятно, супруга решила увезти его как можно дальше от возможных соблазнов. Теперь Т. приезжает на родину пару раз в год, осторожно делает вид, что там он очень успешен, ругает жизнь, которой живем здесь мы, оставшиеся, и хвалит великую свободную страну, выплачивающую ему пособие. Когда я приезжаю в эту страну, я всегда сообщаю о своем присутствии Т. – но он никогда не делает попыток повидаться со мной там.
Еще в этой же стране живет U. – вот с ней я всегда встречаюсь, когда бываю в ее краях.
U., сколько я ее помню, никогда не улыбается. U. прекрасна трагичной ветхозаветной красотой, она маленькая и хрупкая, она одета дорого и просто, она держит голову, как танцовщица, она маленькая королевишна, но она нет, не улыбается. Мы всегда идем с ней в испанский ресторан, пьем вино из кувшинов, и U. всегда говорит, что у нее все очень хорошо.
История жизни U. похожа на выдумку – это готовый сюжет, это настолько сюжет, что я смотрю на нее и думаю: как бы мне описать эту историю правдоподобно?
Когда U. была совсем девочкой, она, повергнув в горе родителей, ушла из своей хорошей еврейской московской семьи жить к некоему молодому художнику – конечно же, гению, конечно же, непризнанному. Гений писал картины, картины никто не покупал, гений был склонен к артистическому нытью и пьянству.
U. со своим филологическим образованием и тремя иностранными языками работала секретаршей в какой-то конторе, зарабатывала какие-то деньги, на которые они с гением покупали продукты и водку для гения. U., уже освоившись в среде печальных непризнанных гениев, не начала даже курить – на вечеринках она сидела в углу тихим ангелом и смотрела в рот своему художнику и его друзьям, ожидая, когда же он начнет рыдать и проклинать свою жизнь, а она опять будет ему помогать и утешать его.
Когда U. купила себе новые туфли, художник обвинил ее в мещанстве, бабстве и вообще в том, что она работает на общество потребления и бездуховности, пропадая в какой-то унылой конторе целыми днями. U. плакала и стыдилась.
U. любила французскую современную поэзию и всегда мечтала делать переводы поэтов, писавших стихи поперек страниц – одновременно через три листа (ну или как там еще писали молодые французские гении?). Однако работа на общество потребления действительно не оставляла ей сил, а без ее скромной зарплаты им с другом нечего было бы есть.
Она его любила, и это была одна из немногих настоящих Любовей, виденных мною в жизни, – таких, вечных, о каких писали безымянные поэты древности в сагах и от каких налагали на себя руки героини опер. Был ли ее художник достоин такой роли в чьей-то жизни – не нам судить: любовь – как и одиночество, как и еще немногие вещи в этом мире, – не имеет шкалы и меры, она иррациональна.
Я помню ее взгляд, когда она смотрела на него – было странно видеть на лице женщины, по всем статям которой можно было бы заподозрить библейскую мудрость и выдержанное в веках достоинство, глаза, полные отчаянной покорности и преданности. При виде этого открытого, искреннего собачьего взгляда возникало двойное чувство – сострадания и зависти. Потому что на самом деле только очень сильные люди могут позволить себе не прятать такой взгляд.
Однажды некто, увидев маленькую хрупкую U. в ее конторе, захотел ее – U. отказывалась, некто был настойчив. Он, как принято у богатых мужчин, пытался завоевать U. с помощью подарков и денег, он был галантен и нисколько не гневался на новые и новые вежливые отказы U. Он приглашал сотрудников в рестораны, вел светские беседы – так U. узнала, что ее поклонник коллекционирует картины.
После очередной пьяной истерики гения в голову U. пришла отчаянная мысль – она отправилась к желавшему ее мужчине и предложила ему сделку: он, не выдавая U., покупает несколько картин у ее любовника, она – едет с ним «в командировку».
Тот расхохотался, но сделал все, как хотела U.
(Надо отметить, что меценат не прогадал. Через несколько лет картины гения стоили в десятки раз больше, но это уже другая история.)
U. уехала с богатым мужчиной в командировку и, вернувшись из нее, очень быстро нашла целый штат мужчин, готовых ей платить, – теперь картины гения все чаще покупали какие-то неизвестные, а проще, их покупали знакомые U. – на деньги, полученные ею за благосклонность к любителям маленьких красивых евреек.
Гений приободрился, начал проявлять волю к жизни, рвался участвовать в различных проектах и – был успешен (как я уже рассказала, через несколько лет он стал одним из модных художников).
U. он бросил очень быстро – уже после одной из первых вечеринок по поводу открытия его выставочного проекта он попросил ее переночевать где-нибудь не в мастерской. Она возвращалась грустной собачкой, он снисходительно терпел ее еще какое-то время, потом прогнал ее совершенно по-хамски.
U. уехала навсегда, даже не воспользовавшись своим происхождением, – один из серьезных «клиентов» вывез ее, купив ей фиктивный брак и жилье в городке, где она могла ежедневно слышать язык философов и поэтов и заниматься переводами – как с этого самого языка, так и со своего любимого французского. Через некоторое время она привезла к себе родителей, а вообще все, что U. увезла с собой, были, ко– нечно же, картины – купленные для нее в разное время разными людьми.
Думаю, эта история будет неполной, если не раскрыть здесь единственный инициал – имя U.
U. звать Юдифь. Так решились назвать когда-то свою единственную дочь отчаянные интеллигенты. Что они представляли себе – почившую любимую семейством тетушку или воительницу, задумчиво несущую окровавленный меч и голову мужчины, – не знаю, но мне отчего-то кажется, что имя U. играет какую-то магическую роль в ее жизни.
Как звали гения, я не скажу, – он вполне известен. Скажу только, что, как и та художница H., он рисует всякие ужасы и гадости. Однако можно предположить, что U. постепенно избавляется от них – на ее рабочем столе рядом с текстами французских стихов можно увидеть теперь аукционные распечатки и каталоги. Постепенно в доме U. становится все меньше ужасов и гадостей, и все больших денег стоит каждое из еще не проданных с аукциона напоминание о той – другой жизни U.
Вот песня звучит по радио, а я подпеваю, как большинство песен в этом мире, как большинство стихов, фильмов, книг вообще, она – про любовь. Более того – это глупая нежная песенка про вечную любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44