Строго говоря, такое возможно.
— Если такое возможно, не отказывайте мне в этом.
— Такова любовь эгоиста.
— Всякая любовь такова.
— Граф, — сказала Олимпия, — я постараюсь сделать вас счастливым.
— Послушайте, это еще не все.
— Что такое? Говорите.
— Ваша благосклонность ко мне может натолкнуться на препятствия, милый друг.
— Какие препятствия?
— Предположим, что власть, которая сильнее моей, пытается оспаривать мое право на обладание вами.
— Оспаривать у вас право на меня?
— Да.
— Насильственно?
— Насильственно в том смысле, что наперекор моей воле.
— И моей тоже?
— Что до этого, я не вполне уверен, Олимпия.
— Но кто же осмелится требовать от женщины любви, которую она не хочет ему дарить?
— Откуда мне знать?
— Тот, кто стал бы действовать так, был бы последним из людей.
— Или первым.
Олимпия пристально взглянула на Майи.
— А! — обронила она.
— Вы поняли?
— Возможно.
— Тогда тем лучше, вы меня избавляете от мучительных подробностей.
— В тот день я играла в «Британике», не так ли?
— Вы на верном пути, Олимпия.
— И некто нашел меня красивой?
— Именно.
— И этот некто могущественнее вас?
— Он могущественнее, чем я, вы верно сказали.
— Этот некто — король?
— Король.
Актриса пожала плечами:
— Вот еще! Какое вам дело до этого, граф?
— Олимпия, это станет мукой всей моей жизни. Король красив, любезен, молод.
— Король молод — значит, он не прикажет ничего, что будет походить на насилие. Чтобы отравить Британика и взять Юнию силой, нужно быть Нероном.
— Да, но допустим, что Юния любит Нерона.
— Можно допустить, что Юния любит Нерона, но не надо допускать, что Олимпия любит Людовика Пятнадцатого.
— Но, в конце концов, если на вас попробуют воздействовать…
— Как?
— Страхом.
— Страхом?
— А если вам станут угрожать Бастилией?
— Граф, в том положении, в каком я оказалась, ничто не может быть для меня сладостнее, чем строгое заточение, если только не полная независимость.
— Олимпия, не укоряйте меня больше за то, что запираю вас, прячу ото всех глаз. Как видите, у меня были на то основания, и все же с этой минуты вы свободны.
— Значит, меня хотят отобрать у вас?
— Мне объявили об этом.
— Есть ли что-нибудь, что могло бы вас успокоить?
— Уверенность.
— В чем?
— В вашем честном слове, что вы не поддадитесь запугиваниям.
— Сказать по правде, то, о чем вы просите, даже слишком легко.
— Значит, вы не уступите…
— Ничему, кроме любви.
— Вот видите! Вы заранее говорите, что влюбитесь в короля.
— Ничего такого я не сказала: не думаю, что когда-нибудь смогла бы его полюбить.
— О, говорю вам, вы полюбите его!
— Итак, все мои клятвы бесполезны: как видите, они не могут вселить в вас уверенность; тогда позвольте мне взять бразды правления в свои руки и слепо подчиняйтесь мне.
Майи бросился к ногам Олимпии.
— Дружочек мой! — вскричал он. — Вы единственное мое достояние, я буду глядеть на вас долго-долго, я привыкну к мысли, что вы были моей, что вы никому не принадлежали, кроме меня, и так в конце концов сумею поверить, что вы и впредь никогда не будете ничьей, а только моей!
— Прекрасно, граф! Вот мы опять впадаем в самообольщение.
— Олимпия, вы жестоки!
— Нет, я просто мыслю реально. Вы знаете, что у меня вчера был обморок?
— Увы, да!
— Так вот, когда я стала приходить в себя, мне показалось, будто я покидаю один мир, чтобы войти в другой. Тот, из которого я уходила, был миром иллюзий, тот же, куда возвращалась, — миром действительности.
Кто я есть? Куда ведет моя дорога? К чему все эти нежности? Я уже переходила из рук в руки и, возможно, опять сменю хозяина. Я ведь сокровище, а сокровища крадут.
— Олимпия! Ах, Олимпия!
— И, видите ли, возможно, что есть одно средство…
— Средство?
— Да, средство, чтобы мне вас полюбить. Если король похитит меня у вас, вот тогда…
— Так вот, я чувствую, что едва король похитит меня, как я полюблю вас.
— Вы разрываете мне сердце!
— Я?
— Вы одна из тех ужасных женщин, что способны любить своих возлюбленных лишь тогда, когда их теряют.
Олимпия вздрогнула.
— Вы думаете? — пробормотала она.
— Да, я так считаю.
— Тогда охраняйте меня от одного единственного мужчины.
— От этого Баньера?
— Да.
— Вы его любите?
— Да.
— Но вы же мне говорили тогда, что разлюбили его!
— Так мне казалось.
— Несчастная!
— Вы правы, я несчастна, потому что все еще его люблю.
— Вы влюблены в лицедея.
— Я и сама лицедейка.
— В игрока!
— Он играл, чтобы сделать меня богатой.
— Вы любите человека, который предал вас! Лицо Олимпии омрачилось, губы сжались.
— И ради кого? — продолжал Майи. — Ради недостойной соперницы…
— Послушайте, сударь, — перебила Олимпия, — не будем больше говорить об этом, прошу вас, по-моему, так будет лучше.
— Отчего же?
— Потому что, чем больше я размышляю об этом, тем больше мне кажется, что во всем этом деле кроется какое-то предательство.
— Вне всякого сомнения, вот только предателем был сам господин Баньер.
— Он клялся мне там, в тюрьме, что он невиновен.
— Вот еще! Люди этого сорта всегда готовы поклясться.
— У Баньера есть честь, граф.
— Олимпия! Олимпия!
— Как видите, я была права, когда просила вас больше не говорить о Баньере.
— Что пользы, если мы не будем о нем говорить, раз вы думаете о нем?
— Моя речь послушна моей воле, но мысли мои ей не подвластны.
— Что же у вас в мыслях?..
— Наперекор моему желанию они снова и снова увлекают меня туда, в тюрьму, где он рухнул к моим ногам со словами: «Я невиновен, Олимпия! Я невиновен, и я тебе это докажу!»
— И доказал?
— Нет. Но если бы…
— Если бы он доказал это, что бы тогда случилось? Говорите!
— Тогда вам следовало бы опасаться совсем не короля Людовика Пятнадцатого, граф.
— Значит, Баньера?
— Да.
— Ох, Олимпия! Вы были правы: поговорим о чем-нибудь другом.
— Я всегда права.
— Тогда руководите мной. Приказывайте. Что нам делать?
— Что делать?
— Да. Скажите.
— Что ж! Граф, давайте позавтракаем, ведь вчера мы были настолько не в себе, что даже не поужинали; затем я, беря от жизни все, что возможно, насытившись, лягу спать, поскольку имела глупость не выспаться этой ночью.
Майи заключил Олимпию в объятия.
— Хорошо, пусть так! — воскликнул он. — Жить одним днем! И когда ты убедишься, что ты для меня все, вот тогда, моя Олимпия, ты сжалишься надо мной и будешь обороняться, чтобы сохранить себя для моей любви.
— Сделаю все, что смогу, — вздохнула она.
В два часа пополудни Майи еще спал сладким сном: ему снилось, что Олимпия любит лишь его одного.
Однако сон этот был слишком чарующим, чтобы продлиться долго.
Камердинер, постучавшись в дверь, разбудил графа.
— Что там еще? — крикнул Майи. — Зачем меня разбудили?
— Прибыл господин герцог де Ришелье, ему крайне необходимо поговорить с господином графом, — доложил камердинер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267
— Если такое возможно, не отказывайте мне в этом.
— Такова любовь эгоиста.
— Всякая любовь такова.
— Граф, — сказала Олимпия, — я постараюсь сделать вас счастливым.
— Послушайте, это еще не все.
— Что такое? Говорите.
— Ваша благосклонность ко мне может натолкнуться на препятствия, милый друг.
— Какие препятствия?
— Предположим, что власть, которая сильнее моей, пытается оспаривать мое право на обладание вами.
— Оспаривать у вас право на меня?
— Да.
— Насильственно?
— Насильственно в том смысле, что наперекор моей воле.
— И моей тоже?
— Что до этого, я не вполне уверен, Олимпия.
— Но кто же осмелится требовать от женщины любви, которую она не хочет ему дарить?
— Откуда мне знать?
— Тот, кто стал бы действовать так, был бы последним из людей.
— Или первым.
Олимпия пристально взглянула на Майи.
— А! — обронила она.
— Вы поняли?
— Возможно.
— Тогда тем лучше, вы меня избавляете от мучительных подробностей.
— В тот день я играла в «Британике», не так ли?
— Вы на верном пути, Олимпия.
— И некто нашел меня красивой?
— Именно.
— И этот некто могущественнее вас?
— Он могущественнее, чем я, вы верно сказали.
— Этот некто — король?
— Король.
Актриса пожала плечами:
— Вот еще! Какое вам дело до этого, граф?
— Олимпия, это станет мукой всей моей жизни. Король красив, любезен, молод.
— Король молод — значит, он не прикажет ничего, что будет походить на насилие. Чтобы отравить Британика и взять Юнию силой, нужно быть Нероном.
— Да, но допустим, что Юния любит Нерона.
— Можно допустить, что Юния любит Нерона, но не надо допускать, что Олимпия любит Людовика Пятнадцатого.
— Но, в конце концов, если на вас попробуют воздействовать…
— Как?
— Страхом.
— Страхом?
— А если вам станут угрожать Бастилией?
— Граф, в том положении, в каком я оказалась, ничто не может быть для меня сладостнее, чем строгое заточение, если только не полная независимость.
— Олимпия, не укоряйте меня больше за то, что запираю вас, прячу ото всех глаз. Как видите, у меня были на то основания, и все же с этой минуты вы свободны.
— Значит, меня хотят отобрать у вас?
— Мне объявили об этом.
— Есть ли что-нибудь, что могло бы вас успокоить?
— Уверенность.
— В чем?
— В вашем честном слове, что вы не поддадитесь запугиваниям.
— Сказать по правде, то, о чем вы просите, даже слишком легко.
— Значит, вы не уступите…
— Ничему, кроме любви.
— Вот видите! Вы заранее говорите, что влюбитесь в короля.
— Ничего такого я не сказала: не думаю, что когда-нибудь смогла бы его полюбить.
— О, говорю вам, вы полюбите его!
— Итак, все мои клятвы бесполезны: как видите, они не могут вселить в вас уверенность; тогда позвольте мне взять бразды правления в свои руки и слепо подчиняйтесь мне.
Майи бросился к ногам Олимпии.
— Дружочек мой! — вскричал он. — Вы единственное мое достояние, я буду глядеть на вас долго-долго, я привыкну к мысли, что вы были моей, что вы никому не принадлежали, кроме меня, и так в конце концов сумею поверить, что вы и впредь никогда не будете ничьей, а только моей!
— Прекрасно, граф! Вот мы опять впадаем в самообольщение.
— Олимпия, вы жестоки!
— Нет, я просто мыслю реально. Вы знаете, что у меня вчера был обморок?
— Увы, да!
— Так вот, когда я стала приходить в себя, мне показалось, будто я покидаю один мир, чтобы войти в другой. Тот, из которого я уходила, был миром иллюзий, тот же, куда возвращалась, — миром действительности.
Кто я есть? Куда ведет моя дорога? К чему все эти нежности? Я уже переходила из рук в руки и, возможно, опять сменю хозяина. Я ведь сокровище, а сокровища крадут.
— Олимпия! Ах, Олимпия!
— И, видите ли, возможно, что есть одно средство…
— Средство?
— Да, средство, чтобы мне вас полюбить. Если король похитит меня у вас, вот тогда…
— Так вот, я чувствую, что едва король похитит меня, как я полюблю вас.
— Вы разрываете мне сердце!
— Я?
— Вы одна из тех ужасных женщин, что способны любить своих возлюбленных лишь тогда, когда их теряют.
Олимпия вздрогнула.
— Вы думаете? — пробормотала она.
— Да, я так считаю.
— Тогда охраняйте меня от одного единственного мужчины.
— От этого Баньера?
— Да.
— Вы его любите?
— Да.
— Но вы же мне говорили тогда, что разлюбили его!
— Так мне казалось.
— Несчастная!
— Вы правы, я несчастна, потому что все еще его люблю.
— Вы влюблены в лицедея.
— Я и сама лицедейка.
— В игрока!
— Он играл, чтобы сделать меня богатой.
— Вы любите человека, который предал вас! Лицо Олимпии омрачилось, губы сжались.
— И ради кого? — продолжал Майи. — Ради недостойной соперницы…
— Послушайте, сударь, — перебила Олимпия, — не будем больше говорить об этом, прошу вас, по-моему, так будет лучше.
— Отчего же?
— Потому что, чем больше я размышляю об этом, тем больше мне кажется, что во всем этом деле кроется какое-то предательство.
— Вне всякого сомнения, вот только предателем был сам господин Баньер.
— Он клялся мне там, в тюрьме, что он невиновен.
— Вот еще! Люди этого сорта всегда готовы поклясться.
— У Баньера есть честь, граф.
— Олимпия! Олимпия!
— Как видите, я была права, когда просила вас больше не говорить о Баньере.
— Что пользы, если мы не будем о нем говорить, раз вы думаете о нем?
— Моя речь послушна моей воле, но мысли мои ей не подвластны.
— Что же у вас в мыслях?..
— Наперекор моему желанию они снова и снова увлекают меня туда, в тюрьму, где он рухнул к моим ногам со словами: «Я невиновен, Олимпия! Я невиновен, и я тебе это докажу!»
— И доказал?
— Нет. Но если бы…
— Если бы он доказал это, что бы тогда случилось? Говорите!
— Тогда вам следовало бы опасаться совсем не короля Людовика Пятнадцатого, граф.
— Значит, Баньера?
— Да.
— Ох, Олимпия! Вы были правы: поговорим о чем-нибудь другом.
— Я всегда права.
— Тогда руководите мной. Приказывайте. Что нам делать?
— Что делать?
— Да. Скажите.
— Что ж! Граф, давайте позавтракаем, ведь вчера мы были настолько не в себе, что даже не поужинали; затем я, беря от жизни все, что возможно, насытившись, лягу спать, поскольку имела глупость не выспаться этой ночью.
Майи заключил Олимпию в объятия.
— Хорошо, пусть так! — воскликнул он. — Жить одним днем! И когда ты убедишься, что ты для меня все, вот тогда, моя Олимпия, ты сжалишься надо мной и будешь обороняться, чтобы сохранить себя для моей любви.
— Сделаю все, что смогу, — вздохнула она.
В два часа пополудни Майи еще спал сладким сном: ему снилось, что Олимпия любит лишь его одного.
Однако сон этот был слишком чарующим, чтобы продлиться долго.
Камердинер, постучавшись в дверь, разбудил графа.
— Что там еще? — крикнул Майи. — Зачем меня разбудили?
— Прибыл господин герцог де Ришелье, ему крайне необходимо поговорить с господином графом, — доложил камердинер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267