Даже робкие надежды, посещающие бессонными ночами вдовьи комнаты, наутро казались выдуманными и под напором повседневных забот тускнели и гасли, как крошечный огонек коптилки перед ярким светом.
Вся их жизнь, с усталым почтальоном, в сумке которого каждый раз лежало одно-два извещения о смерти, с вызовами в военкомат, бабьим одиночеством и думами о пайковом хлебе и дровах, вся жизнь убивала надежду. Она остав.-ляла на долю женщин угрюмое остервенение в бесконечной борьбе с нуждой и иссушающим горем. А потом были еще волнения о безотцовщине детей, о том, что протекает крыша и уже нечего снести на менку...
И хотя из городка в городок, растекаясь по эшелонам, будоража базары и заводские цехи, шли рассказы о чудесных возвращениях и воскресших из мертвых, многие знали, что их минует такой счастливый конец. Нет, они не смирились, не опустили руки, иначе бы не смогли выжить. Умытые и причесанные, шли в школу дети, чинились крыши, на дне чемоданов находились еще не снесенные на базар вещи... Но надежда на возвращение мужей оставила их дом, словно раз и навсегда лишив эти бревенчатые стены радости встреч и суматохи ожиданий.
И то, что, несмотря на войну, не получая писем, одинокая и бездомная, Шура решила уехать, потрясло женщин. Они собирались во дворе, шли к Тоське, слушали ее ругань
и волновались или равнодушно пожимали плечами. А дома, сидя, в тишине комнат, с отчаянной мечтой о чуде, которое должно быть хоть раз в человеческой жизни, вдруг представляли себя на месте этой девчонки и с трепетом снова перечитывали письма, разглядывали похоронные документы, выискивая в них несоответствия и тайно, испуганно лелея проснувшиеся слабые надежды...
И случилось странное. Кто сумел житейским опытом и с помощью выстраданного временем трезвого взгляда подавить в себе робкое движение души, те возненавидели Шуру. Она для них стала тем, кем они могли быть, если бы имели силы не верить казенным печатям, хмурым глазам военкома и воспоминаниям друзей, вернувшихся из военных госпиталей. И это делало их жизнь еще невыносимей, словно в прожитых ими днях все время таилось какое-то предательство.
А другие неожиданно почувствовали себя способными сделать то же, что и Шура. Но им нужен был тот, в ком надежда не подверглась сомнению, кто смог бы переступить грань неверия в чудеса и добровольно пойти на новые разочарования, скитания по дорогам...
Шура ничего об этом не знала. Она готовилась в путь. Привела в порядок свое старенькое пальто. Починила ботинки. Сшила заплечный мешок и наложила в него картошки. На неделю вперед отоварила хлебные карточки. И Надежда, жена убитого штурмана, сказала женщинам во дворе:
— Пора ей все выложить в глаза... Погибнет девчонка. Куда ее несет? Все ходят вокруг нее да около. Боятся правду сказать. Давно уже погиб ее парень! Это каждому ясно. Мне терять нечего, я ей весь пасьянс разложу!
Она пришла, когда Шура была одна, села на кухне, зажав между ног подол юбки, и хмуро стала смотреть, как девушка штопает кофту,
— Слушай,— начала она грубовато.— Никуда тебе не следует ехать...
— Почему? — спокойно спросила Шура.
— Ты что думаешь, на фронте в оловянных солдатиков играют?
— Нет... не думаю.
— Если не получаешь писем?! Если... да что говорить, ты на нас посмотри. Мы тоже не получаем писем. И знаем, почему! Некуда тебе ехать.
— Ты думаешь, он убит? — недружелюбно проговорила Шура.— Я на твоем месте для этого не пришла бы совсем... Убит, так я найду его могилу.
- Тебе легче от этого станет? — усмехнулась Надежда. Шура медленно воткнула в клеенку иголку, отлбжила кофту.
— Может быть, супу хочешь? Недавно сварили...
— Брось ты это! — в сердцах закричала Надежда.— До супа тут...
— Почему же нет? — пожала плечами Шура.— С луком... на поджарке...
— Иди к черту! — покраснела Надежда и, подавшись к девушке, торопливо зашептала, заикаясь от волнения:— Мы не надеялись на что-то? Не ожидали? Только ты... одна... такая? Лучше нас... У тебя еще неизвестно что, а мы... Нам уже повестки пришли. Как жизнь пополам перерезали! А ты говоришь... Сто процентов! Сто процентов, что не вернутся...
Она вдруг заплакала, всхлипывая и не стесняясь. Слезы побежали черные, пополам с тушью, они щипали глаза, и Надежда держала веки кончиками пальцев.
— ...Вчера в приют ходила... девчонку выбрала, курносую... Скоро домой приведу. Будем греться в постели. Сказки читать.
Шура молча поставила перед ней тарелку с супом и положила рядом ложку. Надежда стала есть, шмыгая носом и оттирая со щек слезы движением плеча. Омытые глаза ее сделались серыми и беззащитными. Она дула на ложку, вздыхала и старалась не смотреть на Шуру, которая неподвижно сидела у стола.
— Знаешь,— вдруг сказала Шура.— Я тебе подарю свой огород... Там еще много картошки невыкопанной. Мешка два.
— Да что ты,— слабо возразила Надежда.
— Будете зимой картошку есть... Меня вспоминать. С дочкой тебе труднее.
— Легче, легче,— замахала Надежда ложкой.— Она из меня человека сделает... И пить я брошу. Перестану по мужикам таскаться. Я и раньше это делала назло сама себе. Вот, мол-, какая я беспутная...
— А девочка-то хорошая? — спросила Шура.
— Прелесть,— засмеялась Надежда.— Тельце худень-. кое, а глазища — во!.. Спасибо тебе за суп. Не помню, ког«. да горячее ела. Тебе в чем-нибудь помочь?
— Вот поштопай кофту,—предложила Шура,—а мне еще подкладку пальто надо постирать...
Она налила в таз воды и окунула в нее материю. Стала натирать ее мылом из пенящейся глины. Выпрямившись, посмотрела в сторону Надежды. Та сидела, низко наклонившись над кофтой. Волосы спадали на лицо. Руки медленно и спокойно тянули нитку.
— Летя-я-ят гу-у-у-сц,— вдруг запела Надежда тоненьким голосом.— Летя-я-ят гуси-и-и...
Тоська подарила Шуре валенки. Высокие, подшитые желтой кожей.
— От меня с капитаном,— сказала она, уже примирившись с тем, что девушка все-таки уедет.— Ты их в мешок.., Да будь осторожнее, неровен час, стащат...
Иван принес на память материнскую шаль.
— Я ей новую куплю, а тебе... Возьми. Наши все поклоны тебе шлют. Желают удачи. Ты, как приедешь, сразу пиши... А если снимут с поезда, то телеграмму... Я мигом примчусь.
Женщины во дворе сложились кто чем мог и купили на базаре хлебные талоны. На целую неделю. Отоварить их можно было в любом станционном киоске.
Под вечер зашагали на вокзал. Провожали Тоська, Надежда, Иван и еще несколько человек. Тепло одетая, в крепких ботинках, замотанная шалью, Шура шла по разломанным тротуарам, прощаясь с этими деревянными домами, улицами, поросшими цепкой травой, и пыльной площадью с парашютной вышкой. Угрюмый Иван молча тащил ее дорожный мешок с выпирающими из-под полотна боками картофелин.
Станция встретила гудящей толпой, длинными очередями, драками и скандалами у окошек билетных касс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61