Буря, бушевавшая вокруг, не могла коснуться Глории, пока Риккардо держал ее в своих объятиях, и сердце Глории объяло спокойствие.
Глава 9
– Чертовы писаки! – сердито воскликнул Сильвано Санджорджо, швырнув на стол газеты.
Он прочел все, что касалось его дебюта в Ла Скала.
– Пожалуйста, успокойся! – участливо произнес Галеаццо Сортени, компаньон Санджорджо. Галеаццо вошел в кабинет Санджи как раз в тот момент, когда тот в раздражении отшвырнул газеты. – Критика твои костюмы расхвалила; зрители аплодировали; бойкот провалился, а твои коллеги подавились собственным ядом. Чего еще желать?
– Хочу, чтобы эти писаки прекратили свои грязные намеки на гомосексуализм модельеров. Что им нужно? Чего они хотят? Любят в Италии ярлыки навешивать! Пастухи и мелкие мошенники – обязательно сардинцы, мафиози – сицилийцы, каммористы [Камморист – член каморры, неаполитанской преступной организации, аналогичной сицилийской мафии. (Прим. пер.) ] – неаполитанцы, шлюхи – родом из Болоньи, а модельеры – обязательно «голубые»! Меня от этих газетчиков тошнит. О чем бы они ни писали, неизбежно упомянут о наших сексуальных привязанностях.
Последние слова Сильвано произнес нарочито фатовским тоном, подражая тем, кто выставлял свой гомосексуализм напоказ, что совершенно не соответствовало характеру самого Санджорджо.
– Ну, здесь не нам диктовать моду, – сострил Галеаццо, чтобы разрядить обстановку. – Главное – результат, а ты свое реноме подтвердил.
Сильвано нервно рассмеялся.
– Пожалуй, ты прав, не стоит обращать внимания на пару третьеразрядных репортеров, – согласился он.
– Так-то лучше, – заметил Галеаццо.
Он налил себе и Санджи по изрядной порции виски и протянул ему широкий хрустальный бокал.
Сильвано откинулся на спинку мягкого кресла, обитую черной тканью, закрыл глаза, пытаясь справиться с головной болью, сдавившей надглазья.
– Давай, Галеаццо, – сказал Сильвано, – я тебя слушаю.
Сортени сел напротив, в крутящееся кресло, распространяя запах одеколона и табака.
– Нам нужно добиться всеобщего одобрения, – начал Сортени.
– Мы его получили, – произнес Сильвано, показывая на кучу газет на столе.
– Этого недостаточно, – возразил Галеаццо, глубоко затянувшись сигаретой. – В Ла Скала ты не уронил свою репутацию, но творения Санджи должны продаваться.
– «Богема» станет для итальянской моды тем же, чем гонки в Монце для Феррари. Когда побеждает Феррари, все итальянские автомобили продаются лучше.
– Я бы не стал спешить с выводами, – заметил Сортени. – А потом, меня вовсе не приводит в восторг то, что нашим успехом воспользуются Армани, Ферре или Крициа, распродавая собственные коллекции. Продавать должны мы.
– Согласен, – улыбнулся Санджорджо. – Мне следует больше доверять тебе.
Они работали вместе начиная с далеких шестидесятых. С помощью Галеаццо марку «Санджи» узнали во всех концах мира. Первые годы их дружбы были бурными, они нередко заставляли друг друга страдать, но со временем отношения Сильвано и Галеаццо переросли в тесный, неразрывный союз.
Без Сортени Санджорджо наверняка остался бы оформителем витрин в больших универмагах, вечно неудовлетворенным, вечно обиженным. А не поверь Галеаццо в гений Сильвано, так и провел бы жизнь впустую, завсегдатаем светских салонов. Объединив свои таланты – дар художника и чутье менеджера, – они создали идеальную творческую пару.
– Нам аплодируют – это прекрасно, – продолжал Сортени, – но главное, чтобы американцы и японцы покупали наши модели. Они же купили меньше, чем я рассчитывал. В газетах пишут далеко не все…
– В прошлом году ты твердил то же самое, – напомнил Санджорджо, – но никакой катастрофы не произошло.
– Сейчас ситуация куда хуже, – ответил Сортени и нахмурился, вспомнив, как упал уровень продаж.
Санджи смотрел другу в глаза, но, казалось, не видел его. О неудаче коллекции Санджорджо, конечно, прознает тут же весь мир моды, к вящей радости конкурентов, которым надоело пребывать в тени великого модельера. Они только и ждут, чтобы Сильвано споткнулся, а противники уж подтолкнут его в спину. Если он утратит лидерство, то сразу же окажется среди тех, кто отсиживается на скамейке запасных или бесконечно выжидает в кулисах.
Но эта неудача не так уж серьезна, как думает Сортени. У Сильвано уже было два таких года, но это случилось только потому, что он не взялся за дело как следует; мысли его были тогда заняты другим. Вот и сейчас: Галеаццо говорил, а перед мысленным взором Санджи стоял образ обожаемого юноши, что на несколько минут появился в Ла Скала. Иногда, оставшись один, Сильвано, сам того не замечая, твердил имя: Рауль, Рауль, Рауль, словно произносил магическое заклинание.
Пообещав Риккардо Летициа не видеться больше с его сыном, Сильвано заперся у себя в мастерской, не отвечал на звонки, уединился и яростно работал. Но теперь он видел, что результат оказался плачевным.
Санджи молча смотрел на друга, наблюдая, как голубоватый дым сигареты расплывается в свете лампы, освещавшей белый стол. Золотая табличка, лежавшая на столе, служила Сильвано пресс-папье. На ней была выгравирована старинная китайская пословица: «Самое темное место – прямо под светильником».
Утонченная элегантность черно-белых тонов царила в убежище великого модельера, помогая ему творить. Но в одежде Санджорджо предпочитал иные тона: синие костюмы и голубые рубашки.
– Ты меня слушаешь? – спросил Сортени, прервав длинный монолог.
– Нет, – с обезоруживающей искренностью признался Сильвано. – Но, по-моему, я понял. Нужно предусмотреть новые вложения в рекламу.
– Другого выхода нет, – произнес Галеаццо, подливая себе виски.
– Сколько? – прямо спросил Санджорджо.
– Два миллиарда, – уточнил Сортени и, выдержав паузу, добавил: – Может, три.
– Ну, это еще не конец света, – с облегчением сказал Сильвано, перекидывая ногу на ногу.
Годовой оборот в этом году достигал трехсот миллиардов, так что расходы в три миллиарда не выглядели непосильным бременем, хотя одно дело – годовой оборот, а другое – чистый доход за год.
Санджорджо сразу спросил о главном:
– Мы можем себе позволить такое?
Что касается финансовых дел, Сильвано полностью доверял Галеаццо; он не любил говорить о деньгах, ибо они его не интересовали. Именно подобное отношение к деньгам и помогло ему вырваться в лидеры на рынке готового платья. Когда клиенты впервые стали предлагать за творения Санджи миллионы, модельер нашел гениальный ответ. «Мне хватит и половины», – заявил он изумленным покупателям. Но тут же добавил: «Взамен попрошу вашей рекламы. Пусть все знают, что эти платья сделаны Санджи».
Сильвано первым понял, что сделать знаменитой марку фирмы гораздо важней, чем продать коллекцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Глава 9
– Чертовы писаки! – сердито воскликнул Сильвано Санджорджо, швырнув на стол газеты.
Он прочел все, что касалось его дебюта в Ла Скала.
– Пожалуйста, успокойся! – участливо произнес Галеаццо Сортени, компаньон Санджорджо. Галеаццо вошел в кабинет Санджи как раз в тот момент, когда тот в раздражении отшвырнул газеты. – Критика твои костюмы расхвалила; зрители аплодировали; бойкот провалился, а твои коллеги подавились собственным ядом. Чего еще желать?
– Хочу, чтобы эти писаки прекратили свои грязные намеки на гомосексуализм модельеров. Что им нужно? Чего они хотят? Любят в Италии ярлыки навешивать! Пастухи и мелкие мошенники – обязательно сардинцы, мафиози – сицилийцы, каммористы [Камморист – член каморры, неаполитанской преступной организации, аналогичной сицилийской мафии. (Прим. пер.) ] – неаполитанцы, шлюхи – родом из Болоньи, а модельеры – обязательно «голубые»! Меня от этих газетчиков тошнит. О чем бы они ни писали, неизбежно упомянут о наших сексуальных привязанностях.
Последние слова Сильвано произнес нарочито фатовским тоном, подражая тем, кто выставлял свой гомосексуализм напоказ, что совершенно не соответствовало характеру самого Санджорджо.
– Ну, здесь не нам диктовать моду, – сострил Галеаццо, чтобы разрядить обстановку. – Главное – результат, а ты свое реноме подтвердил.
Сильвано нервно рассмеялся.
– Пожалуй, ты прав, не стоит обращать внимания на пару третьеразрядных репортеров, – согласился он.
– Так-то лучше, – заметил Галеаццо.
Он налил себе и Санджи по изрядной порции виски и протянул ему широкий хрустальный бокал.
Сильвано откинулся на спинку мягкого кресла, обитую черной тканью, закрыл глаза, пытаясь справиться с головной болью, сдавившей надглазья.
– Давай, Галеаццо, – сказал Сильвано, – я тебя слушаю.
Сортени сел напротив, в крутящееся кресло, распространяя запах одеколона и табака.
– Нам нужно добиться всеобщего одобрения, – начал Сортени.
– Мы его получили, – произнес Сильвано, показывая на кучу газет на столе.
– Этого недостаточно, – возразил Галеаццо, глубоко затянувшись сигаретой. – В Ла Скала ты не уронил свою репутацию, но творения Санджи должны продаваться.
– «Богема» станет для итальянской моды тем же, чем гонки в Монце для Феррари. Когда побеждает Феррари, все итальянские автомобили продаются лучше.
– Я бы не стал спешить с выводами, – заметил Сортени. – А потом, меня вовсе не приводит в восторг то, что нашим успехом воспользуются Армани, Ферре или Крициа, распродавая собственные коллекции. Продавать должны мы.
– Согласен, – улыбнулся Санджорджо. – Мне следует больше доверять тебе.
Они работали вместе начиная с далеких шестидесятых. С помощью Галеаццо марку «Санджи» узнали во всех концах мира. Первые годы их дружбы были бурными, они нередко заставляли друг друга страдать, но со временем отношения Сильвано и Галеаццо переросли в тесный, неразрывный союз.
Без Сортени Санджорджо наверняка остался бы оформителем витрин в больших универмагах, вечно неудовлетворенным, вечно обиженным. А не поверь Галеаццо в гений Сильвано, так и провел бы жизнь впустую, завсегдатаем светских салонов. Объединив свои таланты – дар художника и чутье менеджера, – они создали идеальную творческую пару.
– Нам аплодируют – это прекрасно, – продолжал Сортени, – но главное, чтобы американцы и японцы покупали наши модели. Они же купили меньше, чем я рассчитывал. В газетах пишут далеко не все…
– В прошлом году ты твердил то же самое, – напомнил Санджорджо, – но никакой катастрофы не произошло.
– Сейчас ситуация куда хуже, – ответил Сортени и нахмурился, вспомнив, как упал уровень продаж.
Санджи смотрел другу в глаза, но, казалось, не видел его. О неудаче коллекции Санджорджо, конечно, прознает тут же весь мир моды, к вящей радости конкурентов, которым надоело пребывать в тени великого модельера. Они только и ждут, чтобы Сильвано споткнулся, а противники уж подтолкнут его в спину. Если он утратит лидерство, то сразу же окажется среди тех, кто отсиживается на скамейке запасных или бесконечно выжидает в кулисах.
Но эта неудача не так уж серьезна, как думает Сортени. У Сильвано уже было два таких года, но это случилось только потому, что он не взялся за дело как следует; мысли его были тогда заняты другим. Вот и сейчас: Галеаццо говорил, а перед мысленным взором Санджи стоял образ обожаемого юноши, что на несколько минут появился в Ла Скала. Иногда, оставшись один, Сильвано, сам того не замечая, твердил имя: Рауль, Рауль, Рауль, словно произносил магическое заклинание.
Пообещав Риккардо Летициа не видеться больше с его сыном, Сильвано заперся у себя в мастерской, не отвечал на звонки, уединился и яростно работал. Но теперь он видел, что результат оказался плачевным.
Санджи молча смотрел на друга, наблюдая, как голубоватый дым сигареты расплывается в свете лампы, освещавшей белый стол. Золотая табличка, лежавшая на столе, служила Сильвано пресс-папье. На ней была выгравирована старинная китайская пословица: «Самое темное место – прямо под светильником».
Утонченная элегантность черно-белых тонов царила в убежище великого модельера, помогая ему творить. Но в одежде Санджорджо предпочитал иные тона: синие костюмы и голубые рубашки.
– Ты меня слушаешь? – спросил Сортени, прервав длинный монолог.
– Нет, – с обезоруживающей искренностью признался Сильвано. – Но, по-моему, я понял. Нужно предусмотреть новые вложения в рекламу.
– Другого выхода нет, – произнес Галеаццо, подливая себе виски.
– Сколько? – прямо спросил Санджорджо.
– Два миллиарда, – уточнил Сортени и, выдержав паузу, добавил: – Может, три.
– Ну, это еще не конец света, – с облегчением сказал Сильвано, перекидывая ногу на ногу.
Годовой оборот в этом году достигал трехсот миллиардов, так что расходы в три миллиарда не выглядели непосильным бременем, хотя одно дело – годовой оборот, а другое – чистый доход за год.
Санджорджо сразу спросил о главном:
– Мы можем себе позволить такое?
Что касается финансовых дел, Сильвано полностью доверял Галеаццо; он не любил говорить о деньгах, ибо они его не интересовали. Именно подобное отношение к деньгам и помогло ему вырваться в лидеры на рынке готового платья. Когда клиенты впервые стали предлагать за творения Санджи миллионы, модельер нашел гениальный ответ. «Мне хватит и половины», – заявил он изумленным покупателям. Но тут же добавил: «Взамен попрошу вашей рекламы. Пусть все знают, что эти платья сделаны Санджи».
Сильвано первым понял, что сделать знаменитой марку фирмы гораздо важней, чем продать коллекцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107