о приемах и балах; о госте города -- Эмрахе ит-Башшаре из Харзы, которому
ехидный и острый на язык шут эмира Друдл Муздрый успел прицепить кличку
Конский Клещ, и кличка действительно пристала к бедному Эмраху, как тот
самый клещ к конской...-- Фальгрим смеялся долго и со вкусом, после чего
продолжил: о купеческом караване из Бехзда, принесшем совсем уж несуразные
слухи; о...
Фальгрим все не умолкал, но я уже плохо слушал его, хотя это было и не очень-
то вежливо. Два имени засели у меня в голове. Эмарх ит-Башшар из Харзы и
Друдл Муздрый -- шут, которого многие считали советником эмира Дауда.
Впрочем, одно другого не исключало.
Я вспоминал странное поведение харзийца во время нашей первой встречи у
башни Аль-Кутуна и после нее, вспоминал многозначительные намеки Друдла,
обильно сдобренные нахальством... Оба они безусловно что-то знали -- что-то,
что отнюдь не помешало бы знать и мне!
Что?
Хотя... Я невольно покосился на болтающийся рукав. Что мне с этого знания,
каким бы оно ни было? Все знание мира не стоило пяти обычных крепких
пальцев...
Фальгрим перехватил мой взгляд -- и осекся на середине фразы. Понял -- зря,
все зря. Зря пытался развеселить, отвлечь, напоить... Не казни себя,
Беловолосый, не ты в этом виноват. А я и так благодарен тебе уже за саму
попытку.
Лицо молодого лорда Лоулезского стало серьезным и суровым. Сейчас он был
чем-то похож на собственный двуручный меч-эспадон Гвениль, стоявший
позади Фальгрима у стены рядом с моим Единорогом. На мгновение мне даже
показалось, что и мечи тоже беседуют друг с другом -- разве что вина не пьют.
... Откуда у меня такие мысли? Спьяну, что ли? -- так хмель меня сегодня не
берет...
-- Извини меня, Чэн,-- неожиданно тихо заговорил Фальгрим, и его
приглушенный бас напомнил мне рокотание отдаленного грома.-- Я понимаю,
каково тебе сейчас... а если не понимаю, то догадываюсь. Когда б я не проиграл
ту проклятую рубку...
Он помолчал, двигая по столу свою опустевшую чашу. Чеканный дракон из
серебра, обвивавший ее, подмигивал мне кровавым глазом.
-- В Кабире поговаривают, что ты хотел свести счеты с жизнью,-- глухо
пророкотал далекий гром.-- Я рад, что ты не сделал этого...
-- Я еще сведу счеты,-- криво усмехнулся я.-- Только не с жизнью. Вернее, не со
своей жизнью.
Фальгрим непонимающе посмотрел на меня и потянулся за узкогорлым
кувшином.
Я и сам-то не очень себя понимал. Может быть, во мне проснулась кровь моих
вспыльчивых предков из варварского Вэя, гибких и опасных, как клинки.
Кровь...
Алая кровь на зеленой траве.
-- Гонец от солнцеподобного эмира Кабирского Дауда Абу-Салима! --
возвестил объявившийся в дверях слуга -- низкорослый крепыш с двумя
боевыми серпами-камами за поясом.
-- Проси,-- махнул рукой Фальгрим, обрадованный тем, что столь скользкий и
болезненный разговор был внезапно прерван.
Как ни странно, я тоже испытал облегчение. Кто утверждал, что больные
любят говорить о своих болезнях? Или просто я -- не больной?..
А какой я? Здоровый?!
Этого гонца я не помнил, но одевался он точно так же, как и любой гулям
эмира -- праздничный чекмень темно-синего сукна, подпоясанный алым
кушаком, островерхая шапка с косицей гонца, остроносые ичиги на ногах... Ну,
и непременный ятаган за кушаком.
И сам присланный гулям был так же бородат и черноволос, с тем же орлиным
профилем, что и все гонцы эмира. Выращивают их специально для Дауда, что
ли?..
-- Великий эмир Кабира приглашает Фальгрима, лорда Лоулезского, к себе во
дворец. Сегодня вечером состоится помолвка досточтимого Кемаля аль-
Монсора Абу-Салим с благородной госпожой Масако Тодзи.
Гонец отбарабанил все это заученной скороговоркой, потом заметил меня -- я
еще при его появлении отошел к окну,-- и поспешил продолжить:
-- Вас, Высший Чэн Анкор, великий эмир также приглашает на торжество.
Посланный к вам гулям не застал вас дома...
Он запнулся и неожиданно закончил:
-- А из вашего дворецкого слова не вытащишь...
Я сдержанно кивнул.
Когда двери закрылись за гонцом, отосланным на кухню, Фальгрим посмотрел
в окно, обнаружил за ним то же, что и я -- близкий к угасанию день -- и перевел
взгляд на меня.
-- Ну что, Чэн Анкор Вэйский, пошли жениха с невестой смотреть? А то
темнеть скоро начнет. Может, хоть там развеешься...
Я молча кивнул еще раз. Деликатные все-таки у меня друзья...
4.
Пышная суета празднества, на которое мы с Фальгримом слегка опоздали,
сразу же закружила меня, действительно давая возможность ненадолго
забыться -- и я с радостью окунулся в этот шумный водоворот, сверкающий
шитьем одежд, ослепительными улыбками, полировкой клинков и чаш с
искристым вином.
Я с искренней радостью приветствовал знакомых, стараясь не обращать
внимания на бросаемые украдкой сочувственные взгляды; я раскланивался с
дамами, говоря один комплимент за другим; я даже шутил, я был почти весел,
суматоха лиц и приветствий вытеснила из головы тяжелые мысли -- чего не
смог сделать хмель вина, сделал хмель праздника...
Мгновениями мне казалось, что все вернулось на круги своя, что все -- как
прежде, и я сам -- прежний обаятельный и галантный Чэн Анкор, душа
общества... и ничего не случилось, словно и не было никогда разрубленного
тела на кабирской улице, не было незнакомца с изогнутым двуручным мечом,
не было неба, падающего на турнирное поле...
Не было!..
... Когда шум в зале внезапно стих, я даже не сразу сообразил, в чем дело,
всерьез увлекшись беседой с крохотным Сабиром Фучжаном, умевшим на
удивление легко управляться с огромным Лунным ножом Кван-до.
Оглянувшись, я понял, что близится кульминация сегодняшнего вечера. Гости
уже успели освободить центр зала, в углу расположились толстые зурначи со
своими дудками и согбенный старец с пятиструнным чангом -- и теперь в кругу
остались двое.
Племянник эмира Кемаль аль-Монсор -- не по возрасту мощный и крепко
сбитый юноша -- и его невеста, стройная и легкая на ногу Масако из рода
Тодзи.
И блики от огоньков множества свечей играли на безукоризненно
отполированных лезвиях: узкой и длинной алебарды-нагинаты в руках госпожи
Масако, и тяжелого ятагана -- в руках Кемаля.
В руках...
Я мысленно одернул себя и стал с интересом ждать предстоящего танца в честь
помолвки.
Наконец они поклонились друг другу: аль-Монсор -- с неторопливым
достоинством и сдержанной улыбкой, Масако Тодзи -- низко и почтительно,
тоже с улыбкой, но чуть лукавой.
А потом нагината госпожи Масако чуть дрогнула и неуловимым движением
взлетела вверх, описывая двойной круг вплотную к замершему Кемалю.
Замершему -- да не совсем. Трижды раздавался чистый звон металла -- это
стремительный ятаган аль-Монсора слегка изменял траекторию клинка
нагинаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142