Ее тянуло броситься на колени перед распятием и разрыдаться.
Слезы душили ее.
— О, — произнесла она, качая головой, — нет, это бесполезно, эпоха героического бесчестья миновала; сколько ни молись, мне не сравняться даже с Лавальер.
И она встала, чтобы посмотреться в зеркало, откуда на нее глянули глаза, сверкавшие, словно звезды, из-под длинных черных ресниц.
— Лавальер, — прошептала она, понижая голос, — хромоножка!
И, помолчав, прибавила с демонической усмешкой:
— Белобрысая!
LXXIII. ПРИКАЗ КОРОЛЯ
Между тем Майи со всеми его опасениями, опасениями супруга и любовника, от которых его бросало в дрожь по сто раз в день, никак не мог отразить врага, угрожающего обоим достояниям, которые он защищал.
Он походил на тех злополучных испанских быков, которых дразнят справа и слева: с одного боку колют пиками, с другого — ему машут плащами, и все это делается для того, чтобы отвлечь его от смертоносного удара, который готовит ему подступающий спереди тореадор.
Едва избавившись от Ришелье, он попадает в лапы Пекиньи.
А Пекиньи — наиболее напористый, но отнюдь не самый опасный из двоих.
И все же Майи не был спокоен и с этой стороны, недаром он дал строгое распоряжение своим слугам из дома на улице Гранж-Бательер: для господина герцога де Пекиньи мадемуазель Олимпии никогда не должно быть дома.
Пекиньи приходил дважды и натолкнулся на эту глухую стену. Он не сумел добиться своего, но тут же поклялся, отомстить.
Сделать это было нелегко, ведь Олимпия больше не появлялась в театре; впрочем, последнюю трудность проще было бы устранить, имея на руках королевский приказ.
Но и с приказом короля он нашел бы у Олимпии г-на де Майи, а представить на подпись государю приказ, запрещающий г-ну де Майи сопровождать Олимпию в театр, было невозможно.
Впрочем, о подобных делах трудно говорить за кулисами, за задником и даже в актерской уборной. Тут требуется разговор пространный, спокойный, наилучшим образом обставленный: разговор, который мог бы длиться, ничем не прерываемый, по меньшей мере четверть часа — время, что понадобилось Сатане для совращения Евы.
Стало быть, приходилось ждать, когда Майи куда-либо уедет, поскольку Олимпия никогда не выезжала.
По существу, Пекиньи приходилось очень нелегко, он ведь оказался лишен обычного для соблазнителей средства: не мог совращать Олимпию при помощи писем.
В самом деле, как ей напишешь?
Никогда любовное послание не вредило чести написавшего его мужчины; оно могло встретить резкий отпор, привести к дуэли, но не более; однако мало найдешь примеров, чтобы дворянин ранга Пекиньи писал женщине, защищая интересы другого, будь то хоть король.
Дуэль, которая могла бы воспоследовать в результате подобного послания, обесчестила бы Пекиньи, и сам король рукоплескал бы его противнику, вместо того чтобы оскорбиться.
И хуже того, король не стал бы забирать у обидчика его любовницу.
В этих обстоятельствах Пекиньи вынужден был сохранять более чем неприятную осмотрительность.
А время между тем уходило.
Время — это ведь, так сказать, кровь переговоров: если оно утекает впустую, все умирает.
И пока Пекиньи терял свое время в ожидании, г-н де Ришелье мог преуспеть.
Вот что ужасало Пекиньи, и то же самое обстоятельство приносило Майи некоторое утешение: он еще не совсем отчаялся в отношении своей жены, ибо знал ее как женщину добродетельную, поддающуюся гневу, но способную от-; казаться от своих намерений; она угрожала ему, но, конечно же, в конце концов смягчится.
Итак, Майи, с одной стороны, полагался на свою бдительность, с другой — на вес своего имени.
Но наступил день, когда обстоятельства предоставили Пекиньи возможность возобновить свою атаку.
То был день, когда служба неукоснительно потребовала от Майи произвести инспекцию трех кавалерийских полков.
Его величество в это время должен был верхом объезжать ряды, так что Майи мог не беспокоиться: король не сможет находиться ни возле его супруги, ни возле его любовницы.
Оставались доверенные лица его величества: Ришелье И: Пекиньи.
Первому должна была противостоять добродетель г-жи де Майи.
Второго удержат засовы на дверях дома на улице Гранж-Бательер.
Но едва лишь граф прибыл в Сатори на поле для маневров, как Пекиньи, доверившись своим шпионам, тотчас явился на улицу Гранж-Бательер.
Он знал, что ему не позволят войти; так и случилось.
— Приказ короля, — спокойно объявил он ошеломленному швейцару.
— Но… — возразил было верный страж.
— Приказ короля, — повторил Пекиньи.
Это повторное утверждение заставило швейцара уступить.
— Вы герцог де Пекиньи? — спросил он.
— Дворянин королевских покоев, — сказал герцог, — и при мне приказ короля. Или ты хочешь, чтобы я вызвал пристава?
— Ох! Господин граф меня выгонит! — простонал швейцар.
— И пусть! Какое мне дело до этого, негодяй? — отвечал герцог. — Если он тебя выгонит, ты избежишь худшей беды.
— Какой, господин герцог? — пролепетал швейцар, трясясь всем телом.
— А такой, что угодишь в какой-нибудь каменный мешок, и там тебя научат, как забывать о почтении к королевскому приказу.
Подавленный столь неотразимой логикой, швейцар отвесил поклон и распахнул обе створки ворот.
У герцога де Пекиньи хватило деликатности не въехать, во двор прямо в карете.
В то самое время, когда Пекиньи приблизился к дверям особняка, Олимпия выходила из ванны.
Она услышала, как слуги и служанки громко перекликаются в прихожей.
И она позвонила, желая узнать причину такого переполоха.
Вбежала мадемуазель Клер — она была в полной растерянности.
— Что там такое? — спросила Олимпия.
— Ох, сударыня, такая беда!
— Ну же, говорите.
— Королевский приказ насчет вас.
— Королевский приказ! — прошептала Олимпия, бледнея, ибо в ту эпоху, когда свобода не была гарантирована даже принцессам крови, еще меньше она была гарантирована принцессам театра. — Королевский приказ!
— Да, это я его принес, — отозвался из прихожей Пекиньи, чей слух уловил боязливую интонацию в голосе Олимпии.
— Кто вы? — спросила она.
— Господин герцог де Пекиньи, сударыня, — объявила Клер, выглянув в приоткрытую дверь и увидев герцога.
Олимпия возвратилась в свой будуар, облачилась в шелковое узорчатое платье, поправила прическу и поспешила пригласить герцога войти.
— Ох, Бог ты мой, — вскричал он, — сколько же нужно потрудиться, чтобы проникнуть к вам, прекрасная дама!
— Напротив, это я должна была бы роптать на вас, господин герцог, — возразила Олимпия, — и спросить, отчего вы столь редкий гость?
— О, вот прелестно! — сказал Пекиньи. — И вы это говорите мне?
— Разумеется, вам.
— Так вы не знаете, почему я не мог повидаться с вами?
— Нет.
— Что ж, я вам скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267
Слезы душили ее.
— О, — произнесла она, качая головой, — нет, это бесполезно, эпоха героического бесчестья миновала; сколько ни молись, мне не сравняться даже с Лавальер.
И она встала, чтобы посмотреться в зеркало, откуда на нее глянули глаза, сверкавшие, словно звезды, из-под длинных черных ресниц.
— Лавальер, — прошептала она, понижая голос, — хромоножка!
И, помолчав, прибавила с демонической усмешкой:
— Белобрысая!
LXXIII. ПРИКАЗ КОРОЛЯ
Между тем Майи со всеми его опасениями, опасениями супруга и любовника, от которых его бросало в дрожь по сто раз в день, никак не мог отразить врага, угрожающего обоим достояниям, которые он защищал.
Он походил на тех злополучных испанских быков, которых дразнят справа и слева: с одного боку колют пиками, с другого — ему машут плащами, и все это делается для того, чтобы отвлечь его от смертоносного удара, который готовит ему подступающий спереди тореадор.
Едва избавившись от Ришелье, он попадает в лапы Пекиньи.
А Пекиньи — наиболее напористый, но отнюдь не самый опасный из двоих.
И все же Майи не был спокоен и с этой стороны, недаром он дал строгое распоряжение своим слугам из дома на улице Гранж-Бательер: для господина герцога де Пекиньи мадемуазель Олимпии никогда не должно быть дома.
Пекиньи приходил дважды и натолкнулся на эту глухую стену. Он не сумел добиться своего, но тут же поклялся, отомстить.
Сделать это было нелегко, ведь Олимпия больше не появлялась в театре; впрочем, последнюю трудность проще было бы устранить, имея на руках королевский приказ.
Но и с приказом короля он нашел бы у Олимпии г-на де Майи, а представить на подпись государю приказ, запрещающий г-ну де Майи сопровождать Олимпию в театр, было невозможно.
Впрочем, о подобных делах трудно говорить за кулисами, за задником и даже в актерской уборной. Тут требуется разговор пространный, спокойный, наилучшим образом обставленный: разговор, который мог бы длиться, ничем не прерываемый, по меньшей мере четверть часа — время, что понадобилось Сатане для совращения Евы.
Стало быть, приходилось ждать, когда Майи куда-либо уедет, поскольку Олимпия никогда не выезжала.
По существу, Пекиньи приходилось очень нелегко, он ведь оказался лишен обычного для соблазнителей средства: не мог совращать Олимпию при помощи писем.
В самом деле, как ей напишешь?
Никогда любовное послание не вредило чести написавшего его мужчины; оно могло встретить резкий отпор, привести к дуэли, но не более; однако мало найдешь примеров, чтобы дворянин ранга Пекиньи писал женщине, защищая интересы другого, будь то хоть король.
Дуэль, которая могла бы воспоследовать в результате подобного послания, обесчестила бы Пекиньи, и сам король рукоплескал бы его противнику, вместо того чтобы оскорбиться.
И хуже того, король не стал бы забирать у обидчика его любовницу.
В этих обстоятельствах Пекиньи вынужден был сохранять более чем неприятную осмотрительность.
А время между тем уходило.
Время — это ведь, так сказать, кровь переговоров: если оно утекает впустую, все умирает.
И пока Пекиньи терял свое время в ожидании, г-н де Ришелье мог преуспеть.
Вот что ужасало Пекиньи, и то же самое обстоятельство приносило Майи некоторое утешение: он еще не совсем отчаялся в отношении своей жены, ибо знал ее как женщину добродетельную, поддающуюся гневу, но способную от-; казаться от своих намерений; она угрожала ему, но, конечно же, в конце концов смягчится.
Итак, Майи, с одной стороны, полагался на свою бдительность, с другой — на вес своего имени.
Но наступил день, когда обстоятельства предоставили Пекиньи возможность возобновить свою атаку.
То был день, когда служба неукоснительно потребовала от Майи произвести инспекцию трех кавалерийских полков.
Его величество в это время должен был верхом объезжать ряды, так что Майи мог не беспокоиться: король не сможет находиться ни возле его супруги, ни возле его любовницы.
Оставались доверенные лица его величества: Ришелье И: Пекиньи.
Первому должна была противостоять добродетель г-жи де Майи.
Второго удержат засовы на дверях дома на улице Гранж-Бательер.
Но едва лишь граф прибыл в Сатори на поле для маневров, как Пекиньи, доверившись своим шпионам, тотчас явился на улицу Гранж-Бательер.
Он знал, что ему не позволят войти; так и случилось.
— Приказ короля, — спокойно объявил он ошеломленному швейцару.
— Но… — возразил было верный страж.
— Приказ короля, — повторил Пекиньи.
Это повторное утверждение заставило швейцара уступить.
— Вы герцог де Пекиньи? — спросил он.
— Дворянин королевских покоев, — сказал герцог, — и при мне приказ короля. Или ты хочешь, чтобы я вызвал пристава?
— Ох! Господин граф меня выгонит! — простонал швейцар.
— И пусть! Какое мне дело до этого, негодяй? — отвечал герцог. — Если он тебя выгонит, ты избежишь худшей беды.
— Какой, господин герцог? — пролепетал швейцар, трясясь всем телом.
— А такой, что угодишь в какой-нибудь каменный мешок, и там тебя научат, как забывать о почтении к королевскому приказу.
Подавленный столь неотразимой логикой, швейцар отвесил поклон и распахнул обе створки ворот.
У герцога де Пекиньи хватило деликатности не въехать, во двор прямо в карете.
В то самое время, когда Пекиньи приблизился к дверям особняка, Олимпия выходила из ванны.
Она услышала, как слуги и служанки громко перекликаются в прихожей.
И она позвонила, желая узнать причину такого переполоха.
Вбежала мадемуазель Клер — она была в полной растерянности.
— Что там такое? — спросила Олимпия.
— Ох, сударыня, такая беда!
— Ну же, говорите.
— Королевский приказ насчет вас.
— Королевский приказ! — прошептала Олимпия, бледнея, ибо в ту эпоху, когда свобода не была гарантирована даже принцессам крови, еще меньше она была гарантирована принцессам театра. — Королевский приказ!
— Да, это я его принес, — отозвался из прихожей Пекиньи, чей слух уловил боязливую интонацию в голосе Олимпии.
— Кто вы? — спросила она.
— Господин герцог де Пекиньи, сударыня, — объявила Клер, выглянув в приоткрытую дверь и увидев герцога.
Олимпия возвратилась в свой будуар, облачилась в шелковое узорчатое платье, поправила прическу и поспешила пригласить герцога войти.
— Ох, Бог ты мой, — вскричал он, — сколько же нужно потрудиться, чтобы проникнуть к вам, прекрасная дама!
— Напротив, это я должна была бы роптать на вас, господин герцог, — возразила Олимпия, — и спросить, отчего вы столь редкий гость?
— О, вот прелестно! — сказал Пекиньи. — И вы это говорите мне?
— Разумеется, вам.
— Так вы не знаете, почему я не мог повидаться с вами?
— Нет.
— Что ж, я вам скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267