Дело философов, занимаю-
щихся теорией познания, решать, является ли трудный
путь исследования, созданный современной наукой, един-
ственным путем познания. Если это так, то что делать с
суммой знаний, опыта и медицинских наблюдений, собран-
ных за сотни лет, правда, не по строгим правилам совре-
менной науки, тем не менее, однако, образующих основы
медицинских знаний.
Когда по окончании учебы молодой врач оказывается
перед больным человеком, он не может позволить себе су-
жение до минимума исследовательского поля, так, чтобы
иметь возможность охватить наблюдаемые явления про-
стыми корреляциями; он должен охватить проблематику
больного в его целостности, и часто при этом полезными
бывают некнижные и ненаучные советы старших коллег и
собственный жизненный опыт, словом все то, что не входит
в сферу медицины, понимаемой как точная наука.
Другая трудность, связанная с применением научной
установки в повседневной врачебной практике, основыва-
ется на том явлении, которое можно было бы определить
как <умерщвление наблюдаемого объекта>.
Несмотря на огромный прогресс исследовательской тех-
ники, она все еще слишком примитивна, чтобы позволить
исследование явлений в их динамическом аспекте. Нам
трудно еще выйти из трехмерного пространства в четырех-
мерное и свободно пользоваться четвертым измерением -
временем. Обычно мы поступаем таким способом, что из
неслыханно сложного динамического процесса, называе-
мого жизнью, выбираем один момент, в котором осуще-
ствляем как бы потерянный срез и полученный уже стати-
ческий образ подвергаем анализу. Этот срез представляет
именно <умерщвление>, как в дословном значении, напри-
мер, в анатомических или гистологических исследованиях,
так и в переносном, например, в психиатрии, где, пользуясь
200
поперечным срезом, мы как бы <фиксируем> разные пато-
психические явления, наклеиваем на них разные, более или
менее сложные ярлыки из греческих и латинских назва-
ний. Мы поступаем так, как если бы вдруг остановили де-
монстрируемый фильм на одном кадре; при этом персона-
жи застывают в одной позе, с одним жестом и мимическим
выражением, что производит обычно впечатление комизма
или ужаса. В психиатрии это впечатление комизма или
ужаса мы определяем понятием странности.
В некоторых медицинских науках, как, например, в
физиологии или биохимии, повторяя поперечные срезы, мы
пытаемся воспроизвести динамичное развитие явления.
Это воспроизведение, однако, является менее или более ис-
кусственным, особенно в результате того, что каждый, даже
самый тонкий метод повреждает как деятельность, так и
субстанцию наблюдаемого жизненного процесса.
Следовательно, другая опасность научной установки в
отношении врача к больному заключается в склонности
принимать пациента за <мертвый предмет>, т. е. в статис-
тическом и структурном подходе, который значительно
легче сравнительно с динамическим.
Наконец, третья трудность, как представляется, состоит
в самой организации медицинских наук. Неслыханно бур-
ное развитие медицины, как науки, в последние десятиле-
тия обусловлено изменением прежней структуры научной
работы в направлении максимальной специализации и
коллективизации. Научный работник, который еще полве-
ка назад охватывал если не все, то большую часть меди-
цинских знаний, сегодня сталкивается с необходимостью
ограничиться узкой специализацией. Чем больше он су-
жает свое исследовательское поле, тем больше получает
шансов достичь каких-то успехов.
Это сужение поля исследования имеет, однако, свои от-
рицательные стороны. Между отдельными узкими специ-
альностями возникают бреши, <ничейная земля>, которые
нередко могут оказаться очень плодотворными участками
для дальнейшего научного творчества. Каждая специаль-
ность создает свою проблематику и свой язык навыков.
201
Эти языки иногда становятся настолько специализиро-
ванными, что врачи перестают понимать друг друга. По-
является, так сказать, <Вавилонская башня> современно>
медицины.
Ученый, работающий иногда всю свою жизнь на узком
участке науки, имеет, правда, шансы достижения определен-
ных результатов, но теряет удовольствие более широкого,
перспективного взгляда на медицинские проблемы.
Не только сузилось поле исследования, но также изме-
нился сам характер научной работы. Возможно, лучше все-
го выражает это изменение английский язык, определяя
ученого как research worker. Это определение не есть
только выражение научной скромности; оно ярко отража-
ет сам характер работы современного ученого. Несмотря на
все уважение, каким пользуется наука в современном мире,
сегодняшний ученый не есть уже великий ученый рубежа
прошлого и нынешнего веков, ученый, который выдвигал
смелые концепции и гипотезы и сам разбирался с проблема-
тикой, произвольно им выбранной. Он был больше худож-
ником, чем ученым в современном значении этого слова.
Ныне он - <научный работник>, такой же самый ра-
ботник, как рабочий в машинном зале, или чиновник в боль-
шом бюрократическом аппарате. Как и они, он стал <пре-
словутым колесом> в мощном производственном процес-
се. Он должен подчиняться планированию, если даже и не
из актуального социального интереса, то из необходимости
сохранения определенного общего направления и синхро-
низации в индивидуальных исследованиях, так, чтобы сооб-
ща покрыть какое-то более широкое поле исследования.
Все чаще он вынужден работать коллективно, так как один
он не в состоянии овладеть сложными и разнообразными
методами исследования. Свою научную фантазию и твор-
ческую изобретательность он должен подчинять все более
жестким научным требованиям.
Если бы применить современные научные требования
к прежним исследовательским работам, то большинство
из этих работ пришлось бы признать ненаучными. Совре-
менный научный работник, следовательно, становится бе-
Научныи работник (англ.)
202
зымянньш работником, подчиненным внешней дисципли-
не, вместо столь важной в научном мышлении внутренней
дисциплины.
Суммируя, можно сказать, что установка научного работ-
ника не всегда совпадает с установкой врача-практика. От
практика требуется целостное схватывание проблемы -
этой проблемой является больной человек; от ученого же -
максимальное сужение поля исследования. Практик дол-
жен оперировать в четырехмерном пространстве, пости-
гать явления максимально динамически в их генезисе, так,
как это делал прежний домашний врач, который нередко
наблюдал больного от рождения и до смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
щихся теорией познания, решать, является ли трудный
путь исследования, созданный современной наукой, един-
ственным путем познания. Если это так, то что делать с
суммой знаний, опыта и медицинских наблюдений, собран-
ных за сотни лет, правда, не по строгим правилам совре-
менной науки, тем не менее, однако, образующих основы
медицинских знаний.
Когда по окончании учебы молодой врач оказывается
перед больным человеком, он не может позволить себе су-
жение до минимума исследовательского поля, так, чтобы
иметь возможность охватить наблюдаемые явления про-
стыми корреляциями; он должен охватить проблематику
больного в его целостности, и часто при этом полезными
бывают некнижные и ненаучные советы старших коллег и
собственный жизненный опыт, словом все то, что не входит
в сферу медицины, понимаемой как точная наука.
Другая трудность, связанная с применением научной
установки в повседневной врачебной практике, основыва-
ется на том явлении, которое можно было бы определить
как <умерщвление наблюдаемого объекта>.
Несмотря на огромный прогресс исследовательской тех-
ники, она все еще слишком примитивна, чтобы позволить
исследование явлений в их динамическом аспекте. Нам
трудно еще выйти из трехмерного пространства в четырех-
мерное и свободно пользоваться четвертым измерением -
временем. Обычно мы поступаем таким способом, что из
неслыханно сложного динамического процесса, называе-
мого жизнью, выбираем один момент, в котором осуще-
ствляем как бы потерянный срез и полученный уже стати-
ческий образ подвергаем анализу. Этот срез представляет
именно <умерщвление>, как в дословном значении, напри-
мер, в анатомических или гистологических исследованиях,
так и в переносном, например, в психиатрии, где, пользуясь
200
поперечным срезом, мы как бы <фиксируем> разные пато-
психические явления, наклеиваем на них разные, более или
менее сложные ярлыки из греческих и латинских назва-
ний. Мы поступаем так, как если бы вдруг остановили де-
монстрируемый фильм на одном кадре; при этом персона-
жи застывают в одной позе, с одним жестом и мимическим
выражением, что производит обычно впечатление комизма
или ужаса. В психиатрии это впечатление комизма или
ужаса мы определяем понятием странности.
В некоторых медицинских науках, как, например, в
физиологии или биохимии, повторяя поперечные срезы, мы
пытаемся воспроизвести динамичное развитие явления.
Это воспроизведение, однако, является менее или более ис-
кусственным, особенно в результате того, что каждый, даже
самый тонкий метод повреждает как деятельность, так и
субстанцию наблюдаемого жизненного процесса.
Следовательно, другая опасность научной установки в
отношении врача к больному заключается в склонности
принимать пациента за <мертвый предмет>, т. е. в статис-
тическом и структурном подходе, который значительно
легче сравнительно с динамическим.
Наконец, третья трудность, как представляется, состоит
в самой организации медицинских наук. Неслыханно бур-
ное развитие медицины, как науки, в последние десятиле-
тия обусловлено изменением прежней структуры научной
работы в направлении максимальной специализации и
коллективизации. Научный работник, который еще полве-
ка назад охватывал если не все, то большую часть меди-
цинских знаний, сегодня сталкивается с необходимостью
ограничиться узкой специализацией. Чем больше он су-
жает свое исследовательское поле, тем больше получает
шансов достичь каких-то успехов.
Это сужение поля исследования имеет, однако, свои от-
рицательные стороны. Между отдельными узкими специ-
альностями возникают бреши, <ничейная земля>, которые
нередко могут оказаться очень плодотворными участками
для дальнейшего научного творчества. Каждая специаль-
ность создает свою проблематику и свой язык навыков.
201
Эти языки иногда становятся настолько специализиро-
ванными, что врачи перестают понимать друг друга. По-
является, так сказать, <Вавилонская башня> современно>
медицины.
Ученый, работающий иногда всю свою жизнь на узком
участке науки, имеет, правда, шансы достижения определен-
ных результатов, но теряет удовольствие более широкого,
перспективного взгляда на медицинские проблемы.
Не только сузилось поле исследования, но также изме-
нился сам характер научной работы. Возможно, лучше все-
го выражает это изменение английский язык, определяя
ученого как research worker. Это определение не есть
только выражение научной скромности; оно ярко отража-
ет сам характер работы современного ученого. Несмотря на
все уважение, каким пользуется наука в современном мире,
сегодняшний ученый не есть уже великий ученый рубежа
прошлого и нынешнего веков, ученый, который выдвигал
смелые концепции и гипотезы и сам разбирался с проблема-
тикой, произвольно им выбранной. Он был больше худож-
ником, чем ученым в современном значении этого слова.
Ныне он - <научный работник>, такой же самый ра-
ботник, как рабочий в машинном зале, или чиновник в боль-
шом бюрократическом аппарате. Как и они, он стал <пре-
словутым колесом> в мощном производственном процес-
се. Он должен подчиняться планированию, если даже и не
из актуального социального интереса, то из необходимости
сохранения определенного общего направления и синхро-
низации в индивидуальных исследованиях, так, чтобы сооб-
ща покрыть какое-то более широкое поле исследования.
Все чаще он вынужден работать коллективно, так как один
он не в состоянии овладеть сложными и разнообразными
методами исследования. Свою научную фантазию и твор-
ческую изобретательность он должен подчинять все более
жестким научным требованиям.
Если бы применить современные научные требования
к прежним исследовательским работам, то большинство
из этих работ пришлось бы признать ненаучными. Совре-
менный научный работник, следовательно, становится бе-
Научныи работник (англ.)
202
зымянньш работником, подчиненным внешней дисципли-
не, вместо столь важной в научном мышлении внутренней
дисциплины.
Суммируя, можно сказать, что установка научного работ-
ника не всегда совпадает с установкой врача-практика. От
практика требуется целостное схватывание проблемы -
этой проблемой является больной человек; от ученого же -
максимальное сужение поля исследования. Практик дол-
жен оперировать в четырехмерном пространстве, пости-
гать явления максимально динамически в их генезисе, так,
как это делал прежний домашний врач, который нередко
наблюдал больного от рождения и до смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94