Ричард прервался и взглянул на Розу.
– Продолжайте, пожалуйста, – попросила она.
Похоже, гость цитировал наизусть чьи-то высказывания.
– В сущности, стремление к лучшему будущему движет народами и заставляет их принимать даже тяжелейшие лишения, связанные с войной.
Джулио и Альберто, которым подобные мысли вдалбливали в школе, смотрели на американца с восторгом.
– Герои войны – это ведь люди, которые сражались за лучший мир, – вмешался Джулио.
– Война неотъемлема от человека и несет в себе доброе зерно, – улыбнулся юноше Ричард. – Ибо она показывает, что человек рвется к величию, к благу, даже ценой огромных жертв. Люди сражаются, потому что надеются, а сражаясь, думают о будущем. Правительства Италии и Германии дают остальным наглядный урок: они ведут военные действия на фронтах, а вместе с тем, на многочисленных международных конгрессах закладывают основы будущего устройства Европы.
Роза взглянула на сына, потом на гостя и сказала:
– Вполне воинственная гипотеза в духе фашизма.
– Или же слишком оптимистический взгляд на проблему, – добавил Коррадино.
Что-то поражало Розу в госте-американце и одновременно казалось фальшивым: сторонник фашизма, образованный, хорошо информированный, вместо того чтобы рассказывать о своих спортивных подвигах, он выставляет напоказ обширные и глубокие познания в области итальянской политики. Вот такие они, американцы, подумала Роза, ничего не скрывают, а понять их невозможно.
Когда они с Руджеро переселились в Италию, в Штатах бушевал великий кризис. Армия безработных выросла до четырнадцати миллионов, и Уолл-стрит превратился в кипящий вулкан. Мелкие предприятия гибли, большие едва держались. Хлопок опустился до пяти центов. Пшеница – до тридцати семи. На крестьян давил десятимиллионный груз ипотечных долгов. Фермы превратились в участки земли, заложенные-перезаложенные и осаждаемые кредиторами. Неплатежеспособных фермеров сгоняли с земли, а банковские долги в результате так никто и не выплачивал. Местные банки объявляли о банкротстве, а вкладчики крупных финансовых объединений толпились у окошечек, требуя вернуть свои сбережения. А теперь прошло всего десять лет, но благодаря политике «нового курса» Штаты стали страной всеобщего благосостояния.
Слуга подал нежное жаркое, запеченное в тесте.
– Вы прямо неисчерпаемый источник сюрпризов, – сказала Роза, удивляясь, как удачно отвечает гость на любой вопрос. – Однако вам не хватает объективности суждений, свойственных среднему человеку.
– В лучшем случае объективность – утопия, но чаще большая ложь, – парировал Ричард. – Хорошо, если она основывается на собственной культуре и собственных убеждениях говорящего, но нередко люди хватаются за чужую, удобную для них мысль.
Роза посмотрела на него намеренно равнодушно. Они еще побеседовали о войне, и каждый попытался прочесть, глядя в собственный магический кристалл, будущее человечества после победы блицкрига, молниеносной войны, начатой Германией, к которой теперь присоединилась Италия.
Беседа сопровождалась звоном бокалов. Прекрасное вино добавило живости голосам, но от Розы почему-то ускользал смысл речей, хотя она, как и остальные, переживала трагедию войны. Все заслонила снедающая ее дрожь желания, вызванная голубыми глазами Ричарда. Его голос пробудил в ней давно уснувший зов. После нескольких лет летаргического сна проснулся безумный эрос, и по коже Розы, зажигая кровь, побежали разноцветные искры. Она ненавидела себя за то, что не могла справиться с этими ощущениями.
Тут Альберто припомнил недавно прочитанные в фашистских газетах слова.
– Вместе с весной, что пробуждается, полная надежд, в солнечных лучах, – торжественно процитировал он запавшие в его душу мысли, – грядут новые весны в Африке и в Испании и раздастся клич, зовущий к новым сражениям: да здравствует война!
В глазах Розы мелькнуло презрение. Неуместное вмешательство сына, разгоряченного беседой и вином, оказалось тем предлогом, что она искала.
– На мой взгляд, твой фанатизм жалок, – тоном, не допускающим возражений, заявила она Альберто. – А теперь прошу извинить меня, – обратилась она к остальным сотрапезникам, – у меня ужасная мигрень.
Она встала из-за стола. Все поднялись, задетые этим резким высказыванием, которое Коррадино приписал искреннему пацифизму, сыновья – несуразной выходке Альберто, а Пьер Луиджи – женской тревоге, совершенно не связанной ни с войной, ни с пацифизмом, ни с воспитанием детей.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросил Ричард.
– Нет, – устало улыбнулась Роза. – Мне надо немного отдохнуть.
Глава 4
Легкий морской бриз, ласкавший деревья в парке и цветы в саду, донес до Ричарда едва уловимый аромат французских духов. Ричард вдохнул этот чудный запах и понял: Роза где-то рядом. Темные тучи, гонимые ветром, наползали с запада. Гроза приближалась. Темнело, ярче засверкали звезды, и ожил свет луны. Ричард увидел Розу в конце аллеи, на гранитной скамье. Она сидела, полностью отдавшись своим мыслям, напоминая персонаж картин Анри Руссо. Роза обхватила колени руками, и высокий разрез шелковой туники обнажал ногу почти до бедра. Но она и не замечала то, что ее поза не очень-то подходит светской даме в вечернем платье. Ричард потушил ботинком сигарету, подошел поближе и увидел слезы у нее на глазах.
– Почему ты плачешь, Роза? – спросил он, впервые называя ее на «ты» и протягивая платок.
– Я не плачу.
Роза встала, вытерла платком слезы и храбро солгала:
– Что-то в глаз попало.
– Мне жаль, если ты расстроилась из-за меня, – сказал Ричард, имея в виду неуместную апологию войны, произнесенную Альберто.
– Все прошло, – улыбнулась Роза.
Вечер гнал тучи в сторону Имберсаго. Половина неба еще оставалась залитой лунным светом, а другую, темную, уже прошивали насквозь молнии.
– Тебя так пугает война? – спросил Ричард, осторожно обнимая ее за плечи.
Он почувствовал, как женщина дрожит.
– Ничего меня не пугает, – ответила Роза.
– Но ты дрожишь, – сказал он, крепче сжимая ее в объятиях.
– Нет, не дрожу, – отрицая очевидное, произнесла Роза.
Она сгорала от желания отдаться объятиям Ричарда, но скорее умерла бы, нежели призналась в этом. Роза попыталась уйти, но Ричард, угадав ее намерения, закрыл ей рот поцелуем.
Ее губы не ответили, но он почувствовал, что тело Розы затрепетало. Она могла справиться с собой, следить за своими словами и жестами, но не в силах была контролировать собственную плоть. Краска залила ее лицо, кровь быстрей заструилась в жилах, соски напряглись, горячо увлажнилось женское естество. Нависшая над ними гроза разразилась в душе Розы. Это было уже не беззаботное, легкое увлечение восемнадцатилетней девушки, не игра и не забава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107