Почему -- не знаю. Остальные столы на вид были точно
такими же.
Пока удравший на кухню хозяин поспешно собирал нам ужин, старуха
исподтишка разглядывала нас с неослабевающим интересом. Еще бы! Небось, у
дряхлой сплетницы уже чесался закаленный в словесных боях язычок...
Собственно, я бы и сам -- месяца этак с три назад -- увидев в харчевне человека
в железном наряде, стоял бы столбом и пялился бы на него, забывая даже
жевать.
А старушка жевать не забывала.
-- Далеко путь держите, молодые господа? -- осведомилась наконец она. Голос у
бабки оказался под стать глазам -- низкий и чистый, без старческой хрипотцы.
И чем-то неуловимым похож на голос эмира Дауда. Бред, конечно, но -- чего в
жизни не бывает?!
Я со скрежетом неопределенно пожал плечами. А Кос, которому явно
понравилось чувствовать себя молодым господином в его сорок пять лет, бодро
сообщил:
-- В Мэйлань едем. Из Кабира.
-- Попутчики, значит! -- возрадовалась словоохотливая бабка.-- Это хорошо,
это чудесно... только я из Дурбана еду, по делам там была, а в Кабир не
заезжала, нет, хоть и мечталось на столицу хоть одним глазком взглянуть, а вот
не довелось, дела не пустили...
Какие-такие у нее в Дурбане были дела и почему они не пустили ее в Кабир --
об этом старуха умолчала. Или забыла сказать. Или попросту сочла свои дела
недостойными внимания двух замечательных молодых господ. Или двух
замечательных молодых господ сочла недостойными посвящения в свои
замечательные дела. Или...
А, пошла она в Шулму вместе со своими делами! Не больно-то и интересно...
-- Матушка Ци,-- представилась между тем старуха, намекая тем самым на
необходимость ответных действий с нашей стороны.
-- Весьма рады знакомству,-- вежливо улыбнулся Кос.-- Кос ан-Танья из
Кабира.
Я тоже улыбнулся, следуя примеру Коса, но улыбка вышла довольно кислой.
-- Э-э-э... Чэн.
-- Чэн Анкор,-- машинально добавил обстоятельный Кос, а я мысленно пожелал
ему убраться под седалище к Желтому богу Мо.
-- Уж не из тех ли Анкоров вы, молодой господин, что зовутся Анкорами
Вэйскими? Или вы из Анкор-Кунов? -- аж прослезилась бабка, одновременно
заглатывая здоровенный кусок лепешки с сыром. Я б таким куском сразу
подавился бы и умер в мучениях.-- Вот уж не ждала, не чаяла.
Тут, на наше счастье, появился хозяин с долгожданным ужином, прервав
болтовню любопытной Матушки Ци, и мы с Косом принялись за еду -- причем
Кос принялся с завидным рвением и скоростью. Хозяин уважительно поглядел
на ан-Танью и отошел, позвякивая висевшим на боку длинным кинжалом без
гарды, вложенным в ножны багряного сафьяна с бронзовыми накладками.
Остаток ужина прошел в молчании. Потом мы поднялись в выделенную нам
келью -- родную сестру вчерашней -- еще позже вышли проследить за
обращением служителей с нашими лошадьми, выяснили, что лошади давным-
давно распряжены и усердно хрупают овсом, и с чистой совестью вернулись в
келью и сели играть в нарды.
Я выиграл у Коса восемь динаров.
А он мне их не отдал.
К этому времени успело стемнеть.
Совсем.
3.
... Мы спустились во внутренний дворик караван-сарая, где было очень темно.
Интересно, а чего я ожидал ночью и в неосвещенном дворе? Луна спряталась за
случайное облако, лишь слегка присыпав светящейся пудрой верхний край
своего временного убежища, и какие-то две нервные звезды подмигивали нам
из-за глинобитного дувала.
Впрочем, особого освещения нам и не требовалось. Кос сразу же отошел к
дувалу и сел спиной к нему, скрестив ноги и укрывшись плащом -- темное на
темном, недвижный валун у подножия сгустившейся ночи с двумя моргающими
глазами-звездами.
Я свистнул ан-Танье и плавно бросил ему Сая Второго рукоятью вперед. Еще
недавно я сказал бы: "Бросил сай", но теперь-то я знал, что Сай живой и
говорить о нем следует, как о живом. Я бросил, услышал шорох Косова плаща -
- и все. Раз не было звука падения, значит, ан-Танья поймал Сая и положил
рядом с собой.
Вот и пускай полежит.
Для начала я просто походил по дворику туда-сюда, поднимая и опуская руки,
наклоняясь в разные стороны, передвигаясь то боком, то вприпрыжку -- короче,
привыкая к новому ощущению тела.
Затем я упал. Полежал. Встал. Снова упал. Перекатился на левый бок... на
правый... показал язык любопытным звездам и вскочил.
Неплохо, если для начала. Падаю шумно, но вполне прилично.
Я высоко подпрыгнул, приземлившись на колени, кувырком ушел вперед,
застывая в позиции низкого выпада -- и обнаружил обнаженного Единорога у
себя в правой руке.
Мы ничего не сказали друг другу. Что значат слова для тех, кто способен
слиться воедино теснее объятий влюбленных, ближе матери и ребенка в ее
чреве, неразрывнее двух смертельных врагов, сцепившихся в решающей
схватке?! Язык Единорога -- язык Блистающих -- был ближе к тому, что
переполняло нас обоих, но и он не годился для выражения очищенных от
рассудочной шелухи чувств и спрессованных в мгновенный взрыв движений.
Вот мы и не говорили.
Мы двигались. Словом можно обмануть, и я не хочу никого обманывать,
описывая это словами; движением обмануть нельзя. Настоящий удар не бывает
неискренним.
... Я не думал о том, что делаю. Сознание мое было свободно, и я почему-то
вспомнил сперва своего отца, Янга Анкора, а потом и деда Лю. В роду
Анкоров существовало две главные родовые ветви -- Анкоры Вэйские и Анкор-
Куны, южане и северяне, но за столетия смешанных браков эти ветви срослись
почти намертво. Мой дед Лю -- как и я -- по внешнему виду был чистым
южанином: невысокий, стройный, жилистый, с буйным, но отходчивым
характером и способностью моментально вспыхивать по любому поводу и без
повода. В его старшем сыне и моем отце, спокойном и неторопливом Янге,
волею судеб повторились в основном северные черты: мощное телосложение и
уравновешенный нрав, ленивая грация крупного зверя и умение незаметно
избегать любых столкновений. Впрочем, отец в последние годы жизни с
Единорогом в руках выигрывал у деда, вооруженного Большим Да-дао-шу,
одну Беседу из двух.
Это было немало. Это было даже очень много. Могучий Янг с легким
Единорогом и маленький Лю с огромным Да-дао-шу. На их Беседы сходился
посмотреть чуть ли не весь Кабир.
Мой отец погиб, когда мне было семнадцать лет. Погиб нелепо, по-глупому:
взбесившаяся лошадь понесла по краю обрыва, случайная осыпь и... и все. Дед
пережил его на восемь лет и тихо умер в своей постели пять лет тому назад. Но
к Единорогу дедушка Лю с тех пор ни разу не прикасался, отдав его в мое
безраздельное пользование (до того я брал Единорога лишь во время обучения
-- вернее, мне его давали -- а так я носил точно такой же прямой меч Дан Гьен,
только чуть-чуть худшей проковки.)
Дед забрал мой первый меч себе, отдав Большого Да нашему родственнику,
который прошлым летом и уехал с ним в Мэйлань -- и будь проклята черная
лихорадка, что за неделю свела в могилу нестареющего Лю Анкора!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
такими же.
Пока удравший на кухню хозяин поспешно собирал нам ужин, старуха
исподтишка разглядывала нас с неослабевающим интересом. Еще бы! Небось, у
дряхлой сплетницы уже чесался закаленный в словесных боях язычок...
Собственно, я бы и сам -- месяца этак с три назад -- увидев в харчевне человека
в железном наряде, стоял бы столбом и пялился бы на него, забывая даже
жевать.
А старушка жевать не забывала.
-- Далеко путь держите, молодые господа? -- осведомилась наконец она. Голос у
бабки оказался под стать глазам -- низкий и чистый, без старческой хрипотцы.
И чем-то неуловимым похож на голос эмира Дауда. Бред, конечно, но -- чего в
жизни не бывает?!
Я со скрежетом неопределенно пожал плечами. А Кос, которому явно
понравилось чувствовать себя молодым господином в его сорок пять лет, бодро
сообщил:
-- В Мэйлань едем. Из Кабира.
-- Попутчики, значит! -- возрадовалась словоохотливая бабка.-- Это хорошо,
это чудесно... только я из Дурбана еду, по делам там была, а в Кабир не
заезжала, нет, хоть и мечталось на столицу хоть одним глазком взглянуть, а вот
не довелось, дела не пустили...
Какие-такие у нее в Дурбане были дела и почему они не пустили ее в Кабир --
об этом старуха умолчала. Или забыла сказать. Или попросту сочла свои дела
недостойными внимания двух замечательных молодых господ. Или двух
замечательных молодых господ сочла недостойными посвящения в свои
замечательные дела. Или...
А, пошла она в Шулму вместе со своими делами! Не больно-то и интересно...
-- Матушка Ци,-- представилась между тем старуха, намекая тем самым на
необходимость ответных действий с нашей стороны.
-- Весьма рады знакомству,-- вежливо улыбнулся Кос.-- Кос ан-Танья из
Кабира.
Я тоже улыбнулся, следуя примеру Коса, но улыбка вышла довольно кислой.
-- Э-э-э... Чэн.
-- Чэн Анкор,-- машинально добавил обстоятельный Кос, а я мысленно пожелал
ему убраться под седалище к Желтому богу Мо.
-- Уж не из тех ли Анкоров вы, молодой господин, что зовутся Анкорами
Вэйскими? Или вы из Анкор-Кунов? -- аж прослезилась бабка, одновременно
заглатывая здоровенный кусок лепешки с сыром. Я б таким куском сразу
подавился бы и умер в мучениях.-- Вот уж не ждала, не чаяла.
Тут, на наше счастье, появился хозяин с долгожданным ужином, прервав
болтовню любопытной Матушки Ци, и мы с Косом принялись за еду -- причем
Кос принялся с завидным рвением и скоростью. Хозяин уважительно поглядел
на ан-Танью и отошел, позвякивая висевшим на боку длинным кинжалом без
гарды, вложенным в ножны багряного сафьяна с бронзовыми накладками.
Остаток ужина прошел в молчании. Потом мы поднялись в выделенную нам
келью -- родную сестру вчерашней -- еще позже вышли проследить за
обращением служителей с нашими лошадьми, выяснили, что лошади давным-
давно распряжены и усердно хрупают овсом, и с чистой совестью вернулись в
келью и сели играть в нарды.
Я выиграл у Коса восемь динаров.
А он мне их не отдал.
К этому времени успело стемнеть.
Совсем.
3.
... Мы спустились во внутренний дворик караван-сарая, где было очень темно.
Интересно, а чего я ожидал ночью и в неосвещенном дворе? Луна спряталась за
случайное облако, лишь слегка присыпав светящейся пудрой верхний край
своего временного убежища, и какие-то две нервные звезды подмигивали нам
из-за глинобитного дувала.
Впрочем, особого освещения нам и не требовалось. Кос сразу же отошел к
дувалу и сел спиной к нему, скрестив ноги и укрывшись плащом -- темное на
темном, недвижный валун у подножия сгустившейся ночи с двумя моргающими
глазами-звездами.
Я свистнул ан-Танье и плавно бросил ему Сая Второго рукоятью вперед. Еще
недавно я сказал бы: "Бросил сай", но теперь-то я знал, что Сай живой и
говорить о нем следует, как о живом. Я бросил, услышал шорох Косова плаща -
- и все. Раз не было звука падения, значит, ан-Танья поймал Сая и положил
рядом с собой.
Вот и пускай полежит.
Для начала я просто походил по дворику туда-сюда, поднимая и опуская руки,
наклоняясь в разные стороны, передвигаясь то боком, то вприпрыжку -- короче,
привыкая к новому ощущению тела.
Затем я упал. Полежал. Встал. Снова упал. Перекатился на левый бок... на
правый... показал язык любопытным звездам и вскочил.
Неплохо, если для начала. Падаю шумно, но вполне прилично.
Я высоко подпрыгнул, приземлившись на колени, кувырком ушел вперед,
застывая в позиции низкого выпада -- и обнаружил обнаженного Единорога у
себя в правой руке.
Мы ничего не сказали друг другу. Что значат слова для тех, кто способен
слиться воедино теснее объятий влюбленных, ближе матери и ребенка в ее
чреве, неразрывнее двух смертельных врагов, сцепившихся в решающей
схватке?! Язык Единорога -- язык Блистающих -- был ближе к тому, что
переполняло нас обоих, но и он не годился для выражения очищенных от
рассудочной шелухи чувств и спрессованных в мгновенный взрыв движений.
Вот мы и не говорили.
Мы двигались. Словом можно обмануть, и я не хочу никого обманывать,
описывая это словами; движением обмануть нельзя. Настоящий удар не бывает
неискренним.
... Я не думал о том, что делаю. Сознание мое было свободно, и я почему-то
вспомнил сперва своего отца, Янга Анкора, а потом и деда Лю. В роду
Анкоров существовало две главные родовые ветви -- Анкоры Вэйские и Анкор-
Куны, южане и северяне, но за столетия смешанных браков эти ветви срослись
почти намертво. Мой дед Лю -- как и я -- по внешнему виду был чистым
южанином: невысокий, стройный, жилистый, с буйным, но отходчивым
характером и способностью моментально вспыхивать по любому поводу и без
повода. В его старшем сыне и моем отце, спокойном и неторопливом Янге,
волею судеб повторились в основном северные черты: мощное телосложение и
уравновешенный нрав, ленивая грация крупного зверя и умение незаметно
избегать любых столкновений. Впрочем, отец в последние годы жизни с
Единорогом в руках выигрывал у деда, вооруженного Большим Да-дао-шу,
одну Беседу из двух.
Это было немало. Это было даже очень много. Могучий Янг с легким
Единорогом и маленький Лю с огромным Да-дао-шу. На их Беседы сходился
посмотреть чуть ли не весь Кабир.
Мой отец погиб, когда мне было семнадцать лет. Погиб нелепо, по-глупому:
взбесившаяся лошадь понесла по краю обрыва, случайная осыпь и... и все. Дед
пережил его на восемь лет и тихо умер в своей постели пять лет тому назад. Но
к Единорогу дедушка Лю с тех пор ни разу не прикасался, отдав его в мое
безраздельное пользование (до того я брал Единорога лишь во время обучения
-- вернее, мне его давали -- а так я носил точно такой же прямой меч Дан Гьен,
только чуть-чуть худшей проковки.)
Дед забрал мой первый меч себе, отдав Большого Да нашему родственнику,
который прошлым летом и уехал с ним в Мэйлань -- и будь проклята черная
лихорадка, что за неделю свела в могилу нестареющего Лю Анкора!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142