Под его залог мне одолжат сотню. Я велю выправить мне расписку по всей форме, акт о праве собственности, заверенный нотариусом, это будет наконец что-то основательное, неоспоримое. С деньгами я верну Олимпию, приведу ее к нотариусу, покажу ей рубин, если еще раньше не найду средств, чтобы его выкупить».
Но внезапно его намерения переменились, и он воскликнул:
— О! Подвергнуть опасности мой рубин?! Единственное доказательство моей любви, моей безмерной преданности, готовности исполнять каждое желание возлюбленной?! Оставить этот рубин у чужих людей, выпустить его из рук?! Ну, я просто сошел с ума, если мог допустить подобную мысль. Разве заимодавец, дающий деньги под залог, не может разориться и сбежать? Разве еврея не могут арестовать, разве не могут конфисковать его имущество, а самого отправить за решетку? А нотариус, он разве не может стать жертвой пожара или воровства? Проклятье! Такое бывает, недаром на галерах его величества, в Тулоне и Бресте, есть письмоводители, служившие некогда у известных нотариусов Парижа. К тому же пришлось бы назвать нотариусу свое имя и фамилию, объяснить, кто я такой: Жак Баньер, беглец из монастыря иезуитов в Авиньоне, дезертир из казармы лионских драгунов. Это невозможно. Впрочем, все и так решено: будь это возможным, я и тогда бы не сделал этого — я отвоевал мой рубин и уж больше с ним не расстанусь!
И он влюбленно прижал кольцо к губам и стал искать на прохладных гранях камня след жарких поцелуев, некогда запечатленных на нем Олимпией.
Эта мысль уступить кому-то свой рубин, будь то на месяц, на день или на час, привела его в такой ужас, что он покаянно ударил себя кулаком в грудь, вспомнив свои старые монастырские привычки.
Камзолу из баракана пришлось принять на себя еще и этот удар. А она была такая тонкая, бедная одежонка; подобно трико, она могла принимать форму тела. Тем не менее под ударом кулака, которым Баньер ее наградил, баракан оказал сопротивление: там, где располагается сердце, просвечивающая ткань обрела плотность.
Баньер ощутил утолщение в подкладке. Хотя, приносим извинение, мы ввели бы читателей в заблуждение, говоря о подкладке: камзол ее не имел. Так будем точнее: Баньер почувствовал некое подобие утолщения, похожее на подкладку.
Он пригляделся, охваченный не только удивлением, но даже некоторым почтением, а приглядевшись, увидел напротив сердца под слоем ткани белый полотняный четырехугольник, подобный тем заплатам, которые опытная игла ставит, тщательно и все же напрасно заделывая прорехи в одежде, пережившей свой век.
— Странно, — сказал он, — как плохо поставлена заплата. Выходит, старьевщица меня обманула?
Тут он пощупал четырехугольник пальцами:
— Однако там утолщение, явное утолщение. Ну-ка посмотрим.
Распоров утолщение нетерпеливым ногтем, он и в самом деле обнаружил в полотняном четырехугольничке что-то вроде мешочка, сшитого из двух атласных лент — розовой и серой; все это было в очень плохом состоянии, крайне потрепанное, выцветшее, заношенное, притом украшенное изображением святого Юлиана, грубо вышитым на розовом атласе, и девизом: «Ora pro nobis note 37».
— Ладанка! — вскричал Баньер. — Значит, камзол заговоренный? Ну и ну, случайно уж не этой ли ладанке я обязан тем, что нашел экю в кармане камзола? И тем не менее это маловероятно, по крайней мере едва ли святой Юлиан, покровитель странников, благоволит к этой баракановой тряпке до такой степени, чтобы каждое утро подбрасывать по экю в шесть ливров. Поглядим, что там в ладанке.
И Баньер с самой неукоснительной точностью произвел осмотр своей находки.
— Пуста! О! Совершенно пуста! Уж эта мне простая, чистая вера, чуждая украшательства и изысков…
На ладанке болтались два тонких шелковых шнурка. По-видимому, они предназначались для того, чтобы вешать ее на шею и носить на груди.
Соответственно, Баньер благочестиво надел ладанку себе на шею и, воззвав к великому святому Юлиану, под покровительством которого он отныне находился, свернул на первую попавшуюся улицу, понятия не имея, куда она ведет.
Отныне его это не касалось: обо всем заботился святой Юлиан.
Не успел он сделать и ста шагов, как заметил большое скопление людей, стоящих на углу улицы.
Коль скоро спешить Баньеру было некуда, он подошел полюбопытствовать, что это они там делают.
Они разглядывали театральную афишу.
У Баньера вырвался тяжкий вздох: он вспомнил время, когда, всецело поглощенный своим искусством и любовью, он играл Ирода с Олимпией, а потом возвращался к себе, чтобы поужинать и лечь рядом со своей воскресшей Мариамной.
Что же они играют в Париже, в этой знаменитой Французской комедии, о которой Баньер столько слышал?
Он привстал на цыпочки, чтобы через головы тех, кто стоял перед ним, прочитать, что там написано.
Внезапно он издал крик.
Там огромными буквами было начертано имя Олимпии: афиша возвещала о ее дебюте в тот самый вечер во Французской комедии.
XLVI. ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ, А БОГ РАСПОЛАГАЕТ
Потрясение, помутившее взор Баньера, было таким головокружительным, что ноги его подкосились, и он бы упал, ударившись носом в афишную тумбу, если бы спина театрала, через голову которого он читал, не послужила ему опорой.
Было и в самом деле невероятно, чтобы святой Юлиан принялся за чудеса такого рода: если так, ладанка стоила больше любого сокровища, поскольку в то же мгновение она исполняла желания своего владельца, тогда как деньги это делают лишь через какое-то время, да и то не всегда.
Оправившись от столь оглушающего впечатления, Баньер стал снова читать и перечитывать афишу и, убедившись, что он не ошибся, что дебютирует именно Олимпия и как раз в этот вечер, от радости чуть не умер на месте.
Ведь открытие, которое он только что сделал, имело громадные, воистину бесценные последствия.
Олимпия найдена — это, во-первых; во-вторых — Олимпия свободна, поскольку, если женщина выступает на подмостках, то это значит, что она и не хочет, и не может сидеть взаперти, ведь это занятие, требуя репетиций, тем самым предполагает необходимость постоянно покидать дом, ибо актриса на то и актриса, что не видит ее лишь тот, кто этого не желает либо неспособен догадаться подстеречь ее возле театра.
Баньер устремился прямо к Французской комедии. Прежде всего это был верный способ не думать об обеде, а в тех несколько стесненных обстоятельствах, в которых он находился, он не мог сделать ничего более разумного.
Впрочем, следует предположить, что в Париже нашлось немало людей столь же любопытных и со столь же пустым карманом, как наш герой: он увидел, что перед входом в театр уже собралась толпа.
Однако Баньер, будучи сведущим в театральных обычаях, прошел вдоль очереди, не становясь в нее, и, представ перед привратником театра, спросил у него адрес мадемуазель Олимпии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267
Но внезапно его намерения переменились, и он воскликнул:
— О! Подвергнуть опасности мой рубин?! Единственное доказательство моей любви, моей безмерной преданности, готовности исполнять каждое желание возлюбленной?! Оставить этот рубин у чужих людей, выпустить его из рук?! Ну, я просто сошел с ума, если мог допустить подобную мысль. Разве заимодавец, дающий деньги под залог, не может разориться и сбежать? Разве еврея не могут арестовать, разве не могут конфисковать его имущество, а самого отправить за решетку? А нотариус, он разве не может стать жертвой пожара или воровства? Проклятье! Такое бывает, недаром на галерах его величества, в Тулоне и Бресте, есть письмоводители, служившие некогда у известных нотариусов Парижа. К тому же пришлось бы назвать нотариусу свое имя и фамилию, объяснить, кто я такой: Жак Баньер, беглец из монастыря иезуитов в Авиньоне, дезертир из казармы лионских драгунов. Это невозможно. Впрочем, все и так решено: будь это возможным, я и тогда бы не сделал этого — я отвоевал мой рубин и уж больше с ним не расстанусь!
И он влюбленно прижал кольцо к губам и стал искать на прохладных гранях камня след жарких поцелуев, некогда запечатленных на нем Олимпией.
Эта мысль уступить кому-то свой рубин, будь то на месяц, на день или на час, привела его в такой ужас, что он покаянно ударил себя кулаком в грудь, вспомнив свои старые монастырские привычки.
Камзолу из баракана пришлось принять на себя еще и этот удар. А она была такая тонкая, бедная одежонка; подобно трико, она могла принимать форму тела. Тем не менее под ударом кулака, которым Баньер ее наградил, баракан оказал сопротивление: там, где располагается сердце, просвечивающая ткань обрела плотность.
Баньер ощутил утолщение в подкладке. Хотя, приносим извинение, мы ввели бы читателей в заблуждение, говоря о подкладке: камзол ее не имел. Так будем точнее: Баньер почувствовал некое подобие утолщения, похожее на подкладку.
Он пригляделся, охваченный не только удивлением, но даже некоторым почтением, а приглядевшись, увидел напротив сердца под слоем ткани белый полотняный четырехугольник, подобный тем заплатам, которые опытная игла ставит, тщательно и все же напрасно заделывая прорехи в одежде, пережившей свой век.
— Странно, — сказал он, — как плохо поставлена заплата. Выходит, старьевщица меня обманула?
Тут он пощупал четырехугольник пальцами:
— Однако там утолщение, явное утолщение. Ну-ка посмотрим.
Распоров утолщение нетерпеливым ногтем, он и в самом деле обнаружил в полотняном четырехугольничке что-то вроде мешочка, сшитого из двух атласных лент — розовой и серой; все это было в очень плохом состоянии, крайне потрепанное, выцветшее, заношенное, притом украшенное изображением святого Юлиана, грубо вышитым на розовом атласе, и девизом: «Ora pro nobis note 37».
— Ладанка! — вскричал Баньер. — Значит, камзол заговоренный? Ну и ну, случайно уж не этой ли ладанке я обязан тем, что нашел экю в кармане камзола? И тем не менее это маловероятно, по крайней мере едва ли святой Юлиан, покровитель странников, благоволит к этой баракановой тряпке до такой степени, чтобы каждое утро подбрасывать по экю в шесть ливров. Поглядим, что там в ладанке.
И Баньер с самой неукоснительной точностью произвел осмотр своей находки.
— Пуста! О! Совершенно пуста! Уж эта мне простая, чистая вера, чуждая украшательства и изысков…
На ладанке болтались два тонких шелковых шнурка. По-видимому, они предназначались для того, чтобы вешать ее на шею и носить на груди.
Соответственно, Баньер благочестиво надел ладанку себе на шею и, воззвав к великому святому Юлиану, под покровительством которого он отныне находился, свернул на первую попавшуюся улицу, понятия не имея, куда она ведет.
Отныне его это не касалось: обо всем заботился святой Юлиан.
Не успел он сделать и ста шагов, как заметил большое скопление людей, стоящих на углу улицы.
Коль скоро спешить Баньеру было некуда, он подошел полюбопытствовать, что это они там делают.
Они разглядывали театральную афишу.
У Баньера вырвался тяжкий вздох: он вспомнил время, когда, всецело поглощенный своим искусством и любовью, он играл Ирода с Олимпией, а потом возвращался к себе, чтобы поужинать и лечь рядом со своей воскресшей Мариамной.
Что же они играют в Париже, в этой знаменитой Французской комедии, о которой Баньер столько слышал?
Он привстал на цыпочки, чтобы через головы тех, кто стоял перед ним, прочитать, что там написано.
Внезапно он издал крик.
Там огромными буквами было начертано имя Олимпии: афиша возвещала о ее дебюте в тот самый вечер во Французской комедии.
XLVI. ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ, А БОГ РАСПОЛАГАЕТ
Потрясение, помутившее взор Баньера, было таким головокружительным, что ноги его подкосились, и он бы упал, ударившись носом в афишную тумбу, если бы спина театрала, через голову которого он читал, не послужила ему опорой.
Было и в самом деле невероятно, чтобы святой Юлиан принялся за чудеса такого рода: если так, ладанка стоила больше любого сокровища, поскольку в то же мгновение она исполняла желания своего владельца, тогда как деньги это делают лишь через какое-то время, да и то не всегда.
Оправившись от столь оглушающего впечатления, Баньер стал снова читать и перечитывать афишу и, убедившись, что он не ошибся, что дебютирует именно Олимпия и как раз в этот вечер, от радости чуть не умер на месте.
Ведь открытие, которое он только что сделал, имело громадные, воистину бесценные последствия.
Олимпия найдена — это, во-первых; во-вторых — Олимпия свободна, поскольку, если женщина выступает на подмостках, то это значит, что она и не хочет, и не может сидеть взаперти, ведь это занятие, требуя репетиций, тем самым предполагает необходимость постоянно покидать дом, ибо актриса на то и актриса, что не видит ее лишь тот, кто этого не желает либо неспособен догадаться подстеречь ее возле театра.
Баньер устремился прямо к Французской комедии. Прежде всего это был верный способ не думать об обеде, а в тех несколько стесненных обстоятельствах, в которых он находился, он не мог сделать ничего более разумного.
Впрочем, следует предположить, что в Париже нашлось немало людей столь же любопытных и со столь же пустым карманом, как наш герой: он увидел, что перед входом в театр уже собралась толпа.
Однако Баньер, будучи сведущим в театральных обычаях, прошел вдоль очереди, не становясь в нее, и, представ перед привратником театра, спросил у него адрес мадемуазель Олимпии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267