Итак, он поспешил отвесить соседке грациозный поклон, сопровождаемый пылкими извинениями, которые, заметим это к чести Марион, заставили ее покраснеть еще сильнее.
Для маркиза делла Торра и торговца в серо-голубых чулках обед завершился весело, благо двусмысленное положение, создавшееся под столом, их не затронуло.
На Баньера прикосновение ножки Марион произвело странное действие: ему вспомнилась ножка Олимпии. При таком воспоминании у бедного Баньера вылетело из головы все, кроме самого этого воспоминания: он забыл о маркизе, о своем промахе, о своих сотрапезниках; он пил вино, не помня о вине, а продав свой драгунский мундир, он забыл не только о мундире, но и о вербовке, вследствие которой был в него облачен. Над розовой скатертью в мерцании восковых свечей порхал исполненный грации призрак, порой исчезая в темных углах комнаты, но внезапно возникая вновь и наполняя все вокруг своей таинственной жизнью. В пламени свечей, в вине, в любви, в грядущем Баньер не видел ничего, кроме Олимпии.
Сначала его было пробудил от этих грез тяжелый вздох маркизы Марион.
Но почти тотчас он снова впал в мечтательность.
Потом его вновь потревожили — маркиз делла Торра внезапно издал резкий выкрик:
— Кровь Христова! Да ведь у нашего молодого человека больше нет сапог!
— Ну да, — подхватил торговец, — он же их обменял на ваши туфли.
— Но тогда он больше не сможет сесть на лошадь.
— И тут вы правы, — согласился торговец.
— Ну да, действительно, — подтвердил и Баньер.
— Сапог больше нет, — произнес маркиз, — это правда, но есть на что их купить.
И он бросил на Баньера взгляд, который то ли затерялся в пути, то ли, достигнув цели, не был понят в своем истинном значении.
— Ах, я уверен, что господин драгун дорожит своим конем не больше, чем мундиром, — продолжал маркиз, сопровождая эти слова тем самым взглядом, которым однажды он уже подхлестнул решимость Баньера.
Баньер вздрогнул.
— И он совершенно прав, — не унимался маркиз, причем голос его звучал все выразительнее.
— Такая досада, что лошадь запалена, — вздохнул маркиз, — я бы ее приспособил к делу. Она и впрямь прекрасно смотрится.
— Хорошо! — сказал Баньер. — Покупайте ее, так и быть, а я ручаюсь, что немного заботы, и вы ее до ума доведете.
— Это невозможно!
— Отчего же?
— Разве она, кроме всего прочего, не отмечена клеймом полка или королевской лилией?
— Она клеймена королевской лилией, как любая лошадь, выбракованная от полковой службы.
— Видите, теперь вы и сами признаете, что это выбракованная лошадь.
— Вот еще! — настаивал Баньер. — Что значит клеймо? Можно оседлать коня так, что клейма не будет видно.
— Что ж! Оседлайте его так сами, молодой человек, а для меня, извольте понять, такое клеймо — изъян. Впрочем, не стоит и толковать больше о запаленной лошади… оставим это!
— А между тем я бы запросил дешево, — неосторожно сказал Баньер.
— Как бы вы дешево ни запросили, все будет слишком дорого, — отрезал торговец.
— Товар, который ни к чему не пригоден, всегда слишком дорог, — сентенциозно изрек маркиз.
— Но как же мне быть, капитан?
— Устраивайтесь как знаете, — отвечал маркиз, — а мне позвольте вздремнуть, я с ног валюсь от усталости.
И он раскинулся в кресле перед камином, позаботившись о том, чтобы оказаться спиной к Баньеру и Марион.
Пять минут спустя маркиз делла Торра храпел не хуже, чем иной герцог.
XLI. ИГРОКА ЛИШЬ МОГИЛА ИСПРАВИТ
Эта внезапная сонливость крайне раздражила Баньера. Ему очень хотелось сбыть с рук своего коня, пусть и с той же малой выгодой, с какой он уже пристроил мундир.
Торговец со своей стороны тоже, по-видимому, был сильно раздосадован.
— Ах! — воскликнул он. — Вот теперь господин маркиз заснул, не дав мне взять реванш.
— Какой реванш? — поинтересовался Баньер.
— О, ничего особенного, я говорю о еще одной партии в пикет, мы в него играем чуть не каждый вечер с тех пор, как отправились в это путешествие.
— Господин драгун не играет, — поспешила сказать Марион: она все больше и больше старалась понравиться Баньеру и, пользуясь сонливостью капитана, строила для этого молодому человеку глазки.
Эти слова — «Господин драгун не играет» — отдались в ушах Баньера эхом металлического звона рассыпанных золотых и сгребаемых груд серебра, стука падающих на стол костей, катящегося шарика рулетки.
— Разве что изредка, сударыня, — пролепетал драгун.
— Изредка не значит никогда, — проронил торговец. — К тому же игра игре рознь: играть для забавы не значит быть игроком.
— Без сомнения! — подхватил Баньер.
— Скажем, — продолжал торговец, понижая голос словно из опасения разбудить маркиза, — к примеру, ваша несчастная лошадь не стоит и пяти пистолей.
— Ну, знаете! — вырвалось у Баньера.
— Нет, она их не стоит. Что ж! Я сыграл бы с вами, поставив против нее… поставив…
Тут торговец огляделся, как будто искал, что бы ему такое поставить против лошади Баньера.
Маркиз перестал храпеть, открыл глаза и в тот миг, когда Баньер собрался было ответить, воскликнул:
— Кто здесь говорит об игре?! Опять этот чертов торговец! Ну и прыть! Этот дьявольский субъект — само воплощение игры.
Торговец, который и в самом деле казался азартным игроком, попробовал защищаться:
— Но, господин маркиз…
— Оставьте нас в покое, черт вас побери! Как?! Вот перед нами юноша, у которого, быть может, большая нужда в деньгах, и вы еще хотите его пощипать, отобрать последние жалкие гроши! О, это же просто позор! Тут и видно, что вы из простонародья, мой милый. Предоставьте этому драгуну отправиться своей дорогой, и если у него есть золотые монеты, пусть оставит их при себе. Золото на дороге не валяется, дорогой мой.
— Однако же, господин капитан… — упорствовал торговец.
— Замолчите! — грубо оборвал торговца маркиз. — То, что вы затеваете, отвратительно. Вы что же, думаете, что все, подобно вам, могут распоряжаться суммой в сто тысяч пистолей?
— О! Господин маркиз преувеличивает! — с поклоном отвечал человек в серо-голубых чулках.
— Ну уж нет, не преувеличиваю, вы их имеете, а в виде экю или тканей, не столь важно. Эта вечная игра мне не по душе. Так вы и меня, чего доброго, превратите в игрока, это меня-то, который, чтоб мне провалиться, ненавидит кости и не выносит карт.
Не обращая внимания на многозначительные взгляды, что бросала ему г-жа Марион, Баньер вступился перед разгневанным маркизом за добряка-торговца, у которого от такого сурового выговора физиономия совсем побагровела.
— Что вы, господин капитан, — сказал он, — уверяю вас: этот почтенный человек, с которым вы так резко обошлись, ни к чему меня не принуждал.
— Ах, если бы! Если бы! Но он хотел заставить вас играть, толковал о вашей лошади, этакий черт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267