– Значит, когда ты был далеко и меня еще не знал, ты все равно видел те же звезды, что видела я! – воскликнула она, взглянув сначала на небесный свод, а потом на брата.
В это мгновение упала звезда, ярко вспыхнул горящий след, а потом звезду поглотила бесконечность. Анджело перекрестился.
– Когда падает звезда, – объяснил он, – чья-то душа поднимается к Богу.
Роза взглянула на него с изумлением.
– Значит, на небе столько звезд, сколько душ на земле?
– Да. У каждого из нас – своя звезда. И когда человек умирает, звезда падает.
– Значит, мы – как падающие звезды! – заключила Роза.
Анджело об этом как-то не думал, но согласился, что, пожалуй, оно действительно так.
– А куда деваются упавшие звезды? – заинтересовалась девочка.
– Пропадают в океане.
– А ты встречал в океане такую звезду?
– Нет, но когда-нибудь отправлюсь искать и, если найду, принесу тебе, – пообещал Анджело.
Он готов был достать луну с неба, лишь бы порадовать сестренку.
– И ты правда ее найдешь для меня?
– Правда!
Свежий вечерний ветер донес аромат полей. Анджело так хотелось успокоить девочку. Он вытащил из кармана завернутый в салфетку кусок пирога.
– Смотри, что я тебе принес, – сказал Анджело.
Он развернул салфетку, и девочка увидела кусок пирога, который пекли в «Фаворите» каждый год к празднику Мадонны. Такой пирог готовили целых два дня. Сначала из муки, масла, яиц и сахара делали тесто, потом начиняли персиками, грушами, миндалем и орехами. Роза тоже помогала делать угощение: она просеивала муку и толкла в ступе миндаль. Но когда вечером наступил момент пробовать пирог, девочка убежала на сеновал. И теперь, взглянув на принесенный Анджело кусок, она вновь остро ощутила боль от утраты своего сокровища. Ей казалось, стоит откусить лишь кусочек, и она отравится этим пирогом.
– Спасибо, не хочу я его, – грустно произнесла Роза.
Анджело сильной рукой обнял малышку и прижал к себе.
– Обидела тебя мама, правда? – стараясь утешить девочку, сказал он.
Роза словно только и ждала этих слов, чтобы разразиться рыданиями. Наконец-то, после того, как она промучилась столько часов, слезы облегчили ее страдания, успокоили душу. Ее обидели, обидели жестоко и абсурдно, призвав на помощь Мадонну и Христа, которые почему-то всегда были на стороне матери и никогда не помогали Розе.
– Я тебе сделаю другой подарок, гораздо лучше серебряного ожерелья, – пообещал брат, осторожно похлопывая сестренку по плечу.
– Другого такого подарка нет! – всхлипывая, произнесла девочка.
– Я подарю тебе лошадку и научу ездить верхом. В Эссексе, где я работаю, все барышни из хороших семей ездят верхом.
Роза кивнула головой и шмыгнула носом. Вообще-то лошадка ее совсем не интересовала. Ее сейчас не интересовало ничего. Если подумать, ей и ожерелье сейчас не было нужно. Единственное, о чем она помнила, это о пережитом унижении, о грубом оскорблении. Предательство матери, совершенное во имя веры, оставило первую тяжелую рану в ее душе.
С годами появятся и другие раны, но эта не заживет никогда.
Глава 3
В просторной мрачной супружеской спальне Иньяцио и Алина подводили итог прошедшему дню, возвращаясь к самому важному. Вернулся Анджело, их неукротимый сын, следы которого давно потерялись то ли с цыганами, то ли с бродячими акробатами; сын, ускользнувший от бдительных пограничников в суматохе ночных поездов и в путанице таинственных границ. Теперь семья наконец полная.
– Ты рад? – спросила Алина.
– Конечно, конечно, – проворчал Иньяцио.
Отец заставил себя забыть о нанесенной сыном обиде, тем более что жена тоже косвенно была виновата в случившемся.
– Мы теперь начнем все сначала, – добавил Иньяцио и вздохнул.
Ему очень хотелось надеяться, что Алина не будет тиранить Анджело, как тиранила она остальных детей. Иначе не миновать новой беды…
– А он стал красивый… – заметила мать.
– Да, парень сильный и здоровый, – отозвался отец, присев на край кровати и снимая ботинки.
– И умный, по-английски говорит, – с восхищением произнесла Алина.
– А как же иначе, – согласился Иньяцио, стаскивая с себя рубаху и брюки.
Хозяин «Фавориты» приближался к пятидесяти, но был еще очень крепким мужчиной; в густых каштановых волосах ни сединки; крепкие белые зубы, открывавшиеся в улыбке.
Вдалеке пророкотал гром, на мгновение заглушив стрекотание кузнечиков и кваканье лягушек.
– Похоже, идет гроза, – произнесла женщина, вытирая пот с шеи.
– Может, просто гремит… жара-то какая, – заметил мужчина.
– А дождь ой как нужен, – вздохнула Алина.
– Да, земле вода нужна, – ответил Иньяцио, надевая ночную рубашку. – Да и нам, людям, дождь не помешает.
Муж уже лег, а жена еще расчесывала длинные волосы. Алина была хороша собой: спокойное выражение лица, большие, выразительные глаза, нежный рот, тонко очерченный нос.
– Если действительно идет гроза, раньше утра мы ее не дождемся, – произнесла жена и строго взглянула на мужа.
Он понял упрек, привстал на постели и обмакнул кончики пальцев в сосуд со святой водой над столиком в изголовье кровати. Если бы он не перекрестился на ночь, Алина извела бы его, угрожая карой небесной и ему, и детям. Она с маниакальной пунктуальностью выполняла все церковные ритуалы.
Иньяцио снова лег и залюбовался женой: в сорок лет, после стольких беременностей, Алина сохраняла всю свою тяжеловатую красоту. За двадцать лет брака она беременела двенадцать раз – в живых осталось четверо детей. Остальных она или не донашивала, или они рождались мертвыми, а то умирали в возрасте нескольких месяцев. Все дети были зачаты и появились на свет в этой огромной массивной кровати из темного орехового дерева, под отрешенным небесным взглядом Мадонны, взиравшей с образа в золотой раме на страстные, безумные объятия, на душераздирающие муки родов, на затаенные улыбки, жестокие угрызения совести, на бесконечные молитвы и сонную тишину спальни.
Огонь светильника неожиданно задрожал под порывом ветерка, принесшего в комнату запах полей. Где-то далеко залаяла собака.
– Похоже, все-таки будет дождь, – заключил Иньяцио.
Он с вожделением поглядывал на жену, пока она снимала корсаж и надевала длинную ночную рубашку из белого льняного полотна.
– Ну что ты так уставился? – возмутилась Алина, почувствовав в душе удовлетворение.
Иньяцио закрыл глаза и промолчал. Алину постоянно терзали стыд и страсть, супружеская жизнь обострила эти ощущения, а с рождением детей ее душевные терзания усилились. Бегство Анджело потрясло ее, и, когда пришло его первое письмо, написанное нетвердой рукой мальчика, недолго ходившего в школу, Алина рыдала от счастья и заказала благодарственную мессу. Потом она начала слать сыну письма, умоляя вернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107