За пределами дома, да еще и наедине, эсток немного ослаблял стальные обручи
приличий, сковывавшие его обычное поведение. Вдобавок, похоже, что-то
волновало Заррахида после утреннего выезда в только-только просыпающийся
Кабир.
-- Туда,-- неопределенно ответил я, а сам загадал: три поворота налево, два
направо, и после уже станем думать, куда дальше...
Думать не пришлось. После первого же поворота направо дорогу нам
преградила толпа Блистающих вместе с их возбужденными Придатками.
Заррахид было сунулся вперед -- расчистить нам проход, благо никого из
Высших в толпе не наблюдалось -- но я остановил его слабым покачиванием
кисти, и мы спешились.
Постоять с нашими лошадьми -- естественно, за соответствующую мзду -- живо
согласился какой-то юный четырехгранный кинжал-кончар со смешно
оттопыренными усиками у головки рукояти. Его долговязый Придаток
отчаянно теребил белесый пушок над верхней губой, но поводья в свободной
руке держал крепко, так что вскоре эсток уверенно занял место впереди меня и
принялся прокладывать дорогу через галдящее столпотворение.
-- ... Вы слышали?
-- Нет, а в чем дело?..
-- Просто в Хаффе то же самое...
-- Куда смотрят власти? Я вас спрашиваю, куда смотрят власти?
-- А почему это вы именно меня спрашиваете? Нашли, понимаешь, власть! И
нечего мне бок царапать -- только вчера лакировался...
-- ... и что странно -- возле самого эфеса! В наиболее сильной части...
-- А вы его знали? Ну и что? А...
-- Сказки это! В наше просвещенное время не стоит уделять слишком много...
-- Сказки? Вы что, действительно считаете...
-- Темляк! Темляк оторвете!..
-- И как раз перед Посвящением...
-- Чьим?
-- Чьим, чьим... сам Фархад иль-Рахш новорожденного Придатка посвящает,
накануне турнира!..
-- А я что? Я ничего... только, говорят, в Дурбане...
Заррахид неожиданно свернул в сторону, Придаток Чэн резко остановился,
словно боясь на что-то наступить -- и я увидел то, что увидел.
И мне показалось, что ставшие необыкновенно горячими ножны плотно
облепили мое тело, как смесь глины, речного песка и угольной пыли перед
самой первой закалкой, а ледяной родниковой воды все не было, и я боялся
потрескаться, боялся потускнеть и рассыпаться, боялся...
Передо мной лежал мертвый Блистающий. При желании до него можно было
бы дотянуться, но подобного желания не возникало.
Я не знал лежащего лично. Я понимал только, что это кто-то из местных
Шамшеров, причем небогатых -- по отделке видно. Клинок сабли был сломан
на три пальца выше треснувшей гарды со сколотым шариком на одном конце.
Неровная линия излома наводила на нехорошие мысли -- хотя какие уж тут
хорошие мысли! -- а остальная часть Блистающего валялась чуть поодаль,
присыпанная бурой пылью, и острие касалось бедра Придатка, разрубленного
от ключицы до паха.
Как кукла на турнире, машинально подумал я. Как кожаная кукла, набитая
всяким хламом вперемешку с бронзовыми отливками, когда Шешез Абу-Салим
или тот же эспадон Гвениль демонстрирует перед трибунами чистоту рубки, а
ценители славного удара уже готовы завизжать, восторженно вырываясь из
ножен и вспыхивая под лучами полуденного солнца.
Только кукла никогда не лежит вот так -- жалко и неестественно подвернув
голову и далеко откинув бессильную руку, словно и после смерти пытаясь
дотянуться до рукояти несчастного Шамшера, превратившегося в две такие же
мертвые половинки некогда живого Блистающего.
Они лежали совершенно одинаково -- Блистающий и его Придаток -- разве что
над последним с жужжанием вился рой жирных зеленоватых мух. И,
откатившись в сторону, прижался к глинобитному забору одинокий бронзовый
шарик с гарды убитого Шамшера.
-- Прошу прощения! -- послышалось рядом со мной.
Я посторонился, и трое Блистающих из рода тяжелых копий Чиань, чей
мощный и широкий наконечник уравновешивался утолщением на другом конце
древка, поравнялись со мной и приблизились к трупу. Там двое из них легли на
землю, прямо в засохшую кровь, а их Придатки постелили сверху свои плащи,
закрепив их поясами, и уложили тело испорченного Придатка на эти
импровизированные носилки.
Третий перебрался своему Придатку на спину, и тот бережно поднял обеими
руками погибшую саблю. И мне почему-то стало стыдно, что я не знаю имени
убитого, что я никогда не встречался с ним ни в Беседах, ни на турнирах, и
теперь уже никогда не встречусь.
Никогда. Это слово было тяжелее удара Гвениля и неумолимее выпада
Заррахида. Или моего.
Никогда.
... Так они и удалились -- три прямых копья Чиань -- унося сломанного
Блистающего и разрубленного Придатка, унося по пустынной улице кровавый
ужас, пришедший в Кабир; и те из зевак-Блистающих, кто был в ножнах или в
чехлах, обнажились в молчании, салютуя уходящим и думая каждый о своем.
А я думал о том, что невозможное иногда приходит к тебе и говорит, улыбаясь:
"Здравствуй! Помнишь меня?.."
-- Здравствуй! Помнишь меня? -- раздалось за спиной, и я вздрогнул и заставил
Придатка Чэна обернуться.
Харзиец по-прежнему обвивал талию своего кривоногого Придатка, только
сейчас не высилась рядом сумрачная громада угловой башни Аль-Кутуна, и
подавленные Блистающие расходились кто куда, унося в душах частицу общей
боли и смятения.
-- Что, вчера не договорил? -- хмуро поинтересовался я, забыв, что целый вечер
размышлял над загадкой Блистающего из Харзы.-- Так здесь не место и не
время для Бесед...
-- Позволь представиться, Высший Дан Гьен,-- с неожиданным смирением
заявил харзиец, щелкая креплением рукояти и спокойно выпрямляясь в руке
Придатка.-- Я -- Маскин Седьмой по прозвищу Пояс Пустыни, из Высших
Блистающих Харзы.
"Ну и что?" -- чуть было не спросил я.
К счастью, мой верный Заррахид, не знающий о моей вчерашней Беседе с
харзийцем, вернул коня нашего разговора на тропу вежливости.
-- Вы оказываете нам великую честь, Высший Харзы Маскин Седьмой,--
ненавязчиво вмешался эсток, почтительно и вместе с тем весьма независимо
кланяясь.-- Позвольте мне, Малому Блистающему из свиты Мэйланьского рода
Дан, представить вам Высшего Дан Гьена, известного в Кабире как
Мэйланьский Единорог...
И Заррахид умолк на полуслове, ловко вынудив харзийца или прервать
возникшую паузу, или удалиться.
Пояс Пустыни, вновь обвившийся вокруг Придатка, внимательно изучал
Заррахида -- его стройное тело, сложную гарду из витых полос, деревянную и
обтянутую кожей с насечками рукоять, крупный набалдашник-яблоко...
-- Если таковы Малые из свиты рода Дан,-- задумчиво прошелестел он,-- то
каковы же Высшие? Впрочем, я уже немного знаю -- каковы... Я приглашен
сегодня в дом фарр-ла-Кабир, о достойный Малый, чьего имени я не знаю, и
чья форма ни о чем мне не говорит, кроме как о врожденном достоинстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142