Имея же двенадцать тысяч ливров, Баньер, тяжело вздыхая, готовился преподнести обожаемой Олимпии жалкую сумму в миллион сто тысяч ливров.
Не много, конечно, но, как бы то ни было, при должной экономии должно хватить на хозяйство на пять — десять лет — разумеется, без аббата, парикмахерши и компаньонов сообщества.
Именно таким образом производили подсчеты до изобретения десятичной системы счисления.
Он уговаривал себя, что в конце концов миллион сто тысяч ливров тоже неплохие деньги, и если перевести их в золотые, то они с трудом поместятся в десятке аббатовых шляп, как известно, самых вместительных из всех, какие существуют.
Если он выиграет все это золото, что не составит особого труда, поскольку его расчеты верны, он взвалит свою добычу на плечи какого-нибудь крепкого рассыльного, а при необходимости — и двух, велит отнести мешки в спальню Олимпии, вспорет их в ее отсутствие и усыплет ими ковер, чтобы ее хорошенькие ножки утонули по щиколотку в холодных золотых волнах.
В игорном заведении тем вечером собралось многочисленное общество. Баньер рассеянно опустился на первое свободное место, держа под рукой мешочек с луидорами.
Он взял карту и начал с того, что пометил ее ногтем.
Расчеты, казалось, не подводили: он стал выигрывать.
Когда он пододвигал к себе два десятка луидоров, его внимание привлек радостный женский возглас; подняв глаза, он увидел Каталонку, сидящую напротив и понтирующую против него.
Она смеялась, выигрывая, смеялась, проигрывая, — она смеялась все время.
Совсем как аббат, только громче.
А Баньер все выигрывал, она же продолжала делать ставки; он набрал уже около пятидесяти тысяч ливров, Каталонка же наконец спустила последний луидор.
Она одолжила десять луидоров у соседа, а вернее, забрала их у него, после чего стала проигрывать эти десять луидоров с той же веселостью.
Потом она одолжила еще десять луидоров и вскоре вновь осталась без гроша, тогда как Баньер по-прежнему выигрывал.
Раздосадованная, она переменила место и оказалась за спиной у молодого человека, положив обе пухлые ручки ему на плечи, однако он не обратил на нее никакого внимания.
Она стала прижиматься к нему, поддразнивать его, обнимать. Но он оставался таким же холодным, как те золотые монетки, что банкомет с унылым видом пододвигал к нему своей лопаточкой.
Тут, по его понятиям, подвернулся случай верного выигрыша в триста луидоров.
Он точно знал, что выйдет черная масть, и поставил на черную.
Но вышла красная.
Каталонка расхохоталась.
Он косо поглядел на нее и с раздражением произнес:
— Милейшая, вы меня отвлекаете. Потише, прошу вас.
При следующей сдаче он проиграл снова.
Шестьсот луидоров за два раза!
Он удвоил ставку и проиграл, хотя, как ему казалось, действовал совершенно беспроигрышно.
Тогда, передернув плечами, чтобы стряхнуть с себя ладони Каталонки, он выпалил:
— Какого черта! Вы заразили меня своим невезением! Оскорбившись, красавица отступила на шаг.
Баньер проиграл еще два раза. Это была неслыханная неудача.
У него оставалось только сто луидоров. Он поставил их все сразу, и они последовали за остальными.
— Одолжите мне луидор! — страшно побледнев, обратился он к актрисе.
— Луидор? — переспросила она. — Да если бы у меня был луидор, я бы уже поставила его на кон. У меня уже с полчаса нет ни единого су.
Баньер поднялся. По его мертвенно-бледному лбу струился пот, в глазах померкло, и он вышел наружу вздохнуть свежего воздуха.
Голова горела. Он вернулся домой. Олимпия поджидала его у окна.
По тому, как он отверг Каталонку, можно было подумать, что он страстно влюблен в Олимпию.
Но по тому, как он отвечал на вопросы Олимпии, можно было подумать, что он любит совсем другую женщину.
Видя его состояние, Олимпия с обычной своей мягкостью спросила:
— Друг мой, вас мучит жажда?
— Жажда?! С чего бы? — как бешеный завопил Баньер. — Я похож на пьяницу?
— Игроки редко бывают пьяницами, — улыбнулась Олимпия. — Но карты очень горячат, особенно при проигрыше. А вы ведь проиграли, не так ли?
Баньер рухнул в кресло и обхватил руками голову.
— О, вы сами видите! — простонал он. Молчаливым движением головы актриса отослала мадемуазель Клер.
Что касается парикмахерши, затаившейся в туалетной комнате, то о ней хозяйка не вспомнила.
В комнате воцарилось молчание.
Оно угнетало Баньера, но он был не в силах его нарушить.
Тогда он избрал нечто среднее: вскочил и принялся шагать из угла в угол.
— Сколько вы проиграли? — все так же спокойно спросила Олимпия.
— Шестьдесят тысяч ливров! — в отчаянии признался Баньер, присовокупив к общему проигрышу и то, что он первоначально выиграл.
— О-о! — изумилась Олимпия. — Где же вы откопали шестьдесят тысяч? А если они у вас были, какого дьявола, скажите, пускать их в игру? Шестьдесят тысяч — ведь это так прекрасно! Уж я-то могу это оценить, так как в свои самые благополучные дни не располагала и половиной.
— Прекрасно! — вскричал Баньер, найдя повод придраться к слову. — Теперь вы можете говорить мне жестокие слова, обвинять, что я вас разорил!
— Я не упрекаю вас, друг мой, но если бы и решилась, вряд ли была бы так уж не права, особенно если это могло бы вас исправить.
— Э, сударыня, — чуть не плача от ярости, распалился Баньер, — когда вы почувствуете себя слишком несчастной, всегда найдется какой-нибудь аббат д'Уарак, чтобы вас утешить, а если вы впадете в чрезмерную нищету, он же вас и обогатит!
Олимпия ответила на это негромким сухим покашливанием, что у нервных натур обычно является верным знаком: они сильно раздражены и сдерживают себя лишь крайним напряжением воли.
— При чем здесь господин аббат д'Уарак? — спросила она.
— Потому что он и сегодня вечером был здесь!
— Где вы видите следы его присутствия?
— Я не вижу, я ощущаю запах его духов, отравивший все вокруг!
И Баньер распахнул окно и дверь.
— Забавно все-таки, — рассмеялась Олимпия, — что вы именно на бедного аббата д'Уарака взваливаете свой проигрыш шестидесяти тысяч ливров. Кстати, вы так и не объяснили мне, откуда у вас взялось столько денег?
— Сударыня! — вскричал он. — Если еще когда-нибудь аббат д'Уарак переступит этот порог…
— Насколько понимаю, это угроза! — произнесла она с таким величием, что это повергло его в ужас.
Олимпия поднялась с кресел.
— Друг мой, — холодно заметила она, — вы сами не понимаете, что говорите. От проигрыша у вас в мозгу все перемешалось.
— Сударыня!
— У вас есть еще на что играть?
— О-о! — прошептал он. — Ей кажется, что все дело в игре. Она не хочет понять, что я ревную!
Эти его слова актриса не расслышала.
— Понимаю, — произнесла она, — вам необходимо что-нибудь проиграть или разбить. Неужели я должна позволить вам разбить свое сердце?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267
Не много, конечно, но, как бы то ни было, при должной экономии должно хватить на хозяйство на пять — десять лет — разумеется, без аббата, парикмахерши и компаньонов сообщества.
Именно таким образом производили подсчеты до изобретения десятичной системы счисления.
Он уговаривал себя, что в конце концов миллион сто тысяч ливров тоже неплохие деньги, и если перевести их в золотые, то они с трудом поместятся в десятке аббатовых шляп, как известно, самых вместительных из всех, какие существуют.
Если он выиграет все это золото, что не составит особого труда, поскольку его расчеты верны, он взвалит свою добычу на плечи какого-нибудь крепкого рассыльного, а при необходимости — и двух, велит отнести мешки в спальню Олимпии, вспорет их в ее отсутствие и усыплет ими ковер, чтобы ее хорошенькие ножки утонули по щиколотку в холодных золотых волнах.
В игорном заведении тем вечером собралось многочисленное общество. Баньер рассеянно опустился на первое свободное место, держа под рукой мешочек с луидорами.
Он взял карту и начал с того, что пометил ее ногтем.
Расчеты, казалось, не подводили: он стал выигрывать.
Когда он пододвигал к себе два десятка луидоров, его внимание привлек радостный женский возглас; подняв глаза, он увидел Каталонку, сидящую напротив и понтирующую против него.
Она смеялась, выигрывая, смеялась, проигрывая, — она смеялась все время.
Совсем как аббат, только громче.
А Баньер все выигрывал, она же продолжала делать ставки; он набрал уже около пятидесяти тысяч ливров, Каталонка же наконец спустила последний луидор.
Она одолжила десять луидоров у соседа, а вернее, забрала их у него, после чего стала проигрывать эти десять луидоров с той же веселостью.
Потом она одолжила еще десять луидоров и вскоре вновь осталась без гроша, тогда как Баньер по-прежнему выигрывал.
Раздосадованная, она переменила место и оказалась за спиной у молодого человека, положив обе пухлые ручки ему на плечи, однако он не обратил на нее никакого внимания.
Она стала прижиматься к нему, поддразнивать его, обнимать. Но он оставался таким же холодным, как те золотые монетки, что банкомет с унылым видом пододвигал к нему своей лопаточкой.
Тут, по его понятиям, подвернулся случай верного выигрыша в триста луидоров.
Он точно знал, что выйдет черная масть, и поставил на черную.
Но вышла красная.
Каталонка расхохоталась.
Он косо поглядел на нее и с раздражением произнес:
— Милейшая, вы меня отвлекаете. Потише, прошу вас.
При следующей сдаче он проиграл снова.
Шестьсот луидоров за два раза!
Он удвоил ставку и проиграл, хотя, как ему казалось, действовал совершенно беспроигрышно.
Тогда, передернув плечами, чтобы стряхнуть с себя ладони Каталонки, он выпалил:
— Какого черта! Вы заразили меня своим невезением! Оскорбившись, красавица отступила на шаг.
Баньер проиграл еще два раза. Это была неслыханная неудача.
У него оставалось только сто луидоров. Он поставил их все сразу, и они последовали за остальными.
— Одолжите мне луидор! — страшно побледнев, обратился он к актрисе.
— Луидор? — переспросила она. — Да если бы у меня был луидор, я бы уже поставила его на кон. У меня уже с полчаса нет ни единого су.
Баньер поднялся. По его мертвенно-бледному лбу струился пот, в глазах померкло, и он вышел наружу вздохнуть свежего воздуха.
Голова горела. Он вернулся домой. Олимпия поджидала его у окна.
По тому, как он отверг Каталонку, можно было подумать, что он страстно влюблен в Олимпию.
Но по тому, как он отвечал на вопросы Олимпии, можно было подумать, что он любит совсем другую женщину.
Видя его состояние, Олимпия с обычной своей мягкостью спросила:
— Друг мой, вас мучит жажда?
— Жажда?! С чего бы? — как бешеный завопил Баньер. — Я похож на пьяницу?
— Игроки редко бывают пьяницами, — улыбнулась Олимпия. — Но карты очень горячат, особенно при проигрыше. А вы ведь проиграли, не так ли?
Баньер рухнул в кресло и обхватил руками голову.
— О, вы сами видите! — простонал он. Молчаливым движением головы актриса отослала мадемуазель Клер.
Что касается парикмахерши, затаившейся в туалетной комнате, то о ней хозяйка не вспомнила.
В комнате воцарилось молчание.
Оно угнетало Баньера, но он был не в силах его нарушить.
Тогда он избрал нечто среднее: вскочил и принялся шагать из угла в угол.
— Сколько вы проиграли? — все так же спокойно спросила Олимпия.
— Шестьдесят тысяч ливров! — в отчаянии признался Баньер, присовокупив к общему проигрышу и то, что он первоначально выиграл.
— О-о! — изумилась Олимпия. — Где же вы откопали шестьдесят тысяч? А если они у вас были, какого дьявола, скажите, пускать их в игру? Шестьдесят тысяч — ведь это так прекрасно! Уж я-то могу это оценить, так как в свои самые благополучные дни не располагала и половиной.
— Прекрасно! — вскричал Баньер, найдя повод придраться к слову. — Теперь вы можете говорить мне жестокие слова, обвинять, что я вас разорил!
— Я не упрекаю вас, друг мой, но если бы и решилась, вряд ли была бы так уж не права, особенно если это могло бы вас исправить.
— Э, сударыня, — чуть не плача от ярости, распалился Баньер, — когда вы почувствуете себя слишком несчастной, всегда найдется какой-нибудь аббат д'Уарак, чтобы вас утешить, а если вы впадете в чрезмерную нищету, он же вас и обогатит!
Олимпия ответила на это негромким сухим покашливанием, что у нервных натур обычно является верным знаком: они сильно раздражены и сдерживают себя лишь крайним напряжением воли.
— При чем здесь господин аббат д'Уарак? — спросила она.
— Потому что он и сегодня вечером был здесь!
— Где вы видите следы его присутствия?
— Я не вижу, я ощущаю запах его духов, отравивший все вокруг!
И Баньер распахнул окно и дверь.
— Забавно все-таки, — рассмеялась Олимпия, — что вы именно на бедного аббата д'Уарака взваливаете свой проигрыш шестидесяти тысяч ливров. Кстати, вы так и не объяснили мне, откуда у вас взялось столько денег?
— Сударыня! — вскричал он. — Если еще когда-нибудь аббат д'Уарак переступит этот порог…
— Насколько понимаю, это угроза! — произнесла она с таким величием, что это повергло его в ужас.
Олимпия поднялась с кресел.
— Друг мой, — холодно заметила она, — вы сами не понимаете, что говорите. От проигрыша у вас в мозгу все перемешалось.
— Сударыня!
— У вас есть еще на что играть?
— О-о! — прошептал он. — Ей кажется, что все дело в игре. Она не хочет понять, что я ревную!
Эти его слова актриса не расслышала.
— Понимаю, — произнесла она, — вам необходимо что-нибудь проиграть или разбить. Неужели я должна позволить вам разбить свое сердце?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267