Зря это он... опрометчиво. Эту старую ведьму в лоб не возьмешь, и если ан-
Танья не понял это во время ночной Беседы...
-- Через девять лет? -- совершенно искренне изумилась Матушка Ци.-- Быть
этого не может! Видать, напутала что-то, кошелка старая, дырявая...
Она поспешно развернула свиток -- кстати, ни Чэн, ни я так и не заметили,
когда же она успела пододвинуть его к себе -- долго вчитывалась в него, шевеля
губами (чего за ней до сих пор не замечалось, даже во время прочтения бейта-
двустишия на доспехе), потом старуха оторвалась от чтения и посмотрела на
нас наивными и честными глазами.
-- Год перепутала! -- всплеснула руками она.-- Стара стала, путаюсь все время...
хотела одно написать, а написала другое.
Что-то не замечали мы, чтоб она хоть в чем-то путалась!
-- Крючок не туда загнула, вот и вышел семнадцатый год вместо четвертого!
Как раз в четвертом-то году господин Лян прямым мечом завершать Беседы по-
новому стал, двойным взмахом с проворотом, а там уже в ножны опускал -- так
споры пошли, дескать, канону противоречит... Спорили, спорили, а после
находку господина Ляна общим мнением канонизировали -- и перестала она
противоречить, и вздохнули все с облегчением!..
С этой минуты даже упрямый Кос понял -- все, конец.
Больше мы от нее ничего не добьемся.
Даже за полное собрание стихов Абу-т-Тайиба аль-Мутанабби...
7.
Мы с Чэном поднялись в комнату, где сегодня ночевали (не считая Дзю), и Чэн
вскоре куда-то ушел, Обломок валялся на столе и, кажется, дремал; а я лежал на
подоконнике и думал, что со мной случается нечасто.
Я думал про правую руку Чэна.
Я прекрасно помнил, что у основания творение Коблана было снабжено
ремешками и застежками, с помощью которых рука крепилась к культе. Но с
того дня,-- вернее, ночи -- когда стальные пальцы впервые сжались на моей
рукояти, я не мог вспомнить, чтобы Чэн хоть раз отстегивал и снимал руку аль-
Мутанабби.
Более того, сама мысль о том, что Чэн вообще может снять эту руку, вызывала
во мне отвращение и ужас.
Я восстановил в памяти несколько моментов, когда сознание Чэна
объединялось с моим, и понял, что за семью запорами и девятью печатями в
потайном чулане души Чэна Анкора Вэйского таился такой же -- если не
больший -- ужас перед возможностью снова стать одноруким.
И не только. Одноруким -- ладно, но одиноким... ведь никогда, никогда
больше!..
Даже умываясь по утрам -- в дороге из Кабира в Мэйлань я не раз
присутствовал при этом -- Чэн старался при посторонних не снимать нижней
рубахи с широкими рукавами, закрывающими место крепления мертвого
металла к живой плоти.
Нет. Живого металла к живой плоти.
А все-таки раздевшись до пояса, Чэн избегал смотреть на собственное
предплечье. Вскользь, случайно, но никогда -- пристально.
И почти сразу же старался одеться.
Словно ни он, ни я -- а я до сих пор просто не давал себе размышлять об этом --
словно оба мы старались лишний раз не искушать судьбу.
То, что для всех было легендой, пикантным случаем, возможностью лишний раз
поговорить о чудесах -- для нас было свершившейся реальностью, за которую
дорого плачено, и все равно счет и по сей день не закрыт.
И не будет закрыт никогда.
... Чэн вернулся, подошел к окну, и мы стали смотреть во двор. Неподалеку был
пруд, от которого несло сыростью, а за ним, у круглой беседки кто-то из
Блистающих усердно танцевал.
Сперва я решил, что это один из Малых моего дома, но потом, приглядевшись,
обнаружил нечто смутно знакомое в резких, с отмашкой, ударах Блистающего,
полускрытого от меня опорами беседки.
Я мысленно сгустил сумерки -- мэйланьские вечера оказались слишком
светлыми -- после многократно увеличил беседку, превратив ее в мрачную
башню Аль-Кутуна, и улыбнулся, мерцая обнаженным клинком.
Пусть не утром, как было обещано, а ближе к вечеру, но неугомонный харзиец,
Маскин Седьмой -- ах да, он же теперь Тринадцатый! -- все же явился ко мне в
гости.
"Пошли?" -- подумал я.
"Пошли,-- подумал Чэн, надевая на меня ножны.-- Не будем заставлять ждать
горячего Эмраха ит-Башшара из Харзы. Неровен час, изрубит нам беседку --
Кос потом до конца жизни ворчать будет..."
И мы снова спустились вниз, оставив Дзю отдыхать на столе.
Задевая за перила лестницы, я неожиданно задумался над тем, почему это Пояс
Пустыни из Седьмого превратился в Тринадцатого. Я прикидывал и так, и
этак, и не додумался ни до чего.
Кроме того, что число "Тринадцать" нравилось мне все меньше и меньше.
Совсем оно мне не нравилось.
Возле входа в дом пожилой коренастый Придаток с усердием подстригал
колючий вечнозеленый кустарник. Блистающего при слуге не было -- да и к
чему Блистающий при стрижке кустов?
-- К вам гость, Высший Чэн,-- приветливо сказал он, глядя на нас и смешно
морща лоб.-- Вон, у беседки... просил пока не докладывать. Видите?
-- Вижу,-- кивнул Чэн.
-- Смешной он, этот гость,-- слуга оказался на редкость словоохотливым,--
Высший, а все равно смешной. Хоть и платит хорошо. Я когда у него недели
три назад по вечерам подрабатывал, то господин Эмрах мне каждый раз по
Ляну серебра выдавал. Не скупился, хоть и работа-то пустяковая...
-- И кем же ты у него подрабатывал? -- ответно улыбнулся Чэн.
-- Наемным убитым. Три раза в неделю.
-- Кем-кем?!
-- Наемным убитым.
-- Это как? -- заинтересованно спросил Чэн, а я только шевельнул рукоятью,
потершись о касавшиеся меня железные пальцы.
-- Да так... Он ведь когда в Мэйлань приехал, этот господин Эмрах, то сперва
стал зачем-то собак рубить. Ему их прямо на постоялый двор приводили, а
когда он дом снял, то домой... Поначалу у него плохо получалось, а после
наловчился -- с первого удара голову псу сносил. Потом он чучело кожаное у
скорняка заказал, чтоб мехом в разных местах оторочено было -- и чучело
саблей полосовал. Дальше-больше, трех обезьян ему доставили, крупных таких,
только холощеных, чтоб злоба вышла... Он их в человеческое платье одевал и
тоже рубить пробовал, да не вышло у него с обезьянами! Рядом бил, как по
человеку полагается...
"Вот как он учился, оказывается,-- подумал Чэн-Я.-- К крови привыкал.
Мастерство Контроля ломал... а с обезьянами не вышло. Хороший ты парень,
Эмрах ит-Башшар, несостоявшийся мститель, хороший, да умный слишком.
Друдла бы тебе... Друдла, Но-дачи, судьбу позлее да ума поменьше. А ярости
побольше... нет, не надо тебе ни судьбы, ни ярости, пылкий Эмрах, желающий
научиться убивать! И никому не надо. И мне не надо бы -- да только поздно
уже..."
-- А дальше он меня нанял,-- продолжал меж тем слуга.-- По договоренности. Я
короткой саблей неплохо владею, так должен был с ним Беседовать по вечерам.
А когда господин Эмрах, дай Творец ему здоровья, первым ударить успевал, то
должен был я кричать громко, на землю падать и не двигаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142