Олимпия и Баньер переглянулись, встревоженные.
— Ступайте, — сказала Олимпия слуге.
— Она подслушивала, — заявил Баньер, как только дверь за лакеем закрылась.
— Хорошо! А что она могла слышать?
— Нашу ссору.
— Увы! Мы ссоримся так часто, что это перестало кого-либо интересовать, — вздохнула Олимпия. — Ну да неважно: сегодня же вечером парикмахерша уйдет отсюда, раз вы этого хотите.
— Нет, нет! Я не хочу больше ничего, решительно ничего! Я, видите ли, потерял разум от любви, от бедности, оттого, что я вам в тягость. Я бы жизнь отдал за один-единственный год, но со ста тысячами ливров.
— Тогда перестаньте, наконец, играть, вы же всегда проигрываете. Сложите вместе деньги, что вы уже успели проиграть, и те, что вы проиграете в будущем, и, Бог ты мой, у вас будет нечто получше этой суммы в сто тысяч ливров: у вас будет душевное спокойствие, порожденное уверенностью в моей любви; тогда вы станете богатым, поскольку своим счастьем вы будете обязаны мне.
Произнося эти слова, Олимпия обняла Баньера с такой нежностью, что аббат, будь он здесь, несомненно умер бы от нестерпимой ярости.
XXX. ГЛАВА, ИЗ КОТОРОЙ ЯВСТВУЕТ, ЧТО ПАРИКМАХЕРША ПРЕКРАСНО ВСЕ СЛЫШАЛА
Но аббат не мог их увидеть: он бежал прочь со всей быстротой, на какую были способны его маленькие ножки.
Парикмахерша тоже мчалась, не жалея своих, и ворвалась к Каталонке запыхавшаяся, ошеломленная.
При виде ее Каталонка от неожиданности отпрянула назад.
— Все пропало! — выдохнула парикмахерша. Актриса подскочила:
— Как так?
— Этот Баньер вышвырнул аббата за дверь.
— Ясно. А потом?
— Потом? — Да.
— С минуты на минуту между Олимпией и аббатом неизбежно произойдет полное и окончательное объяснение.
— Никогда, если мы впрямь этого не захотим.
— Это как же, позвольте спросить?
— Очень просто. У аббата есть лишь одно средство разоблачить обман: увидеть меня при свете, когда я в нашем маленьком домике разыгрываю для него Олимпию. Если у него возникнут сомнения, он может прибегнуть к этому средству, и тогда нам в самом деле конец. Так давай договоримся с этих пор не принимать больше аббата в домике: не оставим следов, и он никогда ничего не обнаружит. Олимпия может сколько угодно сопротивляться, отрицать, бушевать — д'Уарак не поверит в ее невиновность.
— Да, но он и меня впутает в свою игру, — перебила ее парикмахерша. — Призовет к ответу, станет ссылаться на мое свидетельство, и мне придется заговорить.
— Что ж, ты заговоришь, и твое свидетельство погубит Олимпию.
— Да, но как это сделать?
— Ай-ай-ай! Тоже мне трудная задача! Будешь утверждать, что именно для Олимпии ты наняла дом, что приходила туда она, и тебе поверят, потому что скандальным историям всегда верят, а уж когда дело касается комедиантки — тем более.
Парикмахерша покачала головой.
— Ох, погорим мы на этом, — вздохнула она.
— Вот еще! Или ты успела выболтать наш секрет кому-то третьему?
— Я?! Никогда!
— Может, ты боишься Олимпии?
— Нет, но Баньера я боюсь.
— А что он, по-твоему, может тебе сделать?
— Баньер?! Да он меня прикончит!
— Э, пустое. Я его обольщу. С той минуты, как он поверит в виновность Олимпии, я стану казаться ему богиней Минервой.
— Говорю же вам, он убьет меня! Да и вас со мной заодно.
— Чепуха! Мы попросим аббата, чтобы он защитил нас.
— Он и аббата убьет.
— Ну, уж это сомнительно!
— О, вы его не знаете, — в раздумье протянула парикмахерша.
— Разве он такой бешеный, этот Баньер?
— Ох, да.
— Милый мальчик!
— Послушайте-ка меня хорошенько, — сказала парикмахерша. — Теперь уж не до шуток. Вам вздумалось удовлетворить свою прихоть и получить удовольствие, отняв у Олимпии ее любовника. Таково было ваше намерение, не правда ли?
— Чистая правда.
— Вам не суждено отнять у нее никого, кроме аббата.
— Это еще почему?
— Так уж написано на роду: Баньер никогда не изменит Олимпии.
— Еще раз спрашиваю: почему?
— Потому что, если вы не погубили этого человека, я его погублю.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, предположите одно обстоятельство.
— Какое?
— Что мне известен о нем некий секрет, достаточно порочащий, чтобы заставить его исчезнуть.
— Ах-ах, подумаешь! Он что, мошенничал в игре?
— Еще того лучше.
— Выкладывай, да поживее.
— Ну уж нет, вы слишком держитесь за него. Это дельце я проверну сама.
— Как, ты погубишь этого мальчика?
— И притом немедленно: если я не погублю его сегодня же вечером, уже завтра он свернет мне шею, а тут я решительно против.
— Ты слишком напугана.
— Позвольте мне вам описать, как будут развиваться события. В этот самый час, если я не окончательная дура, Олимпия уже помирилась с Баньером. Завтра с ним помирится аббат. Все мужчины таковы: кажется, вот-вот перережут друг другу глотки, а смотришь — они уже обнимаются.
— Это, пожалуй, верно.
— Итак, если Баньер с аббатом заключат мир, я обречена: д'Уарак богат и могуществен, и он велит бросить меня в приют.
— Что было бы справедливо.
— Вам от всего этого перепала бы одна чистая выгода. Не считая того, что, пока я буду в приюте, вы, чего доброго, тоже поладите с Баньером. Все женщины таковы: кажется, она твоя подруга, а смотришь — она уже чья-то любовница.
— Ну, по правде говоря, не думала, что ты такая моралистка. Ты, случаем, не в родстве с господином Ларошфуко?
— Нет, но прежде чем дождаться таких бедствий, я кое-что придумала, чтобы не попасть в положение жертвы. И я рассчитываю, что в исполнении этого «кое-чего» вы мне поможете, если пожелаете, конечно.
— Там видно будет.
— Если вы откажетесь помочь, я все сделаю сама.
— Изложи свой замысел, девочка моя, изложи.
— Аббат сейчас явится к мнимой Олимпии…
— О-о! Ты не предупредила меня, я не одета.
— Так оденьтесь. Он примчится в бешенстве из-за того, что вы позволили Баньеру его выгнать.
— Я его успокою.
— Вот, часы как раз звонят одиннадцать: он придет в половине двенадцатого.
— Ты думаешь?
— Уверена.
— Проклятье! Времени у нас в обрез. Тогда хоть помоги мне одеться.
— Ну что ж, пойдемте в ваш туалетный кабинет и послушайте, что я вам скажу. Вы узнаете секрет, как вам за три часа прибрать к рукам еще две тысячи луидоров, а мне за три дня избавиться от Баньера.
И обе вошли в туалетный кабинет, дверь которого захлопнулась за ними, пряча в этом душном углу их мелкие козни и подлые посягательства на кошелек и честь их врагов.
XXXI. ЧТО МОЖНО ПРИОБРЕСТИ ЗА СОРОК ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ ЛИВРОВ, ЕСЛИ СДЕЛКА ЗАКЛЮЧАЕТСЯ НОЧЬЮ, А ТЫ БЛИЗОРУК
Аббату, при всей своей ярости прибывшему на свидание точно в указанный срок, пришлось ждать мнимую Олимпию недолго.
Что касается ее, то она держалась так же, как всегда: казалось, залп упреков, извергаемых г-ном д'Уараком, почти не взволновал ее.
— Ах! — вскричал он, едва заслышав скрип отворяемой двери, — наконец настало время отомстить за все обиды, которые мне пришлось претерпеть по вине самой коварной из женщин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267
— Ступайте, — сказала Олимпия слуге.
— Она подслушивала, — заявил Баньер, как только дверь за лакеем закрылась.
— Хорошо! А что она могла слышать?
— Нашу ссору.
— Увы! Мы ссоримся так часто, что это перестало кого-либо интересовать, — вздохнула Олимпия. — Ну да неважно: сегодня же вечером парикмахерша уйдет отсюда, раз вы этого хотите.
— Нет, нет! Я не хочу больше ничего, решительно ничего! Я, видите ли, потерял разум от любви, от бедности, оттого, что я вам в тягость. Я бы жизнь отдал за один-единственный год, но со ста тысячами ливров.
— Тогда перестаньте, наконец, играть, вы же всегда проигрываете. Сложите вместе деньги, что вы уже успели проиграть, и те, что вы проиграете в будущем, и, Бог ты мой, у вас будет нечто получше этой суммы в сто тысяч ливров: у вас будет душевное спокойствие, порожденное уверенностью в моей любви; тогда вы станете богатым, поскольку своим счастьем вы будете обязаны мне.
Произнося эти слова, Олимпия обняла Баньера с такой нежностью, что аббат, будь он здесь, несомненно умер бы от нестерпимой ярости.
XXX. ГЛАВА, ИЗ КОТОРОЙ ЯВСТВУЕТ, ЧТО ПАРИКМАХЕРША ПРЕКРАСНО ВСЕ СЛЫШАЛА
Но аббат не мог их увидеть: он бежал прочь со всей быстротой, на какую были способны его маленькие ножки.
Парикмахерша тоже мчалась, не жалея своих, и ворвалась к Каталонке запыхавшаяся, ошеломленная.
При виде ее Каталонка от неожиданности отпрянула назад.
— Все пропало! — выдохнула парикмахерша. Актриса подскочила:
— Как так?
— Этот Баньер вышвырнул аббата за дверь.
— Ясно. А потом?
— Потом? — Да.
— С минуты на минуту между Олимпией и аббатом неизбежно произойдет полное и окончательное объяснение.
— Никогда, если мы впрямь этого не захотим.
— Это как же, позвольте спросить?
— Очень просто. У аббата есть лишь одно средство разоблачить обман: увидеть меня при свете, когда я в нашем маленьком домике разыгрываю для него Олимпию. Если у него возникнут сомнения, он может прибегнуть к этому средству, и тогда нам в самом деле конец. Так давай договоримся с этих пор не принимать больше аббата в домике: не оставим следов, и он никогда ничего не обнаружит. Олимпия может сколько угодно сопротивляться, отрицать, бушевать — д'Уарак не поверит в ее невиновность.
— Да, но он и меня впутает в свою игру, — перебила ее парикмахерша. — Призовет к ответу, станет ссылаться на мое свидетельство, и мне придется заговорить.
— Что ж, ты заговоришь, и твое свидетельство погубит Олимпию.
— Да, но как это сделать?
— Ай-ай-ай! Тоже мне трудная задача! Будешь утверждать, что именно для Олимпии ты наняла дом, что приходила туда она, и тебе поверят, потому что скандальным историям всегда верят, а уж когда дело касается комедиантки — тем более.
Парикмахерша покачала головой.
— Ох, погорим мы на этом, — вздохнула она.
— Вот еще! Или ты успела выболтать наш секрет кому-то третьему?
— Я?! Никогда!
— Может, ты боишься Олимпии?
— Нет, но Баньера я боюсь.
— А что он, по-твоему, может тебе сделать?
— Баньер?! Да он меня прикончит!
— Э, пустое. Я его обольщу. С той минуты, как он поверит в виновность Олимпии, я стану казаться ему богиней Минервой.
— Говорю же вам, он убьет меня! Да и вас со мной заодно.
— Чепуха! Мы попросим аббата, чтобы он защитил нас.
— Он и аббата убьет.
— Ну, уж это сомнительно!
— О, вы его не знаете, — в раздумье протянула парикмахерша.
— Разве он такой бешеный, этот Баньер?
— Ох, да.
— Милый мальчик!
— Послушайте-ка меня хорошенько, — сказала парикмахерша. — Теперь уж не до шуток. Вам вздумалось удовлетворить свою прихоть и получить удовольствие, отняв у Олимпии ее любовника. Таково было ваше намерение, не правда ли?
— Чистая правда.
— Вам не суждено отнять у нее никого, кроме аббата.
— Это еще почему?
— Так уж написано на роду: Баньер никогда не изменит Олимпии.
— Еще раз спрашиваю: почему?
— Потому что, если вы не погубили этого человека, я его погублю.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, предположите одно обстоятельство.
— Какое?
— Что мне известен о нем некий секрет, достаточно порочащий, чтобы заставить его исчезнуть.
— Ах-ах, подумаешь! Он что, мошенничал в игре?
— Еще того лучше.
— Выкладывай, да поживее.
— Ну уж нет, вы слишком держитесь за него. Это дельце я проверну сама.
— Как, ты погубишь этого мальчика?
— И притом немедленно: если я не погублю его сегодня же вечером, уже завтра он свернет мне шею, а тут я решительно против.
— Ты слишком напугана.
— Позвольте мне вам описать, как будут развиваться события. В этот самый час, если я не окончательная дура, Олимпия уже помирилась с Баньером. Завтра с ним помирится аббат. Все мужчины таковы: кажется, вот-вот перережут друг другу глотки, а смотришь — они уже обнимаются.
— Это, пожалуй, верно.
— Итак, если Баньер с аббатом заключат мир, я обречена: д'Уарак богат и могуществен, и он велит бросить меня в приют.
— Что было бы справедливо.
— Вам от всего этого перепала бы одна чистая выгода. Не считая того, что, пока я буду в приюте, вы, чего доброго, тоже поладите с Баньером. Все женщины таковы: кажется, она твоя подруга, а смотришь — она уже чья-то любовница.
— Ну, по правде говоря, не думала, что ты такая моралистка. Ты, случаем, не в родстве с господином Ларошфуко?
— Нет, но прежде чем дождаться таких бедствий, я кое-что придумала, чтобы не попасть в положение жертвы. И я рассчитываю, что в исполнении этого «кое-чего» вы мне поможете, если пожелаете, конечно.
— Там видно будет.
— Если вы откажетесь помочь, я все сделаю сама.
— Изложи свой замысел, девочка моя, изложи.
— Аббат сейчас явится к мнимой Олимпии…
— О-о! Ты не предупредила меня, я не одета.
— Так оденьтесь. Он примчится в бешенстве из-за того, что вы позволили Баньеру его выгнать.
— Я его успокою.
— Вот, часы как раз звонят одиннадцать: он придет в половине двенадцатого.
— Ты думаешь?
— Уверена.
— Проклятье! Времени у нас в обрез. Тогда хоть помоги мне одеться.
— Ну что ж, пойдемте в ваш туалетный кабинет и послушайте, что я вам скажу. Вы узнаете секрет, как вам за три часа прибрать к рукам еще две тысячи луидоров, а мне за три дня избавиться от Баньера.
И обе вошли в туалетный кабинет, дверь которого захлопнулась за ними, пряча в этом душном углу их мелкие козни и подлые посягательства на кошелек и честь их врагов.
XXXI. ЧТО МОЖНО ПРИОБРЕСТИ ЗА СОРОК ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ ЛИВРОВ, ЕСЛИ СДЕЛКА ЗАКЛЮЧАЕТСЯ НОЧЬЮ, А ТЫ БЛИЗОРУК
Аббату, при всей своей ярости прибывшему на свидание точно в указанный срок, пришлось ждать мнимую Олимпию недолго.
Что касается ее, то она держалась так же, как всегда: казалось, залп упреков, извергаемых г-ном д'Уараком, почти не взволновал ее.
— Ах! — вскричал он, едва заслышав скрип отворяемой двери, — наконец настало время отомстить за все обиды, которые мне пришлось претерпеть по вине самой коварной из женщин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267